Модель снижения вреда при лечении наркотической зависимости

«Почему мы до сих пор думаем, что употребление наркотиков — это вопрос правового регулирования? Запрет наркотиков не останавливает людей от их употребления», — говорит эксперт в сфере здравоохранения Марк Тиндал. Так что же может помочь? Тиндал рассказывает об общественном исследовании, которое показывает, как такие стратегии снижения вреда, как открытие пунктов для контролируемого употребления инъекционных наркотиков, помогают в разрешении кризиса передозировок.

Я помню, как я первый раз увидел,
как человек вкалывает себе дозу.

Я только приехал в Ванкувер,
чтобы возглавить исследовательский проект

по профилактике ВИЧ в печально знаменитом
своей бедностью районе Даунтаун Ист‑Сайд.

Это случилось в холле
гостиницы «Портленд»,

которая являлась частью программы
предоставления социального жилья

самым маргинальным слоям общества,

тем, для кого «трудно найти жильё».

Я никогда не забуду
ту молодую женщину на лестнице,

снова и снова вонзающую
в себя иглу с воплем:

«Я не могу найти вену!»,

и брызги крови, летящие на стену.

В ответ на отчаянное положение,
связанное с наркопотреблением,

нищетой, насилием, ростом
числа случаев заражения ВИЧ,

в 1997 году Ванкувер объявил чрезвычайную
ситуацию в области здравоохранения.

Благодаря этому стало возможным
расширение программ снижения вреда,

раздача большего количества игл,

расширение доступа к метадону,

и, наконец, организация пунктов
для контролируемого приёма наркотиков.

Всё это снижает риски, связанные
с инъекционным употреблением наркотиков.

Но сегодня, спустя 20 лет,

программа снижения вреда всё ещё
воспринимается как радикальная мера.

В некоторых местах носить с собой
чистые иглы до сих пор незаконно.

Наркопотребителей скорее арестуют,

чем предложат им пройти
заместительную терапию.

Предложения открыть
в Сиэтле, Балтиморе и Нью-Йорке

пункты контролируемого употребления
инъекционных наркотиков

встретили серьёзное сопротивление:

сопротивление, противоречащее всему тому,
что мы знаем о наркозависимости.

Почему это происходит?

Почему мы всё ещё уверены в том,

что единственное решение — полный отказ,
и приём любого наркотика непозволителен?

Почему мы игнорируем бесконечное
множество личных историй

и несметное количество
научных доказательств того,

что программа снижения вреда работает?

Критики программы говорят,
что она не заставляет людей отказаться

от употребления запрещённых наркотиков.

На самом деле в этом-то и суть.

Несмотря на все уголовные
и социальные меры,

которые мы можем придумать,

люди продолжают употреблять наркотики,
и слишком многие от этого умирают.

Ещё критики говорят,
что мы не боремся за людей,

потому что наше внимание сосредоточено
не на лечении и выздоровлении.

На самом деле, всё как раз наоборот.

Мы боремся за людей.

Мы знаем, что для шанса на выздоровление

мы должны сохранить человеку жизнь.

Предложить чистую иглу или место,
где можно безопасно произвести инъекцию, —

это первый шаг к лечению и выздоровлению.

Критики также заявляют,
что программа снижения вреда

создаёт у наших детей неправильное
представление о наркопотребителях.

Насколько мне известно,
эти наркопотребители и есть наши дети.

Идея снижения вреда — в том, что хотя
наркотики могут принести вред,

мы всё равно должны предложить
помощь людям с зависимостью.

Обмен игл — это не реклама употребления
наркотиков, как и метадоновая клиника,

как и пункт контролируемого употребления
инъекционных наркотиков.

Всё, что вы там видите, —
это больные, страждущие люди,

и это вряд ли может вызвать
желание употреблять наркотики.

Вот пункты контролируемого
употребления инъекционных наркотиков.

Вероятно, самый неправильно
понимаемый способ медицинской помощи.

Мы утверждаем: дать людям возможность

ввести дозу наркотика в чистом,
сухом месте, используя чистые иглы,

рядом с людьми, которые о них заботятся, —

намного лучше, чем в грязном переулке

использованной заражённой иглой
и прячась от полиции.

Это лучше для всех.

Первый такой пункт в Ванкувере
открылся по адресу Кэрол-стрит, 327,

в тесном помещении с цементными полами,
несколькими стульями, коробкой чистых игл.

Полиция часто закрывала этот пункт,

но каким‑то мистическим образом
он всё время открывался снова,

часто с помощью лома.

Я иногда приходил туда вечерами,

чтобы оказать медицинскую помощь
людям, употребляющим наркотики.

Меня всегда поражала
убеждённость и сострадание людей,

которые обслуживали
и использовали это место.

Никаких оценок, стычек, никакого страха,

очень много проникновенных бесед.

Я понял, что несмотря на невообразимую
эмоциональную травму,

физическую боль, психические расстройства,

каждый пришедший верил,
что всё изменится к лучшему.

Большинство было убеждено, что однажды
они перестанут употреблять наркотики.

Эта комната была предком первых
в Северной Америке легальных пунктов

контролируемого употребления
инъекционных наркотиков, INSITE.

Они открылись в сентябре 2003-го
как исследовательский проект на 3 года.

Консервативное правительство намеревалось
закрыть их по окончании научной работы.

После восьми лет борьба за закрытие INSITE

дошла до Верховного Суда Канады.

Правительство Канады подало в суд

против двух людей с длинной
историей употребления наркотиков,

которые знали о преимуществах
INSITE из первых рук:

Дина Вилсона и Шелли Томик.

Суд вынес приговор в пользу сохранения
INSITE, проголосовав 9 против 0.

Судьи язвительно ответили
на этот судебный случай.

И я процитирую:

«Эффект препятствования доступу населения
к сервисам INSITE, для которого он создан,

и относительный рост риска
смертей и заболеваний

у употребляющих инъекционные наркотики
людей чрезвычайно не соразмерен пользе,

которую Канада может извлечь,

продемонстрировав единообразную
позицию по вопросу хранения наркотиков».

Обнадёживающий момент
для политики снижения вреда.

Однако, несмотря на сильное
послание Верховного Суда,

до недавнего времени

в Канаде было невозможно
открыть ни один новый пункт.

В декабре 2016 года
случилось кое-что интересное,

когда вследствие кризиса передозировок

провинция Британской Колумбии разрешила
пункты по предотвращению передозировок.

Фактически игнорируя процесс
одобрения федеральными властями,

провинция открыла
22 де-факто нелегальных центра

контролируемого употребления
инъекционных наркотиков.

Практически в одночасье

тысячи людей смогли употреблять
наркотики под контролем.

Сотни смертей от передозировок были
предотвращены налоксоном, и никто не умер.

На самом деле вот что произошло
в INSITE за эти 14 лет:

75 000 человек употребили
инъекционные наркотики

более 3 500 000 раз,

и ни один не умер.

Ни один человек не умер в INSITE
за всё время его существования.

То-то и оно.

Мы имеем научное доказательство
и успешное применение программ обмена игл,

метадоновой и контролируемых пунктов
для употребления наркотиков.

Здравый смысл и отношение
с состраданием к наркопотреблению

улучшают здоровