Justice: What's The Right Thing To Do? Episode 02: "PUTTING A PRICE TAG ON LIFE"

«The Lectures from Top Universities»
представляет:

перевод второй лекции
курса «Справедливость»

Курс «Справедливость»
от Гарвардского Университета

с профессором Майклом Сэнделом

Эпизод: «Цена человеческой жизни»

В прошлый раз мы обсуждали
дело Дадли и Стивенса,

случай каннибализма
в открытом море.

И сейчас, держа в уме все аргументы
«за» и «против» того,

что совершили Дадли и Стивенс,

давайте вернёмся к философии
утилитаризма Иеремии Бентама.

Бентам родился в Англии в 1748 году,

в возрасте 12 лет он поступил в Оксфорд,
в 15 лет — в школу права.

В 19 лет его приняли
в коллегию адвокатов,

но он никогда не занимался
юридической практикой.

Вместо этого он посвятил свою жизнь
теории права и философии морали.

В прошлый раз мы уже начали
рассматривать утилитаризм Бентама.

Его основная идея довольно проста:

высшим принципом морали,
индивидуальной или политической,

является максимизация всеобщего
благосостояния или коллективного счастья.

Или же общее преобладание
удовольствия над болью.

Иными словами,
максимизация полезности.

Бентам приходит к этому принципу
через следующую цепочку рассуждений:

все мы управляемы болью и удовольствием,
они наши полновластные «повелители»,

и поэтому любая система морали
должна их учитывать.

Как лучше всего учитывать их?

Путём максимизации.

Это приводит к принципу «наибольшее
благо для наибольшего количества».

Что же конкретно нам
необходимо максимизировать?

Бентам отвечает: «Счастье».
А точнее, полезность.

Максимизация полезности является
основополагающим принципом

не только для индивидов,
но и для общества и законодателя.

«Так что же такое общество?» —
спрашивает Бентам.

Это совокупность составляющих его
индивидов.

Вот почему, выбирая наилучшую политику,
решая, каким должен быть закон,

и определяя то, что является
справедливым,

граждане и законодатели должны сложить
все возможные преимущества таких мер

и вычесть все необходимые
на них затраты.

Правильным будет то, что максимизирует
преобладание счастья над страданием.

Это и называется
максимизацией полезности.

Сегодня я хочу узнать,
согласны ли вы с этим утверждением.

Такая утилитарная логика известна
под названием «анализ затрат и выгод».

Этот анализ постоянно используют
корпорации и правительства.

Он предполагает использование денежного
эквивалента при оценке полезности

конкретных предложений.

Недавно в Чехии было предложено
повысить акцизы на сигареты.

Табачная компания «Филип Моррис»,
крупный игрок на чешском рынке,

поручила провести анализ затрат
и выгод курения в этой стране.

Этот анализ показал, что курящие граждане
Чехии приносили государству доход.

Как же оно получает этот доход?

Конечно, государство несёт
определённые расходы,

так как повышаются затраты
на лечение граждан,

у которых развиваются болезни,
причиной которых послужило курение.

Но в анализе были отражены
и определённые выгоды от курения граждан.

Положительный эффект заключается
в большей степени

в налоговых поступлениях
от продажи сигарет

и в меньшей степени —
в экономии в области здравоохранения,

так как курящие раньше умирают:

нет необходимости в пенсионных выплатах
и домах престарелых.

Когда компания «Филип Моррис»
подсчитала все затраты и выгоды,

то получилось, что чистая прибыль
Чехии от курящих граждан

составила 147 миллионов долларов.

С учётом экономии на домах престарелых,
медицинском обслуживании и пенсиях

прибыль составила свыше 1200 долларов

за каждого человека, преждевременно
умершего из-за курения.

Таков анализ затрат и выгод.

Сторонники утилитаризма
в нашей аудитории могут возразить,

что это некорректный пример.

Журналисты заклеймили
«Филип Моррис» позором,

и компания вынуждена была
принести извинения

за такие циничные подсчёты.

Вы можете сказать, что в нашем примере
не хватает важной составляющей

утилитарного подхода,

а именно учёта полезности не только
для государства, но и для людей,

для членов семей тех,
кто умирает от рака легких.

Как же быть с ценностью жизни?

Некоторые виды анализа затрат и выгод
могут оперировать величиной этой ценности.

Пожалуй, самый известный тому
пример — случай с «Фордом Пинто».

Кто-нибудь читал об этом?

Помните, в 70-х была такая машина?
Кто-нибудь помнит?

Это малогабаритный автомобиль,
очень популярный в своё время.

Но была у него одна проблема:

топливный бак находился
в задней части машины

и взрывался при столкновении.

Несколько человек погибли,
кого-то тяжело ранило.

Пострадавшие подали в суд на «Форд»,

и в процессе выяснилось,
что компании уже давно известно

о проблемах с уязвимым топливным баком.

