Справедливость: Как правильно поступать? Эпизод 1: «Этическая сторона убийства»

Это курс по теории справедливости,
и мы начнём его с мысленного эксперимента.

Представьте, что вы водитель трамвая,
который несётся со скоростью 100 км/ч,

И вдруг вдалеке на рельсах
вы замечаете пятерых рабочих.

Вы пытаетесь остановиться, но не можете:

тормоза не работают.

Вы в полном отчаянии, поскольку знаете,

что если врежетесь в этих рабочих,

то все они погибнут.

Предположим, вы знаете это наверняка.

Итак, вы не знаете что делать,

но вдруг замечаете,

что справа

есть боковая ветка.

И на конце этой ветки находится только

только один рабочий.

Руль трамвая исправен,

и, если захотите,

вы можете повернуть

на эту боковую ветку

и, тем самым, убить одного рабочего,

но спасти жизнь пятерым.

И вот наш первый вопрос:

как правильно поступить?

Как бы вы поступили в этой ситуации?

Давайте проголосуем.

Кто бы повернул на боковую ветку?

Поднимите руки.

Кто не стал бы этого делать

и поехал бы дальше?

Не опускайте руки те,
кто поехал бы дальше.

Большинство. Подавляющее
большинство повернуло бы.

Давайте теперь разберёмся,

почему вы приняли именно такое решение.

И давайте начнём с большинства.

С тех, кто бы повернул

на боковую ветку.

Почему бы вы это сделали?

Что сподвигло бы вас на это?

Кто хочет высказаться? Есть добровольцы?

Начинайте. Встаньте, пожалуйста.

Я думаю, что неправильно убивать пять человек,
когда есть возможность убить только одного.

Было бы неправильно убивать пятерых

если вместо этого вы можете убить только одного.

Да, неплохая причина.

Действительно неплохая.

Кто-нибудь ещё?

Все согласны с таким

объяснением?

Да, пожалуйста.

Я думаю этот случай похож на то,

что произошло с самолётом,

который разбился

в Пенсильвании 11 сентября.

Потому что эти люди, как настоящие
герои, предпочли погибнуть,

но избежать большего количества
жертв среди людей,

которые находились на земле.

То есть ими руководила та же логика:

в такой безнадёжной ситуации

лучше убить одного, но спасти пятерых.

Именно так считают те, кто повернул бы? Верно?

Давайте теперь послушаем мнение тех,

кто оказался в меньшинстве.

Тех, кто не повернул бы.

Да, вы.

Я думаю, что это такая же точка зрения, которая
оправдывает геноцид и тоталитаризм.

Для того, чтобы спасти представителей одной расы,
вы стираете с лица Земли другую.

И что бы вы сделали в этом случае?

Для того,

чтобы избежать

ужасов геноцида,

вы предпочли бы врезаться
в пятерых рабочих и убить их?

Думаю, да.

Правда?

Да.

Хорошо. Кто ещё хочет
высказать своё мнение?

Это смелый ответ. Спасибо.

Давайте теперь рассмотрим

другой пример с трамвайным вагоном

и посмотрим,

будет ли

большинство из вас

придерживаться той же самой логики:

лучше убить одного, чтобы пятеро остались живы.

В этот раз вы не водитель трамвая,
вы переводите стрелки.

Вы стоите на мосту и наблюдаете за рельсами.

И вот по рельсам летит трамвай.

На другом конце пять рабочих.

Тормоза не работают,

трамвай вот-вот в них врежется и убьёт.

Сейчас

вы не водитель

и совершенно не знаете, что делать.

И тут вы замечаете,

что рядом с вами

стоит, прислонившись к перилам

моста,

очень толстый человек.

И вы могли бы

его немного

подтолкнуть.

Он упал бы с моста

прямо на рельсы,

на пути

трамвая.

Он бы погиб,

но при этом спас бы жизни пятерым.

Итак

Кто столкнул бы

толстяка с моста?

Поднимите руки.

Кто не стал бы этого делать?

Большинство не стало бы.

Возникает закономерный вопрос:

Что стало

с тем принципом:

лучше спасти пятерых, даже если для этого потребуется
принести в жертву жизнь одного человека?

Что стало с тем принципом,

который в первом случае

поддерживали почти все?

Для начала я хотел бы услышать мнение тех,
кто был в большинстве в обоих этих

примерах.

Как вы объясните разницу между ними?

Да, пожалуйста.

Полагаю, что во втором случае у вас есть выбор:

толкнуть или не толкнуть человека.

Я думаю,

что этот человек не имеет
никакого отношения к ситуации,

и вы

как бы за него принимаете решение,

вмешиваться ли в эту ситуацию или нет.

В отличие

от первого случая, когда

все три стороны: водитель

и две группы рабочих,

уже, как мне кажется, принимают
активное участие в том, что происходит.

Но ведь тот парень, который один работает
на рельсах, на боковой ветке,

он же сам не принимал решения пожертвовать своей жизнью,
точно так же, как тот толстяк на мосту, не так ли?

Да, это так. Но он был на рельсах.

А этот парень был на мосту!

Если хотите, можете продолжить.

Ладно, это непростой вопрос,

но вы хорошо справились. Очень хорошо.

Действительно непростой вопрос.

Кто-нибудь ещё

хочет попробовать

объяснить, почему большинство

именно так отреагировало
в обоих этих случаях?

Прошу.

Полагаю,

что в первом случае,

в котором присутствует пять рабочих
на основной ветке и один на боковой,

вам необходимо сделать выбор между ними

и принять какое-то решение, иначе эти
пять человек погибнут под трамваем,

но вы за это не несёте никакой ответственности.
Вагон несётся на большой скорости,

вам нужно принять мгновенное решение.

А сталкивая толстяка с моста,
вы совершаете убийство.

Вы можете это контролировать,

в отличие от вагона.

Поэтому я считаю, что это
немного другой случай.

Хорошо, кто хочет возразить?
Это было неплохо.

Кто хочет ответить?

Объясняет ли это ситуацию?

Я не думаю, что это очень
хорошее объяснение,

потому что ты в любом случае выбираешь.

Всё равно нужно решить, кто умрёт.

Либо вы решаете повернуть
и убить человека на рельсах,

что будет являться вашим
сознательным решением.

Либо вы принимаете решение
столкнуть толстяка,

что также будет являться вашим
сознательным решением.

Так что вы в любом случае
делаете какой-то выбор.

Хотите ответить?

Я не уверен, что это так. Мне кажется,
всё равно есть определённая разница.

Если вы сталкиваете кого-то с моста и,
тем самым, убиваете его,

то в этом случае вы делаете это своими собственными руками.

Толкаете своими собственными руками.

И это отличается от ситуации,

когда вы управляете чем-то,
что может стать причиной смерти.

Вы знаете,

теперь мне самому это не очень нравится.

Нет-нет, это было неплохо. Как вас зовут?

Эндрю.

Эндрю, позвольте задать вам вопрос?

Допустим,

что вы стоите на мосту

рядом с толстяком

и вам не нужно его толкать.
Допустим, он стоит,

прислонившись к дверце, которую вы можете
открыть, повернув рычаг. Вот так.

Вы повернули бы?

Не знаю почему, но это всё равно как-то

неправильно.

Возможно, если бы вы случайно облокотились
на этот рычаг или что-то в это роде

или,

например, вагон

катился бы к какому-нибудь переключателю,
который откроет эту дверцу.

Тогда ещё куда ни шло.

Ладно, достаточно. Как бы то ни было,
это всё равно кажется неправильным.

Точно так же, как в первом случае кажется,
что правильным поступком было бы повернуть.

С другой стороны, в первом случае вы имеете
непосредственное отношение к этой ситуации,

а во втором - нет.

И у вас есть выбор: участвовать
или нет, толкать толстяка или нет.

Давайте на минуту забудем об этом случае.

Это было неплохо.

Давайте представим другой случай. На этот раз
вы врач в отделении экстренной помощи.

и у вас шесть пациентов.

Они все — участники ужасной
аварии с трамваем.

Пять из них ещё держатся,
но у одного серьёзные травмы,

вы можете потратить весь день,
чтобы вылечить тяжело больного,

но тогда пятеро умрут.

Или вы можете лечить пятерых,
восстановить им здоровье,

но в это время тяжело больной умрёт.

Сколько спасут пятерых,
будучи теперь доктором?

Кто спасёт одного?

Лишь немногие из вас.

Практически единицы.

Та же причина, я полагаю:
одна жизнь против жизни пятерых.

Другой медицинский случай:
вы хирург-трансплантолог,

у вас пять пациентов, каждому
жизненно необходим какой-то орган.

Одному — сердце, второму —лёгкое,
третьему — почка, четвёртому — печень,

а пятому — поджелудочная железа.

У вас нет донора органов.

Вам остаётся просто смотреть,
как они умирают.

Но вдруг оказывается,
что в соседней комнате

сидит здоровый человек.
который просто пришёл провериться.

И он...

Вам это нравится, да?

И он дремлет.

Вы могли бы очень тихо войти,
вытащить пять органов, —

этот человек умрёт,
но вы сможете спасти пятерых.

Кто бы так сделал?

Хоть кто-то?

Сколько? Поднимите руки, если сделали бы.

Кто-нибудь с балкона?

Вы? Аккуратно, не слишком перегибайтесь…

Кто бы не стал?

Хорошо.

Что скажете?
Выскажитесь с балкона,

почему вы бы изъяли органы?

Я хочу предложить немного другое
решение: взять только того из пяти

нуждающихся в органах, кто умрёт первым,

и воспользоваться его здоровыми органами,
чтобы спасти оставшихся четверых.

Это довольно хорошая идея.

Великолепная идея,

за исключением того, что вы
только что разрушили философский смысл.

Итак, давайте отойдём в сторону
от этих историй и наших дискуссий,

чтобы отметить пару обстоятельств того,
как стала разворачиваться наша дискуссия.

Уже начали проясняться определённые
нравственные принципы в ходе обсуждений.

Давайте рассмотрим, что из себя
представляют эти принципы.

Первый нравственный принцип,
появившийся в дискуссии, гласил:

правильный поступок, нравственный поступок
зависит от последствий,

в которые выльются ваши действия.

В конце концов лучше, чтобы выжили пятеро,
даже если один должен умереть.

Это пример консеквенциальной этики.

Консеквенциальная этика помещает мораль
в контекст последствий действий.

Потом мы пошли немного дальше,
мы рассмотрели другие случаи,

и вы уже не были столь уверены
в правильности консеквенционализма.

Когда вы не решались столкнуть толстяка
или изъять органы невинного пациента.

Вы указали на доводы, связанные с
внутренними особенностями самого действия.

Будь что будет!

Вы сопротивлялись.

Вы думали, что это просто неправильно,
категорически неправильно —

убить человека, невинного человека,
даже ради спасения пяти жизней.

Люди думали так как минимум во второй
версии каждого мысленного эксперимента.

Это указывает на второй, категорический
способ размышления о нравственности.

Категорическая нравственность ставит
мораль перед определёнными

абсолютно-этическими требованиями,
перед обязательствами и правами,

несмотря на последствия.

На протяжении нескольких недель
мы будем изучать разницу

между консеквенциализмом
и категорическим императивом.

Важнейший пример консеквенциальной
этики это утилитаризм — доктрина,

предложенная английским политическим
философом 18-го века Джереми Бентамом.

Наиболее видным философом
категориальной теории нравственности

является немецкий философ
18-го века Иммануил Кант.

Мы остановимся на этих двух
разных видах морального суждения,

дадим им оценку,
а также рассмотрим другие виды.

Из учебной программы видно,
что мы изучим множество книг:

произведения Аристотеля, Джона Локка,
Иммануила Канта, Джона Стюарта Милля,

и других.

Обратите внимание на то,
что мы не только рассмотрим эти книги,

но и обсудим современные
политические и правовые разногласия,

поднимающие философские вопросы.

Мы будем говорить о равенстве
и неравенстве, о позитивной дискриминации,

о свободе слова и пропаганде ненависти,

об однополых браках
и воинской повинности,—

эти и другие прикладные
вопросы будут подняты,

чтобы не только «оживить»
отвлечённые книги,

но и внести ясность,
что поставлено на карту

в нашей повседневной жизни,
в том числе и в политическом отношении.

После изучения книг
и обсуждения прикладных вопросов,

мы увидим, как они дополняют
и освещают друг друга.

Возможно, это звучит заманчиво,
но я должен предупредить:

такой способ прочтения книг,
при котором вы упражняетесь в самопознании,

несет в себе определённые риски —
риски как персональные, так и политические;

риски, о которых знает каждый студент
курса политической философии.

Эти риски исходят из того,
что философия учит нас,

при этом нарушая привычный распорядок,
идя вразрез с тем, что мы уже знаем.

Парадоксально, но сложность этого курса в том,
что вы учите уже известное вам.

Знания, имеющиеся у нас из неоспоримых истин,
превращаются в чуждые.

Именно так работают наши примеры: шутливые гипотетические случаи,

с которых мы начали эту лекцию, они правда отрезвляют.

Эти риски вытекают из того, что философия

учит нас,

побуждает нас сомневаться

и идти вразрез с тем, что мы уже знаем.

Парадоксально,

но сложность этого курса заключается
в изучении того, что вам и так уже известно.

Знания, которые мы получили
из известных неоспоримых истин,

превращаются в чуждые.

Именно так работают наши примеры,

те шутливые гипотетические случаи,
с которых мы начали эту лекцию.

Точно такое же влияние оказывают книги по философии.

Философия отстраняет нас

от хорошо известных истин,

не давая при этом новой информации,

но увлекая нас за собой

и провоцируя

на то, чтобы посмотреть на вещи по-новому.

Но здесь кроется риск.

Когда однажды привычное станет чуждым,

оно уже никогда не будет прежним.

Самопознание

похоже на потерю невинности,

Однако то, что вы обнаружите,

изменив привычное ви́дение,

не будет для вас

неожиданным

или неизвестным.

Это делает наш курс сложным,

но от этого не менее захватывающим.

Моральная и политическая философия - это история,

и ты никогда не знаешь, куда она тебя приведёт,
но ты точно знаешь,

что эта история

о тебе самом.

Это индивидуальный риск.

Теперь рассмотрим политические риски.

Одним из способов пробудить у вас интерес к этому курсу

было бы пообещать вам,

что после прочтения этих книг

и обсуждения определённых вопросов

вы станете более ответственным членом общества.

Вы изучите основы общественного устройства,
отточите свои политические суждения,

научитесь более эффективно участвовать в общественной жизни.

Но это было бы однобокое и в целом неверное обещание.

Политическая философия в своей основе состоит в другом.

Нам необходимо допустить,

что политическая философия вместо того, чтобы сделать вас лучше,

может сделать вас менее сознательным гражданином.

Или, по крайней мере, сделает вас менее сознательным гражданином

до того, как вы станете

лучше.

Это происходит потому, что философия

является сама по себе занятием, удаляющим нас от реальности

и, порой, развращающим.

Давайте вернёмся во времена Сократа

и обратимся к диалогу "Горгий",

в котором один из друзей Сократа

Калликл,

пытается отговорить его

от философствований.

Калликл говорит ему, что философия, конечно, милая забава,

если предаваться ей в разумных пределах и в определённом возрасте.

Но если философствующий погружается в неё глубже, чем должно,
он упирается в тупик.

Калликл говорит: "Прими мой совет,

оставь словопрения

и обратись к жизни деятельной.

