Сегодня я расскажу о том,
о чем некоторые из вас уже слышали.
Это называется Арабская Весна.
Слышал об этом кто-нибудь?
(Аплодисменты)
Итак, в 2011 году власть перешла
от нескольких людей к множеству,
из правительственных кабинетов
к городским площадям,
от тщательно охраняемого
радио и теле эфира
к открытым и доступным
социальным сетям.
Но ещё до того, как площадь Тахрир
стала мировым символом освобождения,
существовали репрезентативные опросы,
которые предоставляли людям
возможность высказаться
пусть более тихим, но всё же
влиятельным способом.
В центре Gallup я изучаю
мусульманские сообщества во всем мире.
И с 2001 года мы опросили
сотни тысяч человек
молодых и пожилых, мужчин и женщин,
образованных и нет.
Моё сегодняшнее выступление
исходит из этого исследования,
чтобы показать, почему
Арабский мир восстал,
и чего они хотят сейчас.
Этот регион очень разнообразный
и каждая его страна уникальна.
Но восставшие разделяли
сходный набор недовольств,
и сейчас у них сходные требования.
Я хотела бы сфокусировать большую часть
своего рассказа на Египте.
Конечно же, это не имеет никакого отношения
к тому факту, что я родилась там.
Но зато это самая крупная страна Арабского мира,
а также страна с огромным влиянием.
А к концу рассказа я хочу
расширить свой фокус на весь регион,
чтобы взглянуть на светские вопросы
арабское видение религии и политики, и то,
какое влияние
оно оказывает на женщин,
и в процессе моего рассказа я раскрою
несколько удивительных фактов.
После анализа гор данных
мы открыли следующее:
одни лишь безработица и бедность
не привели бы
к арабским восстаниям
в 2011 году.
Если акт отчаяния
тунисского продавца фруктов
был искрой этих революций,
то разница между тем,
что происходило в арабском мире
и тем, что арабы ожидали,
была топливом революций.
Чтобы объяснить,
что именно я имею в виду,
вдумайтесь в развитие событий в Египте.
В теории дела у этой страны
выглядели отлично.
И действительно,
они получали знаки одобрения
от международных организаций
благодаря своему
экономическому росту.
Но за этой поверхностью
была совсем другая реальность.
В 2010, непосредственно
перед революцией,
несмотря на то, что
ВВП на душу населения
рос на 5% на протяжении
нескольких лет,
египтяне никогда в жизни
не чувствовали себя хуже.
Это очень необычно,
потому что во всём мире,
и не стоит этому удивляться,
люди чувствуют себя лучше,
когда их страна богатеет.
Это происходит, потому что
у них появляется лучшая работа
и также их государство улучшает
социальную защищённость.
Но в Египте всё было
с точностью до наоборот.
В то время как
благополучие страны увеличивалось,
безработица росла,
и удовлетворённость людей
жильём и образованием
стремительно падала.
И это был не просто гнев
на экономическую несправедливость.
Люди слишком долго
ожидали свободы.
Вопреки теории
Столкновения Цивилизаций,
арабы не презирали
западную либеральность,
они жаждали её.
В 2001 году мы опросили арабов,
и мусульман в частности,
по всему миру о том,
что больше всего
их восхищает в западном мире,
Среди наиболее частых ответов
были свобода и справедливость.
На открытый вопрос, предполагающий
ответ своими собственными словами,
мы услышали: «У них
прозрачная политическая система,
которая следует настоящим по духу
демократическим принципам».
Другие отвечали:
«Либеральность и свобода,
открытость по отношению друг к другу».
Большинство, которое
составляло 90% и более,
в Египте, Индонезии и Иране
в 2005 году ответило
на вопрос о том,
что если бы они
писали новую Конституцию
для теоретически новой страны,
то они бы гарантировали
право на свободу слова
как основополагающее право.
И особенно это было
характерно для Египта.
88% египтян ответили, что движение
к большей демократии
помогло бы прогрессу мусульман,
что составило наибольший результат
из всех опрошенных стран.
Но стремление
к этим демократическим идеям
было другим каждодневным опытом,
особенно в Египте.
И, не взирая на то, что они
желали демократию превыше всего,
их общество было
последним во всём мире
где собственное мнение
высказывалось вслух публично.
а в последний месяц
(перед революцией)
таких было всего 4%.
И хотя экономическое развитие
сделало некоторых людей богатыми,
оно оставило многих
в гораздо худших условиях.
Так как люди ощущали себя
всё менее и менее свободными,
они так же ощущали себя
и всё менее и менее защищёнными.
Вместо взгляда
на предыдущий режим правления,
как на щедрых,
но чрезмерно опекающих отцов,
они видели в них
тюремных надзирателей.
После того как, египтяне покончили
с 30-летним правлением Мубарака,
они потенциально могли бы стать
примером для всего региона.
Если бы Египет был успешен
в построении общества, которое
базируется на верховенстве закона,
они смогли бы
стать примером и моделью.
Если бы, однако, ключевые проблемы,
которые развили революцию,
до сих пор не были бы разрешены,
последствия могли бы
быть катастрофическими
не только для Египта,
но и для всего региона в целом.
Как утверждают некоторые,
ситуация выглядит «не очень».
Именно исламисты, а не молодые либералы,
которые разожгли революцию,
получили большинство в Парламенте.
Высший военный совет был сломлен
под давлением общества
и протестного движения,
но экономика страны
продолжала испытывать трудности.
Однако, оценивая Египет
на одном лишь этом базисе,
мы забываем о настоящей революции.
Египтяне стали более оптимистичны,
чем на протяжении многих лет до этого,
намного менее разделены
по религиозно-светским признакам,
чем можно подумать,
и готовы к выдвижению
демократических требований.
И те, кто поддерживал исламистов,
и те, кто либералов
были едины в своих требованиях
к египетскому правительству:
рабочие места, стабильность
и возможность образования,
а не защита морали общества.
Но больше всего,
впервые за десятилетия,
они ожидали стать
активными участниками, а не зрителями
в делах своей страны.
Я встречалась с группой
новоизбранных парламентариев
из Египта и Туниса
пару недель назад.
И они меня
действительно поразили тем,
что были не только оптимистичными,
а тем, что... нервничали,
если можно так сказать.
Один из них сказал мне:
«Раньше наши люди ходили в кафе,
чтобы смотреть футбол», —
или соккер, как мы говорим в Америке, —
«а теперь они собираются вместе,
чтобы смотреть Парламент».
(Смех)
«Они действительно смотрят на нас
и мы не можем не переживать за то,
что мы не сможем соответствовать их ожиданиям».
И ещё меня удивило то,
что это говорилось о тех самых людях, которые меньше 2 лет назад
нервничали из-за того,
что их правительство следит за ними.
Единственная причина,
по которой люди ожидают много —
у людей появилась новая надежда.
Итак, мы сказали,
что непосредственно перед революцией
египтяне ощущали себя
как никогда плохо,
но они также думали, что
их будущее никогда не станет лучше.
И что действительно изменилось
после свержения Мубарака,
это не то, что жизнь стала легче.
Вообще-то, она стала труднее.
А то, что ожидания людей
насчёт своего будущего
значительно выросли.
И эта надежда, этот оптимизм,
выдержали год беспокойного перехода.
Этот оптимизм
существует вопреки тому,
что многие говорят,
потому что египтяне уверены,
что их жизнь действительно
изменилась по многим направлениям.
И хотя египтяне известны
своей крайне низкой явкой
на выборы,
на последние выборы
пришли около 70% —
как мужчины, так и женщины.
В 2010 году едва лишь четверть
людей верила в честные выборы,
и я была удивлена,
что это была целая четверть людей,
сейчас 90% думают, что
последние выборы были честными.
Теперь о том,
почему это имеет значение.
Потому что мы нашли связь
между верой людей в происходящие
демократические процессы
и их верой в то,
что угнетённый народ
может изменить свою ситуацию
мирными средствами.
(Аплодисменты)
Я знаю, о чем некоторые из вас
сейчас думают.
Что египетский народ
и остальной арабский мир,
который восстал и находится
в переходном состоянии,
имеют очень высокие ожидания
в отношении своего правительства.
Что они просто жертвы
долго длящейся автократии,
ожидающие покровительства
для разрешения своих проблем.
Но такой ваш вывод
не принимает в расчёт
существенный сдвиг,
происходящий в Египте
далеко за пределами объективов
телекамер на площади Тахрир.
И что растущие ожидания египтян
прежде всего
направлены на самих себя.
В стране, которая известна
своим пассивным смирением,
где всё действительно было плохо,
и только 4% людей
выражали своё мнение публично,
сегодня 90% говорят нам,
что если и есть проблема
в их обществе, то это то,
что предстоит разрешить им самим.
(Аплодисменты)
А три четверти людей верят,
что у них есть не только ответственность,
но и способность творить изменения.
И это полномочие
также распространяется на женщин,
чья роль в этих восстаниях
не должна быть недооценена.
Это были доктора и диссиденты,
артисты и организаторы.
И целая треть из тех, кто не испугались
танков и слезоточивого газа,
чтобы попросить или потребовать
свободы и справедливости в Египте,
были женщины.
(Аплодисменты)
Также некоторые люди выражают
большую обеспокоенность тем,
что означает возрождение
исламистских партий для женщин.
И мы поняли о значении
религии в законотворчестве
и роли религии для общества то,
что среди женщин нет консенсуса.
Мы обнаружили,
что в одних странах женщины
приближены в своей роли
к мужской даже больше,
чем их ровесницы заграницей.
И это нам подсказало, что то,
как женщины оценивают
роль религии в обществе
сформировано культурой их страны
и конкретной ситуацией гораздо больше,
нежели непробиваемой позицией о том,
что религия являет собой то,
что попросту плохо для женщин.
Однако то, в чем женщины согласны
так это в их собственной роли, и в том,
что эта роль должна быть
центральной и активной.
Мы видим наибольшие гендерные
разногласия внутри общества
насчёт проблемы прав женщин.
Что мужчины думают о правах женщин
имеет значение
для будущего этого региона.
Мы нашли взаимосвязь
между поддержкой
женского трудоустройства
со стороны мужчин и тем,
как много женщин
в действительности имеют работу
в профессиональных областях
в конкретной стране.
И вопрос теперь звучит иначе:
«Что движет мужской поддержкой
в отношении женских прав?»
Каково мнение мужчин о том,
что есть религия и закон?
Действительно ли мнение мужчин
о роли религии в политике
формирует их взгляд на права женщин?
И ответ — нет.
Мы абсолютно не нашли ни связи,
ни какого-либо воздействия
между этими двумя факторами.
Мужской поддержкой в отношении
трудоустройства женщин
движет трудоустроенность мужчин,
и их уровень образования, наряду с тем,
насколько высок рейтинг их страны
по индексу развития
человеческого потенциала ООН.
Это означает,
что развитие человеческого потенциала,
а не отделение
религиозного от светского,
является ключом к расширению
прав и возможностей женщин
в трансформирующемся
Ближнем Востоке.
И трансформация продолжается.
От Уолл-стрит и до улицы
Мохаммеда Махмуда
ещё не было настолько важно
понимать устремления
простых людей.
Спасибо.
(Аплодисменты)