Компания провела
анализ затрат и выгод,

чтобы выяснить, стоит ли
устанавливать специальную защиту

для предотвращения возможного взрыва
топливного бака.

После проведения анализа был
сделан следующий вывод:

для повышения безопасности «Пинто»
необходимы дополнительные затраты

из расчёта 11 долларов за деталь.

В ходе суда был обнародован
следующий расчёт затрат:

11 долларов за деталь, умноженные на
12,5 миллионов автомобилей и грузовиков,

составили бы общую сумму затрат
в размере 137 миллионов долларов.

После этого компания рассчитала
выгоды от улучшения безопасности машины:

180 предотвращённых смертей, умноженные на
среднюю сумму выплат семьям погибших —

200 тысяч долларов за каждую смерть,

плюс 180 предотвращённых травм,
умноженные на 67 тысяч долларов,

плюс экономия на ремонте или замене
2-х тысяч автомобилей,

которые без защиты превратились
бы в металлолом, —

700 долларов за каждую машину.

В итоге оказалось, что выгода
в этом случае составила бы

только 49,5 миллионов долларов.

И «Форд» не установил эту защиту.

Очевидно, что результаты этого
анализа потрясли присяжных,

и они обязали компанию «Форд» выплатить
огромную компенсацию пострадавшим.

Ставит ли этот пример под сомнение
идею утилитаристов о расчёте полезности?

Ведь компания «Форд» включила в уравнение
стоимость человеческой жизни.

Кто готов встать на защиту анализа
затрат и выгод после такого контрпримера?

Кто готов поспорить?

Или, по-вашему, такой пример
полностью дискредитирует

все утилитарные расчёты?

Да.

Я думаю, что в очередной раз они совершили
ту же ошибку, что и в предыдущем случае:

оценили человеческую жизнь в долларах.

И снова забыли про такие вещи,
как страдания и моральные потери,

ведь семьи потеряли не только доход,
но и близкого человека,

а это гораздо дороже,
чем 200 тысяч долларов.

Хорошо. Подождите.
Как вас зовут?

Джули Рото.

Итак, Джули, если 200 тысяч —
это слишком маленькая сумма,

поскольку не включает в себя
потерю любимого человека

и потерю определённых лет его жизни,
тогда, какой, как вы думаете,

должна быть более точная величина?

Я не думаю, что могла бы назвать сумму.

Мне кажется, что такой подход
неприменим к человеческой жизни.

Она не может оцениваться
в денежном выражении.

То есть, они не просто предложили
слишком низкую цену, говорит Джули,

они были не правы в том, что вообще
пытались установить эту цену.

Хорошо. Кто ещё хочет высказаться?

Вы должны учесть инфляцию.

Хорошо. Справедливо.

Итак, во сколько мы сегодня
оценим человеческую жизнь?

Это было 35 лет назад.

2 миллиона долларов.
Вы бы оценили в 2 миллиона.

Как вас зовут?

Войтек.

Войтек говорит, что мы
должны учитывать инфляцию.

Нам нужно быть щедрее.

То есть, по-вашему, это допустимый
подход к решению вопроса?

К сожалению, думаю, что это так.
Потому что всё имеет свою цену.

Я не уверен в том, что могу назвать
точную сумму, но я соглашусь с тем,

что человеческая жизнь имеет свою цену.

Итак, мнение Войтека
не совпадает с мнением Джули.

Джули говорит, что мы не можем
оценить человеческую жизнь

для анализа затрат и выгод,

а Войтек утверждает, что
нам придётся это сделать,

потому что так или иначе
нужно принимать решения.

Что думают остальные?

Кто считает, что анализ затрат и выгод
можно применять в подобных случаях?

Пожалуйста.

Я думаю, что если бы «Форд»
и другие автомобильные компании

не проводили анализ затрат и выгод,
они бы в конечном итоге разорились,

потому что понесли бы убытки.

У миллионов людей не было бы машин,
чтобы добраться до работы

и прокормить свои семьи.

Я думаю, отказавшись от
анализа затрат и выгод,

мы принесём в жертву
бóльшее благо.

Хорошо. Как вас зовут?

Рауль.

Рауль. Недавно было
проведено исследование

об использовании мобильного
телефона за рулём.

В ходе обсуждения необходимости
запретительных мер

приводились цифры о том, что ежегодно
около 2-х тысяч человек погибают

в результате несчастных случаев
из-за использования телефона.

И тем не менее, анализ затрат и выгод,
который был осуществлён

Центром анализа риска в Гарварде,

показал, что если вы посмотрите на выгоды
от использования мобильного телефона

и дадите оценку стоимости жизни,
то выйдет примерно одинаково.

Потому что людям чрезвычайно выгодно
использовать мобильный телефон.

Люди могут сэкономить время,
договориться о делах, просто поболтать,

пока они за рулём.

Можно ли из этого сделать вывод,
что ошибочно оценивать жизнь человека

в денежном эквиваленте?

