Наша система работы с беженцами терпит крах. Вот как мы можем её исправить

Александр Беттс говорит о том, что в этом году в Европу приехал миллион беженцев, а «наша реакция, честно говоря, была жалкой». Беттс изучает вынужденную миграцию, невозможный для семей выбор между лагерями, городской нищетой и рискованным, незаконным путешествием к безопасности. В своей поучительной речи он предлагает четыре способа изменить наш подход к беженцам, чтобы они могли сделать прямой вклад в свой новый дом. «Расходы от беженцев не обязательно неизбежны, —говорит Беттс. — Они люди с навыками, талантами, стремлениями, способные внести вклад, если мы им это позволим».

Временами мне действительно стыдно

быть европейцем.

В прошлом году

более миллиона людей,
нуждающихся в нашей помощи,

прибыли в Европу, а наша реакция,
откровенно говоря, была жалкой.

Налицо так много противоречий.

Мы оплакиваем трагическую смерть

двухлетнего Алана Курди,

а вместе с тем после этого более 200 детей

утонули в Средиземном море.

Мы принимаем международные соглашения,

признающие беженцев
общей ответственностью,

и всё же мы допускаем,
что крошечный Ливан

принимает больше сирийцев,
чем вся Европа в целом.

Мы сокрушаемся
о существовании контрабандистов

и вместе с тем превращаем их
в единственный надёжный способ

получить убежище в Европе.

Мы испытываем дефицит рабочей силы

и вместе с тем выгоняем из Европы
людей, которые удовлетворяют наши

экономические и демографические нужды.

Мы провозглашаем
наши либеральные ценности

в противоположность
фундаменталистскому исламу,

и вместе с тем
устанавливаем политику репрессий,

которая задерживает
просящих убежище детей,

которая разлучает детей с их семьями

и которая конфискует имущество у беженцев.

Что мы делаем?

Как ситуация дошла до того,
что мы проявили

такую бесчеловечную реакцию
на гуманитарную катастрофу?

Я не верю, что это
из-за безразличия людей, или,

по крайней мере, я не хочу верить,
что это из-за безразличия людей.

Я верю, что это потому, что
у наших политиков не хватает понимания,

понимания того, как применить
международную систему контроля беженцев,

созданную более 50 лет назад,

к изменяющемуся и глобализированному миру.

Сейчас я хочу сделать шаг назад

и задать два действительно
фундаментальных вопроса,

те самые два вопроса,
которые мы все должны задать.

Во-первых, почему
существующая система не работает?

И во-вторых, что мы можем сделать,
чтобы её наладить ?

Итак, современный режим беженцев

был создан после Второй мировой войны
вот этими людьми.

Его основная цель — гарантировать,
что в случае развала государства

или, и того хуже, действий
государства против собственных граждан

людям будет куда уехать,

чтобы жить в безопасности и уважении,
пока они не смогут вернуться домой.

Он был создан именно для ситуаций,
похожих на сегодняшнюю в Сирии.

Согласно международной конвенции,
подписанной 147 государствами,

Конвенция о статусе беженцев 1957 года

и Управление Верховного комиссара ООН
по делам беженцев

заявляют о своей готовности
обоюдно принимать на своих территориях

людей, бегущих от конфликта и репрессий.

Но сегодня эта система терпит крах.

В теории беженцы имеют право
просить убежища.

На практике наши иммиграционные процедуры
закрывают дорогу к безопасности.

В теории беженцы имеют право
на путь к интеграции

или возвращение в страну,
из которой они прибыли.

Но на практике они застревают
в состоянии неопределённости.

В теории беженцы — коллективная
международная ответственность.

На практике страны, географически близкие
к конфликту, принимают на себя

подавляющее большинство беженцев.

Система отказывает не потому,
что правила не верны.

Это мы некорректно применяем их
в меняющемся мире,

и именно это нам необходимо пересмотреть.

Итак, я бы хотел немного объяснить вам,
как работает нынешняя система.

Как вообще работает режим беженцев?

Но не с иерархической,
организационной точки зрения,

а, скорее, с точки зрения беженца.

Итак, представьте сирийскую женщину.

Давайте назовем её Амира.

Для меня Амира олицетворяет многих людей,
которых я встречал в регионе.