Переведи свой взор с тех, кто тратит время на бессмысленные споры,

на тех, кто ведёт деятельную жизнь, имеет хорошую репутацию

и благословлён другими достоинствами".

Другими словами, Калликл убеждает Сократа

оставить философствования,

обратиться к реальности,

поступить в бизнес-школу.

И Калликл был по-своему прав.

Он был прав в том,

что философия уводит нас в сторону

от традиций, установленных допущений

и устоявшихся убеждений.

Здесь нас и подстерегают опасности,

индивидуальные и политические.

В ответ на их угрозу сознание включает защитный механизм,

который мы называем скептицизмом.

Происходит это примерно следующим образом.

Мы так и не смогли прийти к единому мнению

по вопросам, с обсуждения которых мы начали эту лекцию,

но если ни Аристотель,

ни Локк, ни Кант, ни Милль не дали на них ответа,

то кто мы такие,

те, кто собрался в этом зале на один семестр,

чтобы вдруг разрешить их?

Может быть определённое видение мира -

это личное дело каждого человека?
Может быть к этому больше нечего добавить?

Может быть

правильного ответа не существует?

Это попытка бегства.

Бегства в скептицизм.

На это я ответил бы

следующим образом.

Да, над этими вопросами

люди бьются долгое время.

Но сам факт того,

что они возвращаются к нам, нерешённые,
снова и снова настойчиво требуя от нас ответа,

может, с одной стороны, говорить о том,

что разрешить их невозможно,

а с другой - о том, что они их возникновение неизбежно.

И причина их неизбежности в том,

что каждый из нас своей собственной жизнью

каждый день по-своему отвечает на эти вопросы.

Таким образом, скептики, в бессилии разводя руками
и отказываясь от попыток дать ответы на эти вопросы,

просто уходят от решения моральных дилемм.

Иммануил Кант

очень ёмко описал несостоятельность скептицизма:

"Скептицизм есть привал для человеческого разума,

где он может обдумать своё догматическое странствие,

но это вовсе не место для постоянного пребывания."

Кант писал: "Простое принятие скептицизма

никогда не удовлетворит страждущий разум."

Всеми этими примерами я пытался дать вам
некоторое представление о том,

с какими опасностями и искушениями сталкивается ступивший

на путь философского познания и понявший, какие безграничные
возможности открываются перед ним.

В заключение я хотел бы сказать,

что задача этого курса

разбудить

страждущий разум

и показать, как далеко он может нас увести.

Спасибо за внимание.

В такой отчаянной ситуации

- ...вы должны сделать всё, что можно, чтобы выжить.
- Вы должны сделать всё, что можно?
- Да, вы должны сделать всё,

что можно.

Примерно так.

Если вы 19 дней ничего не ели,

- ...кто-то из вас должен пожертвовать собой ради спасения остальных.
- Хорошо, как ваше имя? - Маркус.

Что вы ответите Маркусу?

В прошлый раз мы начали
с нескольких историй

с нескольких моральных дилемм:
о трамваях, о докторах,

а также о здоровых пациентах,
рискующих стать жертвами

трансплантации органов.

Мы обратили внимание на две особенности
в доводах, которые мы приводили.

Первая особенность связана с тем,
как именно мы спорили.

Всё началось с наших суждений
об определённых случаях.

Мы попытались сформулировать
причины или принципы,

лежащие в основе наших суждений.

И затем, столкнувшись с новым случаем,
мы пересматривали эти принципы,

рассматривая один в свете другого.

И мы почувствовали внутреннее
сопротивление, пытаясь привести

в соответствие наши суждения
об определённых случаях

и принципы, лежащие в основе
этих суждений.

Мы также заметили кое-что
в содержании доводов,

которые возникли в ходе обсуждения.

Мы заметили, что иногда хотелось
оценить моральность последствий действий,

результатов, положения дел,
к которому эти действия привели.

Мы назвали это явление
консеквенциальной аргументацией.

Но мы также заметили,
что в некоторых ситуациях

не только результат имел для нас значение.

Иногда, как многие из нас почувствовали,
не только последствия,

не только последствия, но и сущность
или характер действия

имеют моральное значение.

Некоторые утверждали, что есть вещи,
которые просто категорически неправильны,

даже если за ними последует
положительный результат.

Даже если они приведут
к спасению жизни пяти людей

ценой одной жизни.

Мы сравнили консеквенциальные
моральные принципы и категорические.

Cегодня и в ближайшие несколько дней
мы начнём рассматривать

мы начнём рассматривать одну
из самых влиятельных

версий консеквенциальной
моральной теории:

философию утилитаризма.

Джереми Бентам, английский
политический философ 18-ого века,

дал первое чёткое систематическое
определение

утилитаристской моральной теории.

Идея Бентама, его основная мысль,
очень проста

и несёт интуитивно понятный посыл.

Она заключается в следующем:
правильное действие,

справедливое действие
должно максимизировать полезность.

Что он имел в виду под «полезностью»?

Под словом «полезность» он имел
в виду преобладание

удовольствия над болью,
счастья над страданием.

И вот как он достиг принципа
максимизации полезности.

Он начал с наблюдения, заметив,
что все мы, люди

управляемы двумя полновластными
«повелителями»:

болью и удовольствием.

Нам, людям, нравится удовольствие
и не нравится боль.

И поэтому мы всегда должны основывать
наши моральные суждения,

будь то мысли человека о том, какими
должны быть его поступки в частной жизни,

или его мысли
как законодателя или гражданина

о том, каким должен быть закон,
на следующем:

нужно действовать, индивидуально
или же коллективно,

в направлении максимизации
общего уровня счастья.

Утилитаризм Бентама иногда
выражается слоганом:

«наибольшее благо
для наибольшего количества».

Вооружившись этим
базовым принципом полезности,

давайте проверим его,
применив к другому случаю.

На этот раз история не гипотетическая,
а вполне реальная

Дело Дадли и Стивенса.

Это знаменитое британское
судебное дело 19-ого века,

которое часто разбирается
на юридических факультетах.

Итак, что же произошло в этом деле?

Я вкратце изложу его суть,
и затем хотел бы услышать,

как бы вы разрешили его,
если бы оказались на месте присяжных.

В газетном отчёте того времени
оно было описано так:

«Нет истории печальнее на свете,
чем история выживших

с яхты «Mignonette» («Резеда»).

Это судно затонуло в Южной Атлантике
в трёхстах милях от Мыса Доброй Надежды.

На борту было четыре человека:
капитан Дадли,

его главный помощник Стивенс
и матрос Брукс.

Все они были «людьми
с безукоризненной репутацией».

По крайней мере, так сообщается
в газетном отчёте.

Четвёртым членом команды был
семнадцатилетний юнга

Ричард Паркер.

Он был сиротой, у него не было семьи,
и это было его первое дальнее плавание.

Как сообщается,
он отправился в путешествие,

не послушавшись совета своих друзей.

Полный надежд и юношеских амбиций,
он думал, что путешествие

сделает из него мужчину.

К сожалению, этому не суждено
было произойти.

Факты дела не были предметом спора.

В судно ударила волна,
и «Mignonette» («Резеда») пошла ко дну.

Экипаж сумел сесть в спасательную шлюпку.

Единственной едой, которую они имели,
были две банки

консервированной репы.

Никакой питьевой воды.

Первые три дня они ничего не ели,

на четвёртый день они открыли
одну из консервных банок

и съели её содержимое.

На следующий день они поймали черепаху.

Оставшаяся банка с репой
и черепаха помогли им продержаться

ещё несколько дней, но затем
в течение восьми дней

у них уже не было ничего,
ни еды ни воды.

Представьте себя в такой ситуации.

Что бы вы сделали?

Вот что сделали они.

К этому моменту юнга Паркер
лежал в углу на дне шлюпки,

потому что напился морской воды,
не послушав остальных.

Ему стало дурно,
и было понятно, что он умирает.

На девятнадцатый день
капитан Дадли предложил

всем бросить жребий
и определить, кому суждено умереть

чтобы спасти остальных.

Брукс отказался, ему не понравилась
идея со жребием.

Мы не знаем, было ли это вызвано тем,
что он не хотел рисковать,

или же тем, что он верил
в категорические моральные принципы,

но в любом случае
жребий так и не был брошен.

На следующий день спасательного корабля
по-прежнему не было,

и Дадли попросил Брукса отвернуться,
жестом показав Стивенсу,

что мальчишку Паркера нужно убить.

Дадли помолился, сказал мальчику,
что его время пришло,

и зарезал его перочинным ножом,
поразив яремную вену.

Брукс, отрекшийся от соображений совести,
тоже воспользовался жутким «подарком».

Четыре дня они втроём питались
телом и кровью юнги.

Реальная история.

А затем их спасли.

Дадли описал это спасение
в своём дневнике

поразительным эвфемизмом:

«На двадцать четвёртый день,
когда мы завтракали,

наконец-то показался корабль».

Трое выживших были подобраны немецким
кораблём и их отправили назад в Англию,

где они были арестованы
и подвергнуты суду.

Брукс был свидетелем обвинения,
а Дадли и Стивенс были обвиняемыми.

Они не оспаривали факты и утверждали,
что действовали в обстоятельствах

крайней необходимости.

Это была их линия защиты.

Они настаивали на том, что
смерть одного человека

более предпочтительна,
чем смерть троих.

Обвинителя не убедил такой аргумент.

Он сказал: «Убийство есть убийство».

Дело передали в суд.
Теперь представьте, что вы присяжные.

Чтобы упростить обсуждение,
оставим в стороне вопрос права

и представим, что как присяжные
вы должны решить,

было ли то, что они сделали,
морально допустимым или нет.

Кто из вас проголосовал бы за то,
что они невиновны

и что совершённое
ими было морально допустимо?

А кто проголосовал бы за то,
что они виновны

и что совершённое ими было
морально недопустимо?

Значительное большинство.

Давайте послушаем ваши соображения,
и позвольте начать с меньшинства.

Давайте сперва предоставим слово защите
Дадли и Стивенса.

Почему вы оправдали бы их
с моральной точки зрения?

Чем вы руководствуетесь?

Да, я считаю это предосудительным
с моральной точки зрения,

но существует различие между тем,
что нравственно предосудительно,

и тем, что влечёт
юридическую ответственность.

Или, как мог бы сказать судья, аморальное
совсем не обязательно противозаконно.

И хотя я не считаю,
что необходимость чего-либо

является достаточным основанием

для кражи, убийства, или другого
противозаконного действия,

степень необходимости в той или иной
мере может оправдывать его.

