Голоса у меня в голове

Элеанор Лонгден была самой обыкновенной студенткой колледжа, беззаботной и с прекрасными перспективами. Но однажды всё изменилось: у неё в голове зазвучали голоса. Сначала реплики внутренних рассказчиков были безобидными, но со временем стали враждебными. Голоса указывали Элеанор, что делать, и превратили её жизнь в сущий кошмар. Её положили в больницу с диагнозом шизофрения, накачали лекарствами, а потом система, не знавшая, чем ей помочь, просто о ней забыла. Лонгден рассказывает трогательную историю о пути к психическому здоровью, который занял годы. Она считает, что сумела выжить, потому что научилась прислушиваться к голосам.

В тот день, когда я впервые
уехала из дома,

чтобы начать учёбу в университете,
была прекрасная погода.

Я была полна надежд и оптимизма.

В школе я училась хорошо.
От меня ждали многого,

и я с восторгом окунулась
в студенческую жизнь:

лекции, вечеринки
и воровство дорожных конусов.

Внешность, конечно, бывает обманчива.

В какой-то мере этот буйный,
энергичный персонаж

с конспектами и конусами
был лишь прикрытием,

умело выстроенным и убедительным,
но обманчивым.

В душе я была очень несчастна,

страдала от неуверенности в себе

и страха перед другими людьми,
будущим, неудачами

и внутренней пустотой.

Но я умело это скрывала, и посторонним

казалось, что моя жизнь полна надежд

и перспектив.

Иллюзия неуязвимости
была настолько полной,

что я и сама в неё поверила.

Когда закончился
первый семестр и начался второй,

никто не смог бы догадаться,

что вот-вот должно было произойти.

Когда это случилось впервые,
я выходила с семинара,

напевала что-то, копалась у себя в сумке,

как сотни раз до этого,

и вдруг услышала спокойный голос:

«Она выходит из аудитории».

Я оглянулась, но вокруг никого не было.

И всё же я совершенно точно слышала

эти слова.

Это меня потрясло. Я бросила книги на лестнице
и побежала домой.

Там голос зазвучал снова:

«Она открывает дверь».

Так всё началось. Появившись однажды,

голос не желал исчезать.

Дни, недели напролёт он излагал

всё, что я делаю, в третьем лице.

«Она идёт в библиотеку».

«Она идёт на лекцию».

Голос был нейтральным,
спокойным, а потом

стал даже напоминать
доброго приятеля,

хотя я заметила, что иногда
спокойствие уступает место

моим собственным
невысказанным эмоциям.

Например, я сердилась,
но часто не могла этого показать,

и мне отлично удавалось
скрывать истинные чувства,

зато в голосе появлялась
нота неудовлетворённости.

В остальном он меня не пугал и не тревожил,

хотя уже тогда было понятно,

что он пытается мне что-то сказать

о моих эмоциях, особенно отдаленных,

до которых мне самой было не добраться.

И тогда я совершила
непоправимую ошибку:

рассказала о голосе подруге,
и она пришла в ужас.

Последовала цепочка выводов:

нормальные люди не слышат голосов,

а я слышу, значит со мной
что-то основательно не так.

Страх и недоверие заразны.

Внезапно голос перестал
казаться безобидным.

Подруга настояла,
чтобы я сходила к врачу.

Я так и сделала, и это оказалось

ошибкой номер два.

Я попыталась объяснить
терапевту в колледже,

какие проблемы беспокоят меня:

тревожность, низкая самооценка,
страх перед будущим,

но доктор скучал с безразличным видом,

пока я не упомянула голос.

Тогда он уронил ручку, развернулся

и стал с искренним интересом
меня расспрашивать.

Впрочем, мне была крайне необходима
заинтересованность и помощь,

и я стала рассказывать о голосе
за кадром моей жизни.

Я до сих пор жалею,
что в тот момент он не произнес:

«Она копает себе могилу».

Меня направили к психиатру,

которому история с голосом
тоже не понравилась.

После этого каждое моё слово

рассматривалось сквозь призму
скрытого безумия.

Например, я работала
на студенческой телестанции,

которая делала выпуски новостей
для университетского городка,

и однажды приём у врача
затянулся, и я сказала:

«Извините, доктор, мне пора:

я в шесть часов веду выпуск новостей».

И теперь у меня в карточке написано:

«Элеонор страдает галлюцинациями,
воображает себя телеведущей».

После этого ситуация быстро стала

выходить из под контроля.

Меня положили в больницу,
что позднее повторилось не раз,

диагностировали шизофрению, а потом,

что хуже всего, появилось жуткое,
давящее чувство

безнадежности, унижения и отчаяния,

полного отсутствия перспектив.

Меня убеждали воспринимать голос

как симптом, а не как часть жизни,

и я стала ещё больше его бояться
и пытаться подавить.