Амира, как и около 25% беженцев в мире,

женщина с детьми,

и она не может вернуться домой,
потому что она жила в городе,

который вы видите перед собой, в Хомсе, —

когда-то красивом и важном
с точки зрения истории городе,

теперь разрушенном.

Итак, Амира не может туда вернуться.

Но у Амиры нет и надежды
на переселение в другую страну,

поскольку это лотерейный билет,

доступный только менее чем 1% беженцев.

Итак, Амира и её семья

встают перед практически
невозможным выбором.

У них три основных варианта.

Первый вариант для Амиры —
привести семью в лагерь.

В лагере она может получить помощь,

но там для Амиры и её семьи
мало перспектив.

Лагеря расположены в суровых
и засушливых районах,

зачастую в пустыне.

В лагере беженцев Заатари в Иордании

по ночам слышны взрывы
с сирийской стороны границы.

Экономическая деятельность там ограничена.

Образование, как правило,
на низком уровне.

А по всему миру

около 80% беженцев вынуждены

проводить в лагерях как минимум 5 лет.

Это ничтожное существование,

и возможно поэтому на самом деле

только 9% сирийцев
останавливаются на этом варианте.

В качестве альтернативы Амира
может направиться

в один из городов соседних стран,
например Амман или Бейрут.

Этот вариант предпочли
около 75% сирийских беженцев.

Но и там тоже существует большая проблема.

Беженцам в таких городах
обычно запрещено работать.

Обычно у них нет существенного
доступа к пособию.

И как только Амира и её семья израсходуют
свои основные накопления,

у них останется очень мало средств и,
скорее всего, они столкнутся с нищетой.

Но есть и третий вариант,

тот, который выбирает всё большее
число сирийцев.

Амира может отправиться
на поиски надежды для своей семьи,

рискуя их жизнями в трудном
и опасном путешествии

в другую страну,

и именно это мы наблюдаем
сегодня в Европе.

По всему миру мы ставим беженцев
перед почти невозможным выбором

между тремя вариантами:

палаточный лагерь, нищета
и опасные путешествия.

Для беженцев этот выбор на сегодня
является глобальным режимом беженцев.

Но я думаю, это неверный выбор.

Я думаю, мы можем пересмотреть этот выбор.

Причина, по которой мы ограничиваем
эти варианты,

в том, что мы считаем их

единственно доступными для беженцев,

но это не так.

Политики рассматривают вопрос
как соперничество:

если мы содержим беженцев,
то возлагаем расходы на граждан.

Мы склоняемся к общему предположению,

что беженцы — это неизбежные расходы
или обуза для общества.

Но не обязательно.
Они могут внести вклад.

Итак, что я хочу оспорить,

так это способы, которыми можно
расширить стоящий выбор

и принести выгоду для всех остальных:

принимающих стран и жителей,

нашего общества и самих беженцев.

Я хочу предложить четыре способа,

которыми мы можем изменить
модель нашего восприятия беженцев.

Все четыре способа имеют одну общую черту:

все они являются способами, при помощи
которых мы принимаем возможности

глобализации, мобильности и рынков

и обновляем понимание проблемы беженцев.

Первое, о чём я хочу подумать, —

это идея о благоприятных условиях,

которая начинается с самого
элементарного признания того,

что беженцы — такие же люди, как и все мы,

просто они попали
в чрезвычайные обстоятельства.

Вместе с моими коллегами в Оксфорде

мы начали
исследовательский проект в Уганде,

изучающий экономическую жизнь беженцев.

Мы выбрали Уганду не потому, что это
типичный представитель принимающей страны.

Совсем нет. Она особенная.

В отличие от многих
принимающих стран по всему миру,

Уганда дала беженцам
экономическую перспективу.

Она даёт им право работать.
Она даёт им свободу перемещения.

И результаты этого необычайные —

как для беженцев,
так и для принимающей страны.

В столице страны, Кампале,

мы выяснили, что 21% беженцев ведут
бизнес, дающий работу другим людям,

и 40% этих работников —

граждане принимающей страны.

Другими словами, беженцы создают

рабочие места для граждан
принимающей страны.

Даже в лагерях мы нашли
удивительные примеры

динамичного, процветающего
предпринимательства.

Так, в поселении под названием Накивале

мы встречали примеры
конголезских беженцев,

ведущих цифровой бизнес по обмену музыкой.

