Сегодня я расскажу о том, о чем некоторые из вас уже слышали. Это называется Арабская Весна. Слышал об этом кто-нибудь? (Аплодисменты) Итак, в 2011 году власть перешла от нескольких людей к множеству, из правительственных кабинетов к городским площадям, от тщательно охраняемого радио и теле эфира к открытым и доступным социальным сетям. Но ещё до того, как площадь Тахрир стала мировым символом освобождения, существовали репрезентативные опросы, которые предоставляли людям возможность высказаться пусть более тихим, но всё же влиятельным способом. В центре Gallup я изучаю мусульманские сообщества во всем мире. И с 2001 года мы опросили сотни тысяч человек молодых и пожилых, мужчин и женщин, образованных и нет. Моё сегодняшнее выступление исходит из этого исследования, чтобы показать, почему Арабский мир восстал, и чего они хотят сейчас. Этот регион очень разнообразный и каждая его страна уникальна. Но восставшие разделяли сходный набор недовольств, и сейчас у них сходные требования. Я хотела бы сфокусировать большую часть своего рассказа на Египте. Конечно же, это не имеет никакого отношения к тому факту, что я родилась там. Но зато это самая крупная страна Арабского мира, а также страна с огромным влиянием. А к концу рассказа я хочу расширить свой фокус на весь регион, чтобы взглянуть на светские вопросы арабское видение религии и политики, и то, какое влияние оно оказывает на женщин, и в процессе моего рассказа я раскрою несколько удивительных фактов. После анализа гор данных мы открыли следующее: одни лишь безработица и бедность не привели бы к арабским восстаниям в 2011 году. Если акт отчаяния тунисского продавца фруктов был искрой этих революций, то разница между тем, что происходило в арабском мире и тем, что арабы ожидали, была топливом революций. Чтобы объяснить, что именно я имею в виду, вдумайтесь в развитие событий в Египте. В теории дела у этой страны выглядели отлично. И действительно, они получали знаки одобрения от международных организаций благодаря своему экономическому росту. Но за этой поверхностью была совсем другая реальность. В 2010, непосредственно перед революцией, несмотря на то, что ВВП на душу населения рос на 5% на протяжении нескольких лет, египтяне никогда в жизни не чувствовали себя хуже. Это очень необычно, потому что во всём мире, и не стоит этому удивляться, люди чувствуют себя лучше, когда их страна богатеет. Это происходит, потому что у них появляется лучшая работа и также их государство улучшает социальную защищённость. Но в Египте всё было с точностью до наоборот. В то время как благополучие страны увеличивалось, безработица росла, и удовлетворённость людей жильём и образованием стремительно падала. И это был не просто гнев на экономическую несправедливость. Люди слишком долго ожидали свободы. Вопреки теории Столкновения Цивилизаций, арабы не презирали западную либеральность, они жаждали её. В 2001 году мы опросили арабов, и мусульман в частности, по всему миру о том, что больше всего их восхищает в западном мире, Среди наиболее частых ответов были свобода и справедливость. На открытый вопрос, предполагающий ответ своими собственными словами, мы услышали: «У них прозрачная политическая система, которая следует настоящим по духу демократическим принципам». Другие отвечали: «Либеральность и свобода, открытость по отношению друг к другу». Большинство, которое составляло 90% и более, в Египте, Индонезии и Иране в 2005 году ответило на вопрос о том, что если бы они писали новую Конституцию для теоретически новой страны, то они бы гарантировали право на свободу слова как основополагающее право. И особенно это было характерно для Египта. 88% египтян ответили, что движение к большей демократии помогло бы прогрессу мусульман, что составило наибольший результат из всех опрошенных стран. Но стремление к этим демократическим идеям было другим каждодневным опытом, особенно в Египте. И, не взирая на то, что они желали демократию превыше всего, их общество было последним во всём мире где собственное мнение высказывалось вслух публично. а в последний месяц (перед революцией) таких было всего 4%. И хотя экономическое развитие сделало некоторых людей богатыми, оно оставило многих в гораздо худших условиях. Так как люди ощущали себя всё менее и менее свободными, они так же ощущали себя и всё менее и менее защищёнными. Вместо взгляда на предыдущий режим правления, как на щедрых, но чрезмерно опекающих отцов, они видели в них тюремных надзирателей. После того как, египтяне покончили с 30-летним правлением Мубарака, они потенциально могли бы стать примером для всего региона. Если бы Египет был успешен в построении общества, которое базируется на верховенстве закона, они смогли бы стать примером и моделью. Если бы, однако, ключевые проблемы, которые развили революцию, до сих пор не были бы разрешены, последствия могли бы быть катастрофическими не только для Египта, но и для всего региона в целом. Как утверждают некоторые, ситуация выглядит «не очень». Именно исламисты, а не молодые либералы, которые разожгли революцию, получили большинство в Парламенте. Высший военный совет был сломлен под давлением общества и протестного движения, но экономика страны продолжала испытывать трудности. Однако, оценивая Египет на одном лишь этом базисе, мы забываем о настоящей революции. Египтяне стали более оптимистичны, чем на протяжении многих лет до этого, намного менее разделены по религиозно-светским признакам, чем