Кто ещё поддерживает эту
точку зрения и согласен

с моральными обоснованиями их действий?

Пожалуйста.

Спасибо.

Я думаю, в такой отчаянной ситуации вы
должны сделать всё возможное чтобы выжить.

Вы должны сделать всё, что можно?

Да, вы должны сделать всё, что можно.

Если вы 19 дней ничего не ели,
кто-то из вас должен пожертвовать собой

ради спасения остальных.

Более того, представим, что по возвращении
домой, спасшиеся начинают создавать

миллионы благотворительных организаций
и другие подобные вещи.

То есть, в итоге всем хорошо.

Не знаю, что они делали после того случая,
но они вполне могли бы продолжать

убивать людей независимо от...

Что? А что если они вернулись
домой и превратились в убийц?

Что если они вернулись домой
и превратились в убийц?

Вы бы хотели знать, кого они убили.

Да, верно.
Я хотел бы знать это.

- Хорошо, как ваше имя?
- Маркус.

Мы услышали сторону защиты,
пару голосов в оправдание.

Теперь послушаем сторону обвинения.

Большинство людей думает,
что они не правы. Почему?

Когда я услышала эту историю, то подумала:
«Так, если они голодали очень долго,

то, может быть, в этом случае
они не были в здравом рассудке».

И это могло послужить оправданием,
в качестве возможного аргумента:

они были не в своём уме и приняли решение,
которое не приняли бы в другой ситуации.

Думаю, это их оправдывает.

Трезво мыслящий человек так никогда
не поступит.

Мне кажется, что есть люди,
которые находят данный аргумент приемлемым.

- Вы думаете, что они поступили аморально.
- Но я хочу знать,

- ...что думаете вы. Вы голосовали за то, что они виновны, верно?
- Да, я не считаю, что они действовали

- ...в рамках морали.
- Почему нет?

Вы же слышали, как Маркус защищал их.

Он сказал...
Вы слышали, что он сказал.

Да, я слышала.

Что вы должны поступать так,
как того требует данная ситуация.

Что вы ответите Маркусу?

Я бы сказала, что нет такой ситуации,
в которой можно было бы

лишить человека права управлять своей
судьбой или лишить человека жизни.

У нас нет такого права.

Хорошо, спасибо.

- Как вас зовут?
- Бритт.

Бритт? Хорошо.

Кто-нибудь ещё?

Как вас зовут?
Встаньте, пожалуйста.

Мне вот что интересно.
Если бы Дадли и Стивенс

спросили Ричарда Паркера,
согласен ли он умереть,

то могло бы это оправдать совершённое
убийство и, если да, то было бы

ли это оправданно с точки зрения морали?

- Это любопытно. Согласие. Как вас зовут?
- Кэтлин.

Кэтлин предлагает представить,
как бы могла выглядеть эта сцена

в таком случае.

Итак, представьте: Дадли с ножом в руке,
но вместо молитвы,

или перед молитвой,

он спрашивает: «Паркер, ты не возражаешь?

Мы тут безумно проголодались...»

Смотрите, как Маркус сопереживает им.

«Мы безумно проголодались,
а тебе, в любом случае, недолго осталось.

Ты можешь стать мучеником.

Не хочешь стать мучеником?

Что скажешь, Паркер?»

В этом случае можете ли вы
это оправдать с точки зрения морали?

Допустим, Паркер в оцепенении говорит:
«Ну ладно, я согласен».

Я не считаю, что это морально
оправдывает убийство,

но мне просто интересно...
- Даже в этом случае? - Нет.

Вы не считаете, что даже с согласия
это может быть морально оправдано.

Есть тут люди, готовые подхватить
идею Кэтлин о согласии?

И кто считает, что в таком случае
их действия были бы

морально оправданны?

Поднимите руку, если вы с этим согласны.

Вот это интересно.

Почему же наличие согласия
создало такую разницу?

С чего бы это?

Я думаю, что если бы Паркер
сам принимал решение,

если бы это было его собственной идеей,
то только тогда это было бы допустимо.

Потому что в такой ситуации вы
не можете сказать,

что на него было оказано давление,

- ...что их было трое против одного.
- Хорошо.

Мне кажется, принимая такое решение,
он делает это по собственной воли.

Конечно, одним людям это покажется
поступком, достойным восхищения,

а другим — нет.

Итак, если он сам предложил эту идею,

то это будет единственным вариантом
согласия, который бы нас устроил

с точки зрения морали.

Тогда это было бы допустимо.

В ином случае это будет, скажем так,
согласие под принуждением,

согласие под воздействием обстоятельств.

Так вы считаете.

Кто-нибудь из вас считает,
что даже согласие Паркера

не оправдывает его убийство?

Кто так думает?

Расскажите нам, почему вы так думаете.

Я думаю, что Паркер был убит
в надежде, что все остальные

члены экипажа впоследствии будут спасены.

Но для его убийства нет
объективных причин,

потому что вы даже не знаете,
спасут вас вообще или нет,

то есть его убийство
может быть совершенно напрасным.

Вы так и будете убивать одного за другим,
пока не останетесь один или вас не спасут?

Просто потому что кто-то
всё равно умрёт?

С позиций морали, смысл ситуации в том,
что они жертвуют слабейшим,

одним за другим, пока не будут спасены.

