Далия Могахед: Взгляды, которые зажгли арабскую весну

Социолог Далия Могахед делится удивительными данными о точках зрения египтян и их надеждах перед вспыхнувшей арабской весной, и особенно выделяет роль женщин в этих изменениях в стране.

Сегодня я расскажу о том,

о чем некоторые из вас уже слышали.

Это называется Арабская Весна.

Слышал об этом кто-нибудь?

(Аплодисменты)

Итак, в 2011 году власть перешла

от нескольких людей к множеству,

из правительственных кабинетов
к городским площадям,

от тщательно охраняемого
радио и теле эфира

к открытым и доступным
социальным сетям.

Но ещё до того, как площадь Тахрир
стала мировым символом освобождения,

существовали репрезентативные опросы,

которые предоставляли людям
возможность высказаться

пусть более тихим, но всё же
влиятельным способом.

В центре Gallup я изучаю
мусульманские сообщества во всем мире.

И с 2001 года мы опросили

сотни тысяч человек

молодых и пожилых, мужчин и женщин,

образованных и нет.

Моё сегодняшнее выступление
исходит из этого исследования,

чтобы показать, почему
Арабский мир восстал,

и чего они хотят сейчас.

Этот регион очень разнообразный

и каждая его страна уникальна.

Но восставшие разделяли

сходный набор недовольств,

и сейчас у них сходные требования.

Я хотела бы сфокусировать большую часть
своего рассказа на Египте.

Конечно же, это не имеет никакого отношения
к тому факту, что я родилась там.

Но зато это самая крупная страна Арабского мира,

а также страна с огромным влиянием.

А к концу рассказа я хочу
расширить свой фокус на весь регион,

чтобы взглянуть на светские вопросы

арабское видение религии и политики, и то,

какое влияние
оно оказывает на женщин,

и в процессе моего рассказа я раскрою
несколько удивительных фактов.

После анализа гор данных

мы открыли следующее:

одни лишь безработица и бедность
не привели бы

к арабским восстаниям
в 2011 году.

Если акт отчаяния
тунисского продавца фруктов

был искрой этих революций,

то разница между тем,
что происходило в арабском мире

и тем, что арабы ожидали,

была топливом революций.

Чтобы объяснить,
что именно я имею в виду,

вдумайтесь в развитие событий в Египте.

В теории дела у этой страны
выглядели отлично.

И действительно,
они получали знаки одобрения

от международных организаций

благодаря своему
экономическому росту.

Но за этой поверхностью
была совсем другая реальность.

В 2010, непосредственно
перед революцией,

несмотря на то, что
ВВП на душу населения

рос на 5% на протяжении
нескольких лет,

египтяне никогда в жизни
не чувствовали себя хуже.

Это очень необычно,

потому что во всём мире,
и не стоит этому удивляться,

люди чувствуют себя лучше,
когда их страна богатеет.

Это происходит, потому что
у них появляется лучшая работа

и также их государство улучшает
социальную защищённость.

Но в Египте всё было
с точностью до наоборот.

В то время как
благополучие страны увеличивалось,

безработица росла,

и удовлетворённость людей

жильём и образованием
стремительно падала.

И это был не просто гнев
на экономическую несправедливость.

Люди слишком долго
ожидали свободы.

Вопреки теории
Столкновения Цивилизаций,

арабы не презирали
западную либеральность,

они жаждали её.

В 2001 году мы опросили арабов,

и мусульман в частности,
по всему миру о том,

что больше всего
их восхищает в западном мире,

Среди наиболее частых ответов

были свобода и справедливость.

На открытый вопрос, предполагающий
ответ своими собственными словами,

мы услышали: «У них
прозрачная политическая система,

которая следует настоящим по духу
демократическим принципам».

Другие отвечали:
«Либеральность и свобода,

открытость по отношению друг к другу».