Мы встретили руандийца,
который ведёт бизнес,

позволяющий молодёжи играть
в компьютерные игры

на игровых приставках и телевизорах,
сделанных из вторсырья.

Вопреки крайним трудностям,

беженцы изобретательны,

и мужчина, которого вы сейчас видите
перед собой, — конголезец Демоу-Кай.

Он приехал в поселение почти ни с чем,

но он хотел стать кинорежиссёром.

И вместе с друзьями и коллегами
он организовал местную радиостанцию,

взял напрокат видеокамеру,

и теперь он снимает фильмы.

Он снял два документальных фильма

вместе с нашей командой,

и он ведёт успешный бизнес,
а начинал он буквально с нуля.

Такого рода примерами мы должны
руководствоваться

в наших действиях в отношении беженцев.

Вместо того чтобы считать беженцев

неизбежно зависимыми
от гуманитарной помощи,

нам нужно предоставить им возможности
для социального процветания.

Да, одежда, простыни, укрытие, еда —

всё это важно в критический период,

но нам не стоит этим ограничиваться.

Мы должны предоставить
ресурсы для связи, электричество,

образование, право на работу,
доступ к капиталу

и банковским услугам.

Все аспекты, по которым мы принимаем

интеграцию в мировую экономику
как должное,

могут и должны применяться и к беженцам.

Вторая идея, которую я хочу обсудить, —
это экономические зоны.

К сожалению, не каждая
принимающая страна в мире

применяет подход, выбранный Угандой.

Большинство принимающих стран
не открывают экономику для беженцев

таким же образом.

Но всё же существуют прагматичные
альтернативы, которые можно использовать.

В прошлом апреле
я отправился в Иорданию с коллегой,

экономистом по развитию Полом Коллиером,

и пока мы находились там с международным
сообществом

и правительством, мы обдумывали одну идею,

идею создания работы для сирийцев,

поддерживающей национальную
стратегию развития Иордании.

Это идея создания экономической зоны,

в которую мы потенциально могли бы
интегрировать трудоустройство беженцев

с трудоустройством
принимающих граждан Иордании.

Всего в 15 минутах от лагеря беженцев
Заатари,

вмещающего 83 000 беженцев,

есть экономическая зона под названием

«Район развития короля
Хуссейна ибн Талала».

Правительство потратило более
ста миллионов долларов,

чтобы подключить его к электросети,
чтобы подключить его к дорожной сети,

но ему недоставало двух вещей:

доступа к трудовым ресурсам
и иностранных инвестиций.

А что, если бы беженцы могли там работать,

а не прозябать в лагерях,

иметь возможность поддержать свои семьи
и развить навыки в процессе работы

перед возвращением в Сирию?

Мы убедились, что это принесёт
пользу Иордании,

стратегия развития которой
нуждается в резком скачке

от страны со средним уровнем доходов
к промышленной.

Это может принести пользу беженцам,
но это также может внести вклад

в послевоенное восстановление Сирии,

если мы признаем, что нам необходимо
поддерживать беженцев

как лучшую основу для последующего
восстановления Сирии.

Мы опубликовали эту идею в журнале
Foreign Affairs.

Король Абдалла обратил на неё внимание.

Две недели назад она прозвучала
на Лондонской конференции по Сирии,

а пробный запуск намечен на лето.

(Аплодисменты)

Третья идея, которую я хочу
донести до вас, —

это соответствие предпочтений
государств и беженцев,

которые ведут к счастливым исходам,
подобным этому на фото

с Ангелой Меркель и сирийским беженцем.

Мы редко спрашиваем беженцев,
чего они хотят, куда хотят уехать,

но я утверждаю: мы можем это делать

и при этом оставить всех в выигрыше.

Экономист Алвин Рот разработал идею
«рынков матчинга»: ситуации, в которых

конечный выбор формируется путём
упорядочения по предпочтениям сторон.

Мои коллеги Уилл Джонс
и Алекс Тейтельбаум

исследовали случаи, в которых эту идею
можно применить к беженцам, —

попросить беженцев перечислить их
предпочтительные места пребывания,

но вместе с тем позволить государствам
перечислить типы беженцев,

которые им нужны по языковым требованиям
или по навыкам,

и найти им соответствия.