И здесь по счастливой случайности,
три человека остались в живых.

Но если бы Паркер согласился,
как вы думаете, это было бы правильным?

Нет, я по-прежнему
не считаю это правильным.

Обоснуйте почему.

Во-первых, я считаю, что каннибализм
в принципе аморален.

Вы не должны есть людей ни в каком случае.

Итак, каннибализм неприемлем
даже в том случае,

когда мы знаем, что человек точно умрёт?

Даже в этом случае?

Да, лично для меня.

Мне кажется, что всё это зависит
от личных моральных принципов человека.

Это только мое мнение.

Конечно, не все с этим согласятся.

Хорошо.
Давайте послушаем аргументы «против»,

а затем посмотрим, смогут ли они
переубедить вас или нет?

Давайте попробуем.

Итак, есть ли здесь кто-нибудь,
кому импонирует идея согласия

и кто мог бы объяснить.

Можете ли вы объяснить,
почему согласие всё кардинально меняет?

А как насчёт идеи с жребием?

Может ли это считаться
своего рода согласием?

Помните, в начале истории
Дадли предложил тянуть жребий.

Предположим, что они согласились
тянуть жребий.

Теперь кто из вас за то,
что это было бы правильно?

Предположим, они тянули жребий,
и юнга проиграл.

Далее происходит то, что мы знаем.

Было бы тогда это правильным?
Кто так считает?

Итак, если мы предположим,
что они тянули жребий,

число согласных возрастает.

Давайте послушаем кого-нибудь из тех,
для кого с моральной точки зрения

принципиален жребий.

Почему вы так считаете?

Я думаю, что это принципиальный момент.

На мой взгляд, преступлением
этот поступок делает то,

что Дадли и Стивенс как-то решили,
что их жизни важнее, чем жизнь юнги.

Я имею в виду, что подобная мысль это
предпосылка любого преступления,

разве нет?
Это равнозначно признанию того,

что мои потребности и желания
важнее, чем ваши.

А если бы они тянули жребий,
согласившись с тем,

что кто-то из них должен умереть
и пожертвовать таким образом собой,

чтобы спасти остальных.

Тогда всё будет в порядке?

Немного абсурдно, но,

- Но допустимо с точки зрения морали?
- Да.

- Как вас зовут?
- Мэтт.

Что ж, Мэтт, вас
смущает не сам факт каннибализма,

а отсутствие должной процедуры?

Я думаю, да.

Может ли кто-нибудь из тех,
кто согласен с Мэттом,

что-нибудь добавить к сказанному
о том, почему жребий сделает этот поступок

допустимым с точки зрения морали?

Мне кажется, что основная проблема
заключается именно в том, что юнгу

даже не спрашивали,
когда решали его судьбу.

Даже в ситуации с несостоявшимся жребием.

Будет или не будет он в нём участвовать,
им показалось неважным.

Было просто решено,
что именно мальчик должен умереть.

- Да, так и произошло на самом деле.

Но если бы все тянули жребий, и все
согласились с этой процедурой,

считаете ли вы, что это правильно?

Да, потому что тогда все бы
знали, что кто-то из них умрёт,

в то время как в реальной ситуации
юнга не знал, что за него решают судьбу.

Ему никто никто не сказал,
что он может умереть.

- Хорошо, предположим,
что все согласились тянуть жребий.

Все бросили жребий. Но представьте себе,
что юнга проиграл и передумал.

Вы уже всё решили, это своего рода
устное соглашение, вы не можете

взять свои слова обратно.
Решение было принято

Вы понимаете, что умираете ради того,
чтобы спасти других.

Вы осознаёте, что если бы кому-то
другому выпал жребий умереть,

то его также съели бы, так что…

Хорошо, но потом он мог бы сказать:
«Знаю, но я проиграл».

Я считаю основной нравственной проблемой
то, что юнгу никто не спрашивал.

Самое ужасное то, что он даже
не представлял, что происходит.

Если бы он осознавал это,
то результат был бы

немного более справедливым.

Хорошо.
Теперь, мне интересно узнать вот что.

Некоторые из вас считают,
что это морально допустимо,

но вас всего около 20 процентов,
во главе с Маркусом.

Другие же считают,
что основная проблема заключается

в отсутствии согласия,
будь то отсутствие согласия тянуть жребий,

или же, как считает Кетлин,
отсутствие согласия в момент смерти.

Если мы предположим наличие согласия, то
уже больше людей будут готовы признать,

что эта жертва морально оправдана.

Теперь я хочу выслушать тех, кто
считает, что даже при наличии согласия,

даже при условии жребия,
даже если в самый последний момент

Паркер вяло согласился,
это всё равно неправильно.

И я хочу услышать,
почему это было бы неправильно.

Всё это время я склонялась
к категорической аргументации.

Возможно, я готова принять вариант
со жребием, при котором

проигравший собственноручно
убивает себя.

Тогда убийства как такового не будет,
но я по-прежнему считаю, что даже тут

будет принуждение.

И я не думаю, что тут есть раскаяние,

ведь как это описано в дневнике Дадли:
«…когда мы завтракали».

Это выглядит так, как будто он
не видит ценности в жизни других.

Это заставляет меня принять
категорическую аргументацию.