Я думаю, что если подавляющее
большинство людей

стремится извлекать из такой услуги,
как сотовая связь, максимальную полезность

и пользоваться её преимуществами,
то приходится чем-то жертвовать

в качестве компенсации.

Вы закоренелый утилитарист?

Да.

Хорошо, тогда у меня к вам
последний вопрос, Рауль.

Его я уже задавал Войтеку.

Какую цену человеческой
жизни вы установите,

чтобы решить, следует ли запретить
мобильные телефоны за рулём?

Мне бы не хотелось сейчас
произвольно определять

какую-то конкретную сумму.

Я думаю, что...

Вам нужно время на размышление?

Да, я бы ещё подумал.

Но какой могла бы быть грубая оценка?

Имеется 2300 смертей, которые вам
нужно оценить в денежном выражении,

чтобы выяснить, следует ли запретить
мобильные телефоны за рулём,

и, тем самым, предотвратить эти смерти.

Хотя бы навскидку?
Сколько?

Миллион?
2 миллиона, как предлагал Войтек?

Может быть, миллион.

Всего миллион?
Да.

Хорошо, спасибо.

Как видите, анализ затрат и выгод в наши
дни вызывает множество разногласий.

Особенно, когда дело касается
оценки чего-либо в денежном эквиваленте.

А сейчас я хочу услышать
ваши возражения.

Это не обязательно должна быть
критика анализа затрат и выгод,

потому что это только одно из проявлений
утилитарной логики.

Я говорю о самой идее утилитаризма,

согласно которой представление
о правильном, основа политики и права,

должно определяться в соответствии
с принципом максимизации полезности.

Кто не согласен с утилитарным
подходом к праву и общему благу?

А кто согласен с ним?

И у нас больше согласных, чем несогласных.

Выслушаем тех, у кого есть
возражения.

Пожалуйста.

Я считаю, что нельзя только по причине
того, что кто-то оказался в меньшинстве,

считать его желания и потребности менее
значимыми, чем потребности большинства.

Так что я не думаю, что принцип

«наибольшее благо для наибольшего
количества» является правильным,

потому что всегда есть люди,
которые находятся в меньшинстве,

и будет несправедливо
лишать их голоса.

Спасибо. Интересное возражение.

Вы обеспокоены тем,
что будет с меньшинством.

Да.

Как вас зовут?

Анна.

Кто-нибудь готов поспорить
с Анной насчёт прав тех,

кто оказался в меньшинстве?

Она сказала, что голос меньшинства
значит меньше, но дело не совсем в этом,

потому что каждый человек
из этого меньшинства

ценится так же,
как и любой из большинства.

Дело в том, что большинство количественно
перевешивает меньшинство.

Я хочу сказать, что в определённый
момент нам нужно принимать решение.

И мне очень жаль меньшинство,

но иногда нам приходится чем-то
жертвовать ради общего блага.

Ради общего блага.
Анна, что скажете на это?

Как вас зовут?

Янгда.

Что вы ответите Янгда?

Янгда сказал, вы должны взвесить
предпочтения всех,

и меньшинству придётся смириться с тем,
что предпочтения большинства перевесят.

Можете ли вы привести пример ситуации,
в которой принципы утилитаризма

нарушают интересы тех,
кто оказался в меньшинстве?

Хорошо.

Приведите пример.

Его можно найти среди тех случаев,
которые мы уже обсуждали.

Например, тот случай со шлюпкой.

Я думаю, что мальчик, которого съели,
имел такое же право на жизнь,

как и все остальные.

И то, что он оказался в меньшинстве
в данной ситуации

и, возможно, имел меньше шансов выжить,
не означает, что теперь

другие по умолчанию имеют
право его съесть просто потому,

что это дало бы большему
числу людей шанс выжить.

Так может быть есть
определённые права,

которыми обладают те,
кто составляет меньшинство,

и которыми нельзя поступаться
ради всеобщего блага?

Да.

Да, Анна?

Янгда, сейчас будет задачка для вас.

Вспомним Древний Рим.

Христиан в Колизее бросали
на растерзание львам просто ради забавы.

Подумаем, как бы в этом случае
рассуждали утилитаристы.

Да, один христианин, брошенный львам,
испытывает невыносимую боль,

но вы только посмотрите,
как радуются при этом римляне!

Янгда?

В этом случае я не думаю, что можно
оценить и количественно выразить счастье,

которое испытывают люди, наблюдая
за вещами подобного рода.

Я не думаю, что какой-нибудь политик
или законодатель может

руководствоваться тем,
что страдания одного человека

значат гораздо меньше,
чем счастье большинства.

Но вам нужно признать,

что если бы было достаточно много
опьянённых счастьем римлян,

это перевесило бы даже
самую мучительную боль,

которую испытывало бы
небольшое количество христиан,

брошенных на растерзание львам.