Причём главное здесь –
агрессивная позиция

по отношению к собственному сознанию,

своего рода психическая гражданская война,

в результате которой
голосов стало больше

и они звучали всё менее
дружелюбно и безобидно.

Беспомощность и безнадежность
загнали меня

в кошмарный замкнутый мир,

где голоса, разумеется,

стали моими преследователями
и единственными спутниками.

Они говорили, например,
что, если я заслужу

их помощь, они могут вернуть мою жизнь

в прежнее русло.

Они стали давать мне
всё более странные задания,

поручать своего рода подвиги Геркулеса.

Началось с мелочей: например,

мне надо было вырвать три волоса,

но постепенно задания
становились экстремальнее.

Голоса велели причинить себе вред,

или вот ещё драматичный пример:

«Видишь преподавателя?

Видишь стакан воды?

Иди и вылей воду на преподавателя
на глазах у студентов».

Я так и сделала, и это,
конечно, не добавило мне

популярности среди преподавателей.

Сложился порочный круг:
страх, избегание,

недоверие, отсутствие понимания.

В этой битве
я чувствовала себя бессильной,

не могла найти покоя
и уладить ситуацию.

За следующие два года
ситуация резко ухудшилась.

Репертуар ужасов разросся:
теперь это были

жуткие голоса, абсурдные видения,

странный навязчивый бред.

Мое психическое состояние
стало катализатором

дискриминации, словесных оскорблений,

физического и полового насилия.

Психиатр мне сказал:

«Элеанор, лучше бы у Вас был рак.

Его проще вылечить, чем шизофрению».

Мне поставили диагноз, накачали лекарствами
и поставили на мне крест.

Голоса уже не давали мне покоя.

Я пыталась просверлить дыру в голове,

чтобы извлечь их оттуда.

Я вспоминаю ужас и отчаяние тех лет,

и мне кажется, что в тот момент кто-то умер,

но кому-то другому удалось спастись.

Сломленный человек, загнанный в угол,
отправился в путь

и выжил, прибыл к месту назначения

и внутренне дорос до той личности,

которой мне суждено было стать.

Многие причинили мне в жизни вред,

и я помню их всех,

но эти воспоминания
бледнеют в сравнении

с мыслями о людях, которые мне помогли.

Другие люди, которые тоже
слышали голоса и всё вытерпели,

товарищи и соратники;

мама, которая ни минуты не сомневалась,

что однажды я к ней вернусь,

и была готова ждать, сколько потребуется;

врач, который работал со мной недолго,

но был убеждён, что выздоровление

не только возможно, но и неизбежно,

и в отчаянный момент,
когда болезнь возобновилась,

сказал моим напуганным родственникам:
«Не теряйте надежды.

Я уверен, что Элеанор справится.

Иногда и в мае случается снегопад,

но рано или поздно наступает лето».

Четырнадцати минут мало,

чтобы отдать должное
этим прекрасным щедрым людям,

которые боролись за меня
и вместе со мной,

ждали, когда я вернусь

из этой жуткой пустыни.

Вместе им хватило смелости, творчества,

порядочности и непоколебимой веры в то,

что моя разбитая душа
излечится и обретёт целостность.

Раньше я говорила,
что эти люди меня спасли,

но теперь я знаю,
что они совершили нечто

ещё более важное: дали мне силы

спасти себя

и, что особенно ценно, подтвердили

правильность моей догадки:

мои голоса – это осмысленная реакция

на травмирующие события,
прежде всего, из детства.

Это не враги, а источник информации

об эмоциональных проблемах,
которые поддаются решению.

Сначала в это было очень сложно поверить,

в том числе, потому что голоса
звучали враждебно,

угрожающе, так что на первом этапе
крайне важно было

научиться отделять
метафорическое значение

от того, что я раньше воспринимала
как буквальную истину.

Например, если голоса
грозили напасть на мой дом,

я научилась толковать это
как собственный страх

и неуверенность, а не как реальную,
объективную опасность.

Сначала я им верила.

Например, я помню, как однажды ночью

я сторожила дверь спальни
моих родителей, чтобы защитить

их от угроз, казавшихся мне реальными.

Поскольку я постоянно
наносила себе травмы,

почти все столовые приборы в доме
были спрятаны,

и в итоге я вооружилась
пластмассовой вилкой для пикника,

села снаружи у двери и стала ждать,

чтобы быстро отреагировать,
если что-нибудь случится.

Типа: «Держитесь от меня подальше.

У меня пластмассовая вилка,
разве не видно?»

Стратегическое мышление.

Но потом я выработала
более полезную реакцию:

научилась расшифровывать
скрытый смысл слов.

Если голоса советовали
не выходить из дома,

я благодарила их
за напоминание о том,

что я не чувствую себя в безопасности,

и за возможность предпринять
что-нибудь конструктивное,

но после этого я могла
заверить и голоса, и саму себя,

что нам ничего не угрожает
и бояться больше не надо.