Конечно, сейчас нужно будет вводить квоты

на такие вещи, как этнокультурное
разнообразие и уязвимость,

но это один из способов увеличить
вероятность совпадения.

Идея матчинга успешно использовалась,

к примеру, для подбора университетов
для студентов,

для выбора донора почки для пациента,

и она лежит в основе алгоритма,
используемого на сайтах знакомств.

Так почему не использовать её,
чтобы дать беженцам больший выбор.

Её можно применить на уровне государств,

где очень непросто

убедить местных жителей принять беженцев.

В данный момент в моей стране, к примеру,

мы часто направляем инженеров
в сельские районы, а фермеров в города,

что вообще не имеет никакого смысла.

Матчинговые рынки предлагают потенциальную
возможность совместить предпочтения

и прислушаться к нуждам и желаниям
принимающего населения

и самих беженцев.

Четвёртая идея, которую я хочу
донести до вас, — это гуманитарные визы.

Бóльшая часть трагедий и хаоса,
произошедших в Европе,

были полностью предотвратимыми.

Они обусловлены фундаментальным
противоречием в европейской политике

предоставления убежища,

которая заключается в следующем:
чтобы искать убежище в Европе,

нужно прибыть самостоятельно,
отправившись в те опасные путешествия,

которые я описал.

Но почему эти путешествия обязательны
в эпоху бюджетных авиалиний

и современных консульских возможностей?

Это абсолютно ненужные путешествия,

которые в прошлом году
привели к смерти более 3 000 человек

на европейской границе
и в пределах европейской территории.

Если бы беженцам просто позволили

напрямую отправиться
искать убежище в Европе,

мы бы избежали этого,

и существует способ сделать это

при помощи гуманитарных виз,

которые позволят людям получить визу
в посольстве

или консульстве в соседней стране,

а затем просто оплатить свою поездку

на пароме или перелёт в Европу.

Добраться из Турции до островов Греции

с помощью контрабандистов стóит
1 000 евро.

Долететь из Бодрума во Франкфурт
бюджетными авиалиниями стоит 200 евро.

Если бы беженцы могли это делать,
это принесло бы значительные преимущества.

Это спасло бы жизни,

ослабило бы весь рынок контрабандистов

и устранило бы хаос,
который мы наблюдаем в районах

вроде островов Греции.

Политика, а не рациональное решение
не дают нам этого сделать.

И эту идею применили.

Бразилия внедрила новаторский подход,

благодаря которому 2 000 сирийцев
смогли получить гуманитарные визы,

приехать в Бразилию и запросить
статус беженца по прибытию.

И каждый сириец, прошедший
через процедуру по этой схеме,

получил статус беженца
и был признан истинным беженцем.

Существует и исторический прецедент.

С 1922 по 1942 годы

эти нансеновские паспорта
использовали как выездной документ с тем,

чтобы 450 000 ассирийцев, турков
и чеченцев

могли передвигаться по Европе

и запрашивать статус беженцев
в любой из её частей.

А Нансеновской международной организации
по делам беженцев

присудили Нобелевскую премию мира

за эту эффективную стратегию.

Все эти четыре идеи,
которые я вам представил, —

это пути, которыми мы можем
расширить варианты выбора для Амиры.

Это пути, которыми мы можем
дать беженцам выбор больший,

чем те основные, невозможные три варианта,

которые я описал вам,

и при этом оставить всех в выигрыше.

Заключая, скажу: нам всем действительно
необходима новая концепция,

концепция, которая расширит
выбор беженцев,

но будет учитывать то,
что они не должны быть обузой.

Расходы на беженцев
не обязательно неизбежны.

Да, это гуманитарная ответственность,

но они люди с навыками, талантами,
стремлениями,

способные внести вклад,
если мы им это позволим.

В новом мире

миграция не исчезнет.

То, что мы видели в Европе,
останется с нами на многие годы.

Люди будут продолжать путешествовать,

они будут вынуждены покидать дома,

и нам необходимо найти рациональные,
реальные способы с этим справляться,

основанные не на устаревшей логике
гуманитарной помощи,

не на логике благотворительности,

а построенные на возможностях,

предоставленных глобализацией,
рынками и мобильностью.

Я призываю вас проснуться
и заставить наших политиков

осознать эту проблему.

Большое спасибо.

(Аплодисменты)