Итак, у нас есть два разных
возражения против утилитаризма:

Первое ставит под сомнение
способность утилитаризма

учитывать права отдельной личности
и права тех, кто оказался в меньшинстве.

Второе заключается
в несогласии с тем,

что можно дать оценку
нашим предпочтениям или ценностям.

Возможно ли привести все ценности
к общему знаменателю и выразить их

в денежном эквиваленте?

В 1930-х годах психолог Джон Торндайк
попытался ответить на этот вопрос.

Он попробовал доказать идею
утилитаризма о том, что можно свести

все блага, все ценности и все интересы
человека к единой мере.

Он выполнил эту задачу, проведя опрос
среди молодежи, получавшей пособия.

Это было в 1930-х.

Он показывал им список
неприятных «испытаний»,

спрашивал, за какую сумму
они согласны пройти их,

и записывал результаты.

Например,

за какую сумму вы бы согласились,
чтобы вам вырвали передний верхний зуб?

Или сколько вы бы запросили
за потерю мизинца?

А за сколько вы бы смогли съесть живого
дождевого червя длиной в 15 сантиметров?

Или согласились бы прожить всю оставшуюся
жизнь на ферме в Канзасе?

Или задушили бы голыми
руками бездомную кошку?

Как вы думаете, какой пункт
из списка был оценён дороже всего?

Канзас?

Всё верно, это был Канзас.

Люди хотели, чтобы им заплатили
300 тысяч долларов за это «испытание».

А как вы думаете, какой пункт
оказался на втором месте?

Нет, не кошка.

Не зуб.

И не мизинец!

Червяк!

Люди просили, чтобы им заплатили
100 тысяч долларов

за то, чтобы они съели червяка.

А как вы думаете, за какое испытание
потребовали меньше всего?

Нет, не за кошку.

За зуб.

Во времена Великой депрессии
люди были готовы лишиться зуба

всего за 4,5 тысячи долларов.

Вот какие выводы сделал Торндайк
из своего исследования.

Любую существующую потребность
или желание можно выразить количественно

и, следовательно, можно измерить.

Жизнь собаки, или кошки, или курицы
состоит из инстинктивных потребностей,

влечений, желаний и их удовлетворения.

То же самое происходит в жизни людей,

хотя их потребности
и желания намного сложнее.

Но как отнестись к исследованию Торндайка?

Подтверждает ли оно идею Бентама о том,

что все блага, все ценности можно
измерить единой мерой стоимости?

Либо сама абсурдность
такого списка испытаний

подталкивает к противоположным выводам:

говорим ли мы о жизни человека, или
о ферме в Канзасе, или о червяке,

возможно, то, что мы ценим,
и то, чем по-настоящему дорожим,

нельзя измерить единой мерой стоимости.

И если их нельзя измерить,

то насколько обоснована теория
утилитаризма?

К этому вопросу мы приступим
в следующий раз.

Давайте обратимся ко второй части опроса.

Какое из этих удовольствий можно
назвать высшим?

Сколько человек выбрали бы Шекспира?

Сколько человек выберут «Фактор страха»?

Вы ведь шутите? Вы серьёзно?

В прошлый раз мы начали рассматривать
недостатки утилитаризма Бентама.

В ходе обсуждения мы сконцентрировались
на двух основных возражениях.

В соответствии с первым возражением,

утилитаризм, как теория наибольшего блага
для наибольшего количества,

не включает в себя концепцию
уважения личных прав.

Сегодня много говорят
о пытках и терроризме.

Представьте, что 10 сентября 2001 года
был задержан подозреваемый в терроризме.

И у вас есть основания полагать,

что он располагает важной
информацией о готовящемся теракте.

Жизни трёх тысяч людей
зависят от того,

сможете ли вы получить эту информацию.

Справедливо ли применить пытку,
чтобы получить эту информацию?

Или вы скажете, что это
категорически неправильно

и что наша обязанность с точки зрения
морали — уважать личные права человека.

В каком-то смысле, мы
вернулись к тому, с чего начали:

к трамваю и пересадке органов.

Это был первый момент.

Вы помните, мы разобрали несколько
примеров анализа затрат и выгод,

и когда мы подошли к идее
монетизации человеческий жизни,

она не встретила
большой поддержки в зале.

Это, в свою очередь, ставит
перед нами вторую проблему:

возможно ли привести все
ценности к единой мере?

Другими словами, все ли ценности
соизмеримы?

Позвольте мне привести пример
из моей собственной жизни.

Пример, как минимум,
заставляющий задуматься,

можно ли применить утилитарную логику
в отношении любых ценностей

без потери их значимости.

Когда я был на последнем курсе Оксфорда,

колледжи в университете еще
делились на женские и мужские.

В женских колледжах было правило,
запрещавшее молодым людям,

приходившим в гости,
оставаться на ночь.

К 1970-м это правило редко
соблюдалось и легко нарушалось.