Большинство, которое
составляло 90% и более,

в Египте, Индонезии и Иране

в 2005 году ответило
на вопрос о том,

что если бы они
писали новую Конституцию

для теоретически новой страны,

то они бы гарантировали
право на свободу слова

как основополагающее право.

И особенно это было
характерно для Египта.

88% египтян ответили, что движение
к большей демократии

помогло бы прогрессу мусульман,

что составило наибольший результат
из всех опрошенных стран.

Но стремление
к этим демократическим идеям

было другим каждодневным опытом,

особенно в Египте.

И, не взирая на то, что они
желали демократию превыше всего,

их общество было
последним во всём мире

где собственное мнение
высказывалось вслух публично.

а в последний месяц
(перед революцией)

таких было всего 4%.

И хотя экономическое развитие
сделало некоторых людей богатыми,

оно оставило многих
в гораздо худших условиях.

Так как люди ощущали себя
всё менее и менее свободными,

они так же ощущали себя
и всё менее и менее защищёнными.

Вместо взгляда
на предыдущий режим правления,

как на щедрых,
но чрезмерно опекающих отцов,

они видели в них
тюремных надзирателей.

После того как, египтяне покончили
с 30-летним правлением Мубарака,

они потенциально могли бы стать

примером для всего региона.

Если бы Египет был успешен

в построении общества, которое
базируется на верховенстве закона,

они смогли бы
стать примером и моделью.

Если бы, однако, ключевые проблемы,

которые развили революцию,
до сих пор не были бы разрешены,

последствия могли бы
быть катастрофическими

не только для Египта,

но и для всего региона в целом.

Как утверждают некоторые,
ситуация выглядит «не очень».

Именно исламисты, а не молодые либералы,
которые разожгли революцию,

получили большинство в Парламенте.

Высший военный совет был сломлен

под давлением общества
и протестного движения,

но экономика страны
продолжала испытывать трудности.

Однако, оценивая Египет
на одном лишь этом базисе,

мы забываем о настоящей революции.

Египтяне стали более оптимистичны,

чем на протяжении многих лет до этого,

намного менее разделены
по религиозно-светским признакам,

чем можно подумать,

и готовы к выдвижению
демократических требований.

И те, кто поддерживал исламистов,
и те, кто либералов

были едины в своих требованиях
к египетскому правительству:

рабочие места, стабильность
и возможность образования,

а не защита морали общества.

Но больше всего,

впервые за десятилетия,

они ожидали стать
активными участниками, а не зрителями

в делах своей страны.

Я встречалась с группой
новоизбранных парламентариев

из Египта и Туниса

пару недель назад.

И они меня
действительно поразили тем,

что были не только оптимистичными,

а тем, что... нервничали,

если можно так сказать.

Один из них сказал мне:

«Раньше наши люди ходили в кафе,
чтобы смотреть футбол», —

или соккер, как мы говорим в Америке, —

«а теперь они собираются вместе,
чтобы смотреть Парламент».

(Смех)

«Они действительно смотрят на нас

и мы не можем не переживать за то,

что мы не сможем соответствовать их ожиданиям».

И ещё меня удивило то,

что это говорилось о тех самых людях, которые меньше 2 лет назад

нервничали из-за того,

что их правительство следит за ними.

Единственная причина,
по которой люди ожидают много —

у людей появилась новая надежда.

Итак, мы сказали,
что непосредственно перед революцией

египтяне ощущали себя
как никогда плохо,

но они также думали, что
их будущее никогда не станет лучше.

И что действительно изменилось
после свержения Мубарака,

это не то, что жизнь стала легче.

Вообще-то, она стала труднее.

А то, что ожидания людей
насчёт своего будущего

значительно выросли.

И эта надежда, этот оптимизм,

выдержали год беспокойного перехода.

Этот оптимизм
существует вопреки тому,

что многие говорят,
потому что египтяне уверены,

что их жизнь действительно
изменилась по многим направлениям.

И хотя египтяне известны

своей крайне низкой явкой

на выборы,

на последние выборы
пришли около 70% —

как мужчины, так и женщины.

В 2010 году едва лишь четверть
людей верила в честные выборы,

и я была удивлена,
что это была целая четверть людей,

сейчас 90% думают, что
последние выборы были честными.

Теперь о том,
почему это имеет значение.

Потому что мы нашли связь

между верой людей в происходящие
демократические процессы

и их верой в то,
что угнетённый народ

может изменить свою ситуацию

мирными средствами.

(Аплодисменты)

Я знаю, о чем некоторые из вас
сейчас думают.

Что египетский народ
и остальной арабский мир,

который восстал и находится
в переходном состоянии,

имеют очень высокие ожидания
в отношении своего правительства.

Что они просто жертвы
долго длящейся автократии,

ожидающие покровительства

для разрешения своих проблем.

Но такой ваш вывод
не принимает в расчёт

существенный сдвиг,
происходящий в Египте

далеко за пределами объективов
телекамер на площади Тахрир.

И что растущие ожидания египтян

прежде всего
направлены на самих себя.

В стране, которая известна
своим пассивным смирением,

где всё действительно было плохо,

и только 4% людей
выражали своё мнение публично,

сегодня 90% говорят нам,

что если и есть проблема
в их обществе, то это то,

что предстоит разрешить им самим.

(Аплодисменты)

А три четверти людей верят,

что у них есть не только ответственность,

но и способность творить изменения.

И это полномочие

также распространяется на женщин,

чья роль в этих восстаниях

не должна быть недооценена.

Это были доктора и диссиденты,

артисты и организаторы.

И целая треть из тех, кто не испугались
танков и слезоточивого газа,

чтобы попросить или потребовать
свободы и справедливости в Египте,

были женщины.

(Аплодисменты)

Также некоторые люди выражают
большую обеспокоенность тем,

что означает возрождение
исламистских партий для женщин.

И мы поняли о значении
религии в законотворчестве

и роли религии для общества то,

что среди женщин нет консенсуса.

Мы обнаружили,
что в одних странах женщины

приближены в своей роли
к мужской даже больше,

чем их ровесницы заграницей.

И это нам подсказало, что то,

как женщины оценивают
роль религии в обществе

сформировано культурой их страны
и конкретной ситуацией гораздо больше,

нежели непробиваемой позицией о том,

что религия являет собой то,
что попросту плохо для женщин.

Однако то, в чем женщины согласны

так это в их собственной роли, и в том,

что эта роль должна быть
центральной и активной.

Мы видим наибольшие гендерные
разногласия внутри общества

насчёт проблемы прав женщин.

Что мужчины думают о правах женщин

имеет значение
для будущего этого региона.

Мы нашли взаимосвязь
между поддержкой

женского трудоустройства
со стороны мужчин и тем,

как много женщин
в действительности имеют работу

в профессиональных областях
в конкретной стране.

И вопрос теперь звучит иначе:

«Что движет мужской поддержкой
в отношении женских прав?»

Каково мнение мужчин о том,
что есть религия и закон?

Действительно ли мнение мужчин

о роли религии в политике

формирует их взгляд на права женщин?

И ответ — нет.

Мы абсолютно не нашли ни связи,

ни какого-либо воздействия

между этими двумя факторами.

Мужской поддержкой в отношении
трудоустройства женщин

движет трудоустроенность мужчин,

и их уровень образования, наряду с тем,

насколько высок рейтинг их страны

по индексу развития
человеческого потенциала ООН.

Это означает,

что развитие человеческого потенциала,

а не отделение
религиозного от светского,

является ключом к расширению
прав и возможностей женщин

в трансформирующемся
Ближнем Востоке.

И трансформация продолжается.

От Уолл-стрит и до улицы
Мохаммеда Махмуда

ещё не было настолько важно

понимать устремления

простых людей.

Спасибо.

(Аплодисменты)