можно подумать, и готовы к выдвижению демократических требований. И те, кто поддерживал исламистов, и те, кто либералов были едины в своих требованиях к египетскому правительству: рабочие места, стабильность и возможность образования, а не защита морали общества. Но больше всего, впервые за десятилетия, они ожидали стать активными участниками, а не зрителями в делах своей страны. Я встречалась с группой новоизбранных парламентариев из Египта и Туниса пару недель назад. И они меня действительно поразили тем, что были не только оптимистичными, а тем, что... нервничали, если можно так сказать. Один из них сказал мне: «Раньше наши люди ходили в кафе, чтобы смотреть футбол», — или соккер, как мы говорим в Америке, — «а теперь они собираются вместе, чтобы смотреть Парламент». (Смех) «Они действительно смотрят на нас и мы не можем не переживать за то, что мы не сможем соответствовать их ожиданиям». И ещё меня удивило то, что это говорилось о тех самых людях, которые меньше 2 лет назад нервничали из-за того, что их правительство следит за ними. Единственная причина, по которой люди ожидают много — у людей появилась новая надежда. Итак, мы сказали, что непосредственно перед революцией египтяне ощущали себя как никогда плохо, но они также думали, что их будущее никогда не станет лучше. И что действительно изменилось после свержения Мубарака, это не то, что жизнь стала легче. Вообще-то, она стала труднее. А то, что ожидания людей насчёт своего будущего значительно выросли. И эта надежда, этот оптимизм, выдержали год беспокойного перехода. Этот оптимизм существует вопреки тому, что многие говорят, потому что египтяне уверены, что их жизнь действительно изменилась по многим направлениям. И хотя египтяне известны своей крайне низкой явкой на выборы, на последние выборы пришли около 70% — как мужчины, так и женщины. В 2010 году едва лишь четверть людей верила в честные выборы, и я была удивлена, что это была целая четверть людей, сейчас 90% думают, что последние выборы были честными. Теперь о том, почему это имеет значение. Потому что мы нашли связь между верой людей в происходящие демократические процессы и их верой в то, что угнетённый народ может изменить свою ситуацию мирными средствами. (Аплодисменты) Я знаю, о чем некоторые из вас сейчас думают. Что египетский народ и остальной арабский мир, который восстал и находится в переходном состоянии, имеют очень высокие ожидания в отношении своего правительства. Что они просто жертвы долго длящейся автократии, ожидающие покровительства для разрешения своих проблем. Но такой ваш вывод не принимает в расчёт существенный сдвиг, происходящий в Египте далеко за пределами объективов телекамер на площади Тахрир. И что растущие ожидания египтян прежде всего направлены на самих себя. В стране, которая известна своим пассивным смирением, где всё действительно было плохо, и только 4% людей выражали своё мнение публично, сегодня 90% говорят нам, что если и есть проблема в их обществе, то это то, что предстоит разрешить им самим. (Аплодисменты) А три четверти людей верят, что у них есть не только ответственность, но и способность творить изменения. И это полномочие также распространяется на женщин, чья роль в этих восстаниях не должна быть недооценена. Это были доктора и диссиденты, артисты и организаторы. И целая треть из тех, кто не испугались танков и слезоточивого газа, чтобы попросить или потребовать свободы и справедливости в Египте, были женщины. (Аплодисменты) Также некоторые люди выражают большую обеспокоенность тем, что означает возрождение исламистских партий для женщин. И мы поняли о значении религии в законотворчестве и роли религии для общества то, что среди женщин нет консенсуса. Мы обнаружили, что в одних странах женщины приближены в своей роли к мужской даже больше, чем их ровесницы заграницей. И это нам подсказало, что то, как женщины оценивают роль религии в обществе сформировано культурой их страны и конкретной ситуацией гораздо больше, нежели непробиваемой позицией о том, что религия являет собой то, что попросту плохо для женщин. Однако то, в чем женщины согласны так это в их собственной роли, и в том, что эта роль должна быть центральной и активной. Мы видим наибольшие гендерные разногласия внутри общества насчёт проблемы прав женщин. Что мужчины думают о правах женщин имеет значение для будущего этого региона. Мы нашли взаимосвязь между поддержкой женского трудоустройства со стороны мужчин и тем, как много женщин в действительности имеют работу в профессиональных областях в конкретной стране. И вопрос теперь звучит иначе: «Что движет мужской поддержкой в отношении женских прав?» Каково мнение мужчин о том, что есть религия и закон? Действительно ли мнение мужчин о роли религии в политике формирует их взгляд на права женщин? И ответ — нет. Мы абсолютно не нашли ни связи, ни какого-либо воздействия между этими двумя факторами. Мужской поддержкой в отношении трудоустройства женщин движет трудоустроенность мужчин, и их уровень образования, наряду с тем, насколько высок рейтинг их страны по индексу развития человеческого потенциала ООН. Это означает, что развитие человеческого потенциала, а не отделение религиозного от светского, является ключом к расширению прав и возможностей женщин в трансформирующемся Ближнем Востоке. И трансформация продолжается. От Уолл-стрит и до улицы Мохаммеда Махмуда ещё не было настолько важно понимать устремления простых людей. Спасибо. (Аплодисменты)