По крайней мере, мне так говорили.

К концу 70-х, когда я учился,

многие выступали за либерализацию
этих строгих правил.

Этот вопрос обсуждался
в Колледже Святой Анны,

бывшим одним из женских
колледжей Оксфорда.

Пожилые женщины в коллективе колледжа
придерживались традиционных взглядов

и противились переменам,

но времена изменились и,
стыдясь своих настоящих мотивов,

они предпочитали мотивировать
свою позицию

с помощью утилитарной логики.

Если мужчины будут оставаться на ночь,
то цена за обучение в колледже возрастёт.

Но почему?

Они будут мыться в душе,
а это увеличит расход горячей воды.

Вот такой был ответ.

Кроме того, нужно будет намного
чаще менять матрасы.

Сторонники перемен
согласились на компромисс,

установив следующее правило:

каждой студентке разрешалось
оставлять на ночь мужчину

не более трёх раз в неделю.

Никто не уточнял, должен это быть
один и тот же человек

или все три могут быть разными.

При условии —
в этом и состоял компромисс —

что гость должен был
платить колледжу 50 пенсов

«на покрытие расходов».

На следующий день одна английская
газета вышла под заголовком:

«Девочки Святой Анны: 50 центов за ночь».

Весьма наглядная иллюстрация
неоднозначности использования

утилитарной логики в отношении
любых моральных ценностей,

в данном случае —
представлений о добродетели.

Всё вышесказанное иллюстрирует
второе возражение против утилитаризма.

Или, по крайней мере, ту его часть,
которая заставляет задаться вопросом:

а справедливо ли утверждение
утилитаристов о том,

что все ценности можно сравнить между
собой, измерить и перевести в доллары

или иную валюту.

Есть и другой аспект этой проблемы

смешения различных
ценностей и предпочтений.

Почему мы должны одинаково
относиться ко всем предпочтениям,

которые могут быть у людей, не оценивая,
хорошие это желания или плохие?

Не следует ли нам разделить их
на высшие и низшие удовольствия?

Отчасти на это можно возразить тем,

что такое количественное разделение
ценностей человеческих предпочтений

является неизбирательным и уравнительным.

В соответствии с утилитаризмом Бентама

желания всех людей одинаково важны
независимо от того, чего они хотят,

независимо от того, что делает
разных людей счастливыми.

Как вы помните, Бентам считал, что
самое важное —

это интенсивность и продолжительность
удовольствия или боли.

Так называемые высшие удовольствия
или благородные добродетели,

считал Бентам, просто производят
более сильное и длительное удовольствие.

Есть одна известная фраза,
выражающая эту идею:

«При условии равенства
доставляемого удовольствия

игра Push-pin так же хороша,
как и поэзия».

Что такое Push-pin?
Это очень простая детская игра.

«Push-pin так же хороша,
как и поэзия», — пишет Бентам.

И я думаю, за этой идеей лежит
убеждённость в том,

что в подобного рода вопросах
было бы самонадеянно судить,

чьи удовольствия благороднее,
хуже или лучше.

В этом отказе судить других людей
есть что-то заманчивое.

Ведь согласитесь, кому-то
нравится Моцарт, а кому-то — Мадонна.

Кому-то нравится балет,
а кому-то — боулинг.

И кто вправе судить, спрашивают
утилитаристы, какие из этих удовольствий

выше, достойнее или благороднее
в сравнении с другими?

Но правильно ли это?

Правильно ли не признавать
наличие таких качественных различий?

Можем ли мы отказаться от мысли,

что некоторые вещи, которые
доставляют нам удовольствие,

действительно достойнее
или лучше других?

Вспомните развлечения римлян в Колизее.

Нас беспокоит, что таким образом
нарушаются права христиан.

Можно возразить и по-другому:

удовольствие, которое получали римляне
от таких кровавых зрелищ,

безнравственно и жестоко.

Должны ли мы учитывать его, говоря
о всеобщем благосостоянии?

Таковы возражения против
утилитаризма Бентама.

А сейчас мы поговорим о человеке,

который предпринял попытку
ответить на эти возражения.

Это утилитарист более позднего периода,
Джон Стюарт Милль.

Мы должны понять, убедителен ли ответ
Джона Стюарта Милля на эти возражения.

Джон Стюарт Милль родился в 1806 году.

Его отец, Джеймс Милль,
был последователем Бентама

и дал своему сыну образцовое образование.

Джон Стюарт Милль был вундеркиндом.

В 3 года он изучил греческий,
в 8 лет уже знал латынь,

а в 10 лет он написал работу
по истории римского права.

В 20 лет у него случился нервный срыв.

И после этого он впал
в депрессию на 5 лет.

Но когда ему было 25, кое-что
вытащило его из этой депрессии.

Он встретил Гарриет Тейлор.

Она без колебаний вышла за него замуж,
и они жили долго и счастливо.

Именно под её влиянием Джон Стюарт Милль
попытался «очеловечить» утилитаризм.

Он пытался понять, возможно ли расширить
утилитарную концепцию таким образом,

чтобы она включала такие
общечеловеческие проблемы,

как проблема уважения личных прав,

а также чётко определяла бы границу
между высшими и низшими удовольствиями.

В 1859 году Милль написал
знаменитую книгу «О свободе»,

в которой в качестве основной идеи
рассматривалась необходимость

защиты личных прав и прав меньшинства.

В 1861 году, ближе к концу жизни,
увидела свет другая его книга,

которую мы изучаем в рамках
нашего курса, — «Утилитаризм».

По мнению Милля, полезность является
единственным критерием морали.

Он не оспаривает идею Бентама,
он соглашается с ней.

Он говорит предельно четко:

«Единственным доказательством,
подтверждающим то,

что нечто можно назвать желаемым, является
то, что люди действительно этого хотят».

Он утверждает, что наши
фактические, реальные,

основанные на жизненном опыте желания
являются единственным основанием

для морального суждения.

В то же время на 8-й странице
второй главы "Утилитаризма" он говорит,

что утилитарист может провести грань
между высшими и низшими удовольствиями.

Теперь вопрос к тем, кто уже читал Милля.

Каким образом, согласно Миллю,
эту грань можно провести?

Как утилитарист может отличить
высшие удовольствия от низших,

примитивных и недостойных?

Да.

Если вы испытаете оба, то всегда,
естественно, предпочтёте высшее.

Великолепно. Да, именно так.
Как вас зовут?

Джон.

Таким образом, как заметил Джон,
Милль говорит: «Давайте проверим».

Поскольку мы не можем отойти
от реальных желаний,

реальных предпочтений, что
противоречило бы положениям утилитаризма,

то единственный способ определить,
какое удовольствие выше,

а какое ниже, — это посмотреть,
что предпочтёт человек,

испытавший их оба.

И здесь, во второй главе, мы видим,
как Милль формулирует то,

о чём только что говорил Джон:

«Если все или почти все люди,
испытавшие оба удовольствия,

независимо от долга отдают решительное
преимущество первому перед вторым,

то мы можем считать, что первое
качественно превосходит второе».

Как вам такое доказательство?
Насколько убедительно это доказательство?

Кто из вас думает, что это
доказательство убедительно?

Тем самым, вы согласны с таким
критерием различения

между высшими и низшими
удовольствиями.

Кто из вас так не считает?

Я хочу услышать ваши соображения.

Но перед тем, как вы поделитесь
своими мыслями,

давайте проверим утверждение Милля.

Для этого мы просмотрим
три коротких отрывка

из популярных развлекательных
программ и фильмов.

Сначала монолог Гамлета,
за ним последуют два других... «опыта».

Посмотрим, что вы думаете.

«Что за мастерское создание — человек!
Как благороден разумом!

Как беспределен в своих способностях,
обличьях и движениях!

Как точен и чудесен в действии!

Как он похож на ангела
глубоким постижением!

Он похож на самого Бога!

Краса вселенной!
Венец всего живущего!

А что для меня эта квинтэссенция праха?
Из людей меня не радует ни один».

Представьте мир, в котором ваши
сильнейшие страхи становятся реальностью!

В каждом шоу шесть участников
со всей страны сражаются

друг против друга в трёх
экстремальных состязаниях!

В этой схватке страх бросает вам вызов,
испытывая на прочность, силу и выдержку.

6 участников, 3 испытания, 1 победитель.

«Фактор Страха».

Добренький денёчек, соседушка!

Фландерс, с каких это пор тебе
стали нравиться реально клёвые штуки?

Мне вообще по барабану скорость,

я не могу налюбоваться
на эти штуковины:

шлемы, аэродинамические кили,
сигнальные флажки!

Мне нравится свежий воздух

и я люблю смотреть на этих несчастных
там внизу, на арене.

Блин, Клетис, какого чёрта тебе
приспичило запарковаться

прямо на виду у моих предков?

Милая, они и мои предки тоже.

Мне даже не нужно спрашивать,
что вам понравилось больше.

«Симпсоны»? Кому из вас больше
всего понравились «Симпсоны»?

Кому — Шекспир?

Как насчёт «Фактора Страха»?

Кто из вас голосует за «Фактор Страха»?

Серьёзно?

Подавляющее большинство предпочло
«Симпсонов» Шекспиру.

Давайте обратимся ко второй части опроса.

Какое из этих удовольствий можно
назвать высшим?

Сколько человек выбрали бы Шекспира?

Сколько человек выберут «Фактор Страха»?

Вы ведь шутите? Вы серьёзно?

Что вы хотите сказать? Говорите.

Мне кажется, «Симпсоны» забавнее.

Я понимаю. Только что из этого,
по вашему мнению,

является более достойным,
более благородным удовольствием?

Если что-то является хорошим просто
потому, что доставляет вам удовольствие,

то так ли уж важно иметь какое-то
абстрактное представление о том,

является ли это таким же хорошим
в чьем-то ещё восприятии?

Хорошо, то есть вы возвращаетесь
прямо к позиции Бентама:

Кто может это оценивать? И почему мы
вообще должны давать какую-либо оценку

вместо того, чтобы просто наблюдать,
чему именно отдаётся предпочтение?

Что же, разумно.
Как вас зовут?

Нейт?
Хорошо.

Сколько из вас считают, что «Симпсоны»,
без учёта того, что они вам нравятся,

действительно являются переживанием
более высокого уровня, чем Шекспир?

Давайте ещё раз проголосуем за Шекспира.

Кто из вас считает, что Шекспир достойнее?
Хорошо.

Почему же так?

В идеале я бы хотел услышать
ответ того, кто считает,

что Шекспир всё-таки достойнее, но кто
предпочёл бы посмотреть «Симпсонов».

Я думаю, что просто посидеть
и посмотреть «Симпсонов» — это весело.

Они шутят, заставляют нас смеяться,
но чтобы прочувствовать Шекспира,

кто-то должен сказать нам, что он был
великим писателем,

кто-то должен научить нас,
как его правильно читать и понимать.

Нас нужно научить, как правильно
понимать Рембрандта.

Как вас зовут?

Аниша.

Аниша, когда вы говорите,
что кто-то должен рассказать вам,

что Шекспир лучше, значит ли это,
что вы слепо поверите этому?

Вы действительно считаете,
что Шекспир выше просто потому,

что культурная среда или учителя
говорят вам, что это так?

Или вы соглашаетесь с этим по своей воле?

В отношении Шекспира — нет,
но что касается, к примеру, Рембрандта,

я думаю, что получила бы больше
удовольствия от комикса,

чем от анализа работ Рембрандта,
просто потому, что кто-то сказал мне,

что он был великим.

Таким образом, вы предполагаете
наличие определённых

культурных традиций и давления среды.

Нам говорят, какие книги,
какие произведения искусства

являются великими.

Кто ещё?

Да.

Хотя мне в данный момент больше
понравились «Симпсоны»,

но если бы мне нужно было
по трём просмотренным роликам решить,

как бы я хотел провести
остаток своей жизни,

то я бы не выбрал последние два ролика.

Я думаю, я бы предпочёл воспользоваться
своим разумом для познания

более глубоких удовольствий,
более глубоких размышлений.

Как вас зовут?

Джо.

Иными словами, Джо, если бы вам
представился шанс

провести остаток своих дней
на той самой ферме в Канзасе,

имея на выбор Шекспира
или все серии «Симпсонов»,

вы бы выбрали Шекспира?

Какой вывод в отношении критерия
Джона Стюарта Милля

мы можем из этого сделать?

Если мы говорим о критерии
качества удовольствия,

то определяющим будет являться то,

какое из двух удовольствий
предпочтёт человек, испытавший оба.

Можно мне коротко привести
ещё один пример?

В прошлом году на нейробиологии
нам рассказывали о крысе,

у которой тестировали определённую
область головного мозга.

В этом эксперименте крыса могла
самостоятельно стимулировать свой мозг

и неоднократно испытывать
сильное удовольствие.

Крыса перестала пить, есть
и в конце концов умерла.

Крыса испытывала сильное удовольствие.

И если вы меня спросите, что бы я выбрал:
испытать недолгое сильное удовольствие

или жить жизнью, полной духовных
удовольствий, —

я бы всё равно выбрал сиюминутное
сильное удовольствие,

хотя и отнёс бы его к низшему, но...

Да, именно так.

Но если делать выбор на всю жизнь,
то думаю, что почти абсолютное большинство

аудитории согласится с тем, что быть
человеком, способным наслаждаться

духовными удовольствиями,
намного лучше, чем быть крысой,

которой доступно сильное,
но кратковременное удовольствие.

Отвечая на ваш вопрос, я думаю,
вывод состоит в том,

что по теории Милля большинство
из нас на вопрос, что бы они выбрали,

ответили бы, что скорее предпочли
бы высшее удовольствие.

То есть, по вашему мнению,
Милль в этом отношении прав?

Да.

Есть ли кто-то, кто не согласен с Джо
и считает, что наш эксперимент

является опровержением критерия Милля?

И показывает, что это
неправильный способ,

что невозможно в рамках утилитаризма
различить высшие удовольствия.

Пожалуйста.

Если что-то называется хорошим только
потому, что это нравится людям,

то не будет объективного определения.

Тогда может существовать такое общество,
в котором большинство выберет «Симпсонов».

Любой может оценить «Симпсонов»,

но чтобы оценить Шекспира, необходимо
быть ещё и образованным.

То есть вы считаете, необходимо
образование для того, чтобы ценить

высшее удовольствие?

Милль обращает внимание на то,
что такие удовольствия

требуют определённого уровня развития
человека, умения ценить достойные вещи.

Он это не оспаривает,

как только человек начинает развиваться
и становится образованным,

он начинает замечать разницу.

Причём, не только замечать разницу
между высшими и низшими удовольствиями,

но и предпочитать высшее низшему.

Послушайте одно из известных
высказываний Джона Стюарта Милля:

«Лучше быть недовольным человеком,
чем довольной свиньёй.

Лучше быть недовольным Сократом,
чем довольным глупцом.

И если глупец или свинья
имеют другое мнение,

то лишь потому, что они видят
мир, исходя из своего уровня».

Итак, у нас есть критерий различия
между высшим и низшим удовольствием.

Идём ли мы в музей искусств
или поддаёмся лени,

поглощая пиво перед телевизором.

В некоторых случаях Милль
допускает, что мы можем поддаться

искушению и выбрать последнее —
просто расслабиться.

Но даже если мы выбираем это
из лени или праздности,

мы знаем, что удовольствие, полученное
от просмотра произведений Рембрандта

является более высоким,
так как нам есть с чем сравнивать.

Это высшее удовольствие, потому что
просмотр работ Рембрандта

предполагает применение самых
высоких человеческих способностей.

Теперь поговорим о попытке Милля
ответить на вопрос о личных правах.

Отчасти он приводит тот же аргумент.
Это следует из пятой главы «Утилитаризма».

Он пишет: «Оспаривая истинность
теорий, согласно которым

полезность не является мерой оценки
справедливости,

я считаю справедливость, определяемую
на основании критерия полезности,

основополагающей, неотъемлемой
и священной частью морали».

Поэтому справедливость выше,
а личные права приоритетны,

но отнюдь не по причине,
вытекающей из тезисов утилитаризма.

«Справедливостью считается
совокупность моральных требований,

соблюдение которых имеет первостепенную
важность по отношению к общественной

полезности и которые, следовательно,
являются более обязательными,

чем другие».

Справедливость священна,
первична, приоритетна,

её нельзя подменить
меньшими категориями.

Как утверждает Милль, на протяжении всей
истории человечества

в основе справедливости всегда были
долгосрочные интересы

всех нас как прогрессивных существ.

Если мы будем поступать
по справедливости и уважать права,

то общество в целом
в обозримом будущем станет лучше.

Звучит убедительно?

Или Милль, не желая того признавать,
выходит за рамки категорий утилитаризма,

когда рассуждает о качественно
более высоких удовольствиях

и об особо важных личных правах?

Чтобы получить исчерпывающий
ответ на этот вопрос,

исходя из понятий права
и справедливости,

нам следует ознакомиться и с другими,
неутилитарными теориями,

где также рассматриваются
категории права и справедливости,

и решить, насколько они объективны.

А что же Иеремия Бентам,
в философии морали и права которого,

утилитаризм был возведён
в степень доктрины?

Бентам умер в 1832 году
в возрасте 85 лет,

однако и по сей день вы можете
нанести ему визит в Лондоне

в буквальном смысле.

В завещании он пожелал, чтобы
его тело было сохранено,

забальзамировано и выставлено
на всеобщее обозрение

при Университетском колледже Лондона,

где он и председательствует, сидя
в стеклянном ящике с восковой головой,

одетый точно так же,
как бывал одет при жизни.

Видите ли, при жизни Бентам
часто задавался вопросом,

созвучным с его философией:

какую пользу может представлять
мёртвый человек для живого?

Одним из таких примеров, утверждал он,
может стать использование его трупа

в качестве пособия для изучения анатомии.

Но раз уж речь зашла о великих философах,
думаю им предпочтительнее

пребывать во плоти, чтобы вдохновлять
будущие поколения мыслителей.

Хотите увидеть как выглядит
чучело Бентама?

Вот как он выглядит.

Вот он.

А теперь, если вы посмотрите поближе,
то заметите, что бальзамирование

его настоящей головы не увенчалось
успехом, поэтому её заменили восковой.

А чтобы ни у кого не возникало сомнений,
что Бентам выглядел именно так,

его настоящая голова
покоится на дне ящика, на подносе.

Видите это?

Именно там.

Итак, какова мораль этой истории?

Мораль истории...

И кстати, они выносят Бентама на заседания
совета в Университетском колледже Лондона.

Согласно записям протоколов,
он присутствует, но не голосует.

Вот он, истинный философ,
и при жизни, и после смерти

твёрдо следующий принципам
своей философии.

Мы продолжим обсуждать
личные права в следующий раз.

Не пропустите следующие переведённые
лекции курса на русский язык,

присоединяйтесь к обсуждению,
участвуйте в дискуссиях,

найдите больше интересных лекций:
vk.com/topuniversity_lectures

И не забудьте посетить сайт курса:
www.justiceharvard.org