Я установила для голосов границы

и пыталась отвечать им уверенно,

но уважительно, и постепенно налаживать

общение и взаимодействие,

учиться работать вместе
и поддерживать друг друга.

В конечном итоге я осознала,
что каждый голос

тесно связан с одним из аспектов

моей личности и несёт в себе

чрезмерно сильные эмоции,

которые мне так и не удалось погасить,

воспоминания о травмирующих
половых связях, унижениях,

гневе, стыде, о чувстве вины
и низкой самооценке.

Голоса пришли на смену этой боли,

превратили её в слова.

Это стало для меня, пожалуй, одним

из величайших открытий:
самые враждебные, агрессивные голоса

оказались составляющими моей личности,

которые пострадали больше всего.

Именно этим голосам было

крайне необходимо сострадание и забота.

Благодаря этим знаниям
я в конечном итоге

сумела собрать себя по кусочкам,

сложить из голосов единую картину,

постепенно прекратить
принимать лекарства

и вернуться в психиатрию,
но уже в другой роли.

Через десять лет
после появления голосов я наконец

получила диплом психолога
самого высокого уровня

в истории университета,
а ещё год спустя –

лучший диплом магистра.
Неплохо, скажем так,

для сумасшедшей.

Причём один из голосов диктовал мне

ответы на экзамене. Наверное,
официально это считается подсказкой.

(Смех)

Честно говоря, иногда мне
нравилось их внимание.

Как сказал Оскар Уайлд,
ужасно быть предметом

обсуждения. Единственное,
что ещё хуже, – им не быть.

К тому же, это отличный способ
научиться подслушивать:

вы привыкаете следить
одновременно за двумя беседами.

Так что не всё так плохо.

Я работала в психиатрических учреждениях,

выступала на конференциях,

публиковала главы в книгах
и академические статьи

и настаивала и продолжаю настаивать

на актуальности следующей концепции:

главный вопрос в психиатрии должен

заключаться не в том, что с вами не так,

а в том, что с вами случилось.

Всё это время я слушала голоса и в итоге

научилась мирно и уважительно
с ними сосуществовать.

Они, в свою очередь,
отражали моё растущее чувство

сострадания, умиротворенности
и уважения к себе.

Я помню самый трогательный
и необычайный момент.

Я помогала другой девушке,
которая слышала голоса и была в ужасе,

и вдруг я впервые полностью осознала,

что у меня этих эмоций уже нет

и я наконец могу оказать
поддержку другим.

Я с гордостью участвую в работе «Интервойс»,

организационного сектора Международной
ассоциации людей, слышащих голоса.

В основу этой инициативы положены
труды профессора Мариуса Ромма

и доктора Сандры Эшер.

Голоса рассматриваются
как стратегия выживания,

здоровая реакция
на безумные обстоятельства:

не аномалия, не симптом шизофрении,
который надо терпеть,

а сложное, значимое
и полное смысла явление,

требующее изучения.

Вместе мы мечтаем построить общество,

где к голосам будут относиться
с пониманием и уважением,

где люди, слышащие голоса,
будут полноценными гражданами

и их потребности будут удовлетворены.

Создать такое общество
не просто возможно:

это уже делается.

Если перефразировать Чавеса,
социальные перемены

необратимы.

Гордого человека унизить нельзя.

Нельзя притеснять людей,

которые больше не боятся.

Для меня достижения нашей организации –

напоминание о сочувствии, товариществе,

справедливости и уважении
не на словах, а на деле.

Это твёрдые мнения и убеждения,

и с их помощью можно изменить мир.

За последние 20 лет Ассоциация людей,

слышащих голоса, открыла филиалы

в 26 странах на пяти континентах.

Мы поощряем уважение достоинства,
солидарность

и расширение возможностей людей
с нарушениями психики,

создаём новый язык
и воодушевляем людей.

В основу нашей деятельности
положена непоколебимая вера

в человеческий потенциал.

Как сказал Питер Левин, человек –

уникальное животное,

наделённое инстинктом выздоровления

и мыслящим духом для использования
этой врождённой способности.

В этом отношении самая большая честь

и привилегия для членов общества –

это шанс помочь другому выздороветь,

стать свидетелем, протянуть руку,

разделить с кем-нибудь страдания

и выразить надежду на выздоровление.

А мы – те, кто пережил боль и отчаяние –

помним, что нам необязательно жить

лишь воспоминаниями
о перенесённой травме.

Мы уникальны. Мы незаменимы.

Наше внутреннее содержание
нельзя ни колонизировать,

ни исказить, ни забрать у нас.

Свет никогда не гаснет.

Как мне сказал однажды
замечательный врач:

«Не говори мне,
что о тебе говорят другие.

Расскажи мне о себе».

Спасибо.

(Аплодисменты)