Вы хотите наказать Дадли
по полной программе,

если он не раскаивается или не чувствует,
что поступил неправильно?

Да.

Хорошо. Есть ещё те, кто считает это
категорически неправильным,

с согласием или без него.
Да, пожалуйста. Почему?

Я считаю, что в понятиях нашего общества
убийство есть убийство.

Убийство есть убийство, и в любом случае
наше общество негативно к этому относится.

На кону было три жизни

против одной.

У юнги не было ни семьи,

ни тех, о ком нужно было заботиться.

У трёх других человек дома остались
семьи, у них были иждивенцы:

жёны и дети.

Вспомните Бентама.

Бентам считал, что мы должны учитывать

благосостояние, полезность и счастье

для всех. Мы должны сложить всё вместе,

поэтому это не просто цифра
«три» против цифры «один»,

а ещё и все эти люди,
ждущие моряков дома.

Надо сказать, что во время
разбирательства пресса

и общественное мнение сочувствовали

Дадли и Стивенсу.

В газете писали, что если бы ими

не двигали

привязанность к своим близким, оставшимся дома,

и беспокойство об их судьбе, они бы, несомненно,

- не совершили этот страшный поступок.
- Хорошо, но в таком случае как они отличаются от людей,

которые просят милостыню

и которые также хотят прокормить свою семью? Я не думаю,
что есть большая разница. Я считаю, что в любом случае

если я убиваю кого-то, чтобы улучшить свое положение, это не перестаёт
быть убийством. Я думаю, что мы должны рассматривать всё это

с такой точки зрения. Мы считаем преступлениями только

определённые поступки.

При этом некоторые из них кажутся
нам более жестокими и дикими,

хотя в их основе всегда лежит один и тот же стимул -

необходимость прокормить свои семьи.

Предположим, что людей в исходной
ситуации было бы не трое, а тридцать

или триста.

Пожертвовать одной жизнью,
чтобы спасти триста

или больше,

три тысячи.

Или, предположим, что ставки были ещё больше.

Предположим, что ставки были ещё больше.

Я думаю, что это по-прежнему то же самое.

Вы думаете, что Бентам ошибался,
говоря, что необходимо

суммировать

всё общественное счастье? Вы думаете,
что он ошибался насчёт этого?

- Я не считаю, что он ошибался, но я считаю, что
убийство есть убийство в любом случае.
- Значит Бентам определённо ошибается.

- Если вы правы, то неправ он.
- Хорошо, тогда он не прав.

Хорошо, спасибо.

Давайте отвлечёмся

от этого обсуждения

и обратим внимание на то,

сколько было возражений по поводу
поступка Дадли и Стивенса.

Мы услышали несколько мнений
в защиту того, что они сделали.

Их оправдывали тем, что они находились

в состоянии крайней необходимости,

были в ужасных обстоятельствах.

По крайней мере, косвенно оправдывали
количественным аргументом,

«три жизни против одной».

Говорили, что дело не только в количестве,

но и в более важных обстоятельствах,

в том, что дома у них остались семьи и близкие.

Паркер же был сиротой,

никто бы не скучал по нему.

Таким образом, если вы

сложите всё это

и попробуете оценить

соотношение

счастья и страдания,

то у вас будут основания

утверждать, что они поступили правильно.

Затем мы услышали по крайней мере
три различных типа возражений.

Например, возражение о том,

что они поступили неправильно
с категорической точки зрения.

Вы так сказали.

Неправильно с категорической точки зрения.

Убийство есть убийство, и это всегда плохо,

даже если

при этом повысится общий уровень счастья

в обществе.

Это категорическое возражение.

Но нам всё равно нужно понять,

почему убийство

является категорически неправильным.

Потому ли, что

даже у юнги есть фундаментальные права?

И если в этом вся причина,

то откуда возникат эти права, если не от идеи

повышения общественного благосостояния,
полезности или счастья? Это первый вопрос.

Другие утверждали,

что в случае со жребием было бы иначе.

Справедливая процедура,

как заметил Мэтт.

И некоторые из вас склонились к этой точке зрения.

Но это не совсем категорическое возражение.

Это утверждение о том,

что все должны считаться равными,

даже если в конце концов

один человек будет принесён в жертву

ради общего блага.

Это заставляет нас задуматься о следующем.

Почему согласие на определённую процедуру,

пусть даже справедливую,

оправдывает любой результат,

вытекающий из этой процедуры?

Это второй вопрос.

И наконец третий вопрос -

фундаментальная идея о согласии.

Эту мысль высказала Кэтлин.

Если бы юнга согласился сам,

и никто бы его к этому не принуждал,

как было отмечено,

то пожертвовать его жизнью ради жизни
других было вполне нормальным.

Эту идею поддержали ещё больше людей,

но это приводит нас

к третьему философскому вопросу.

Какова моральная основа

согласия?

Почему акт согласия

так существенно меняет дело
с моральной точки зрения?

Так меняет, что поступок, который в любом другом случае
мы бы посчитали неправильным и назвали бы убийством,

является допустимым

с точки зрения морали,

если на него было дано согласие.

Чтобы ответить на эти три вопроса,

нам с вами нужно будет изучить
сочинения неcкольких философов.

В следующий раз

мы начнём

с Бентама

и Джона Стюарта Милля - философов-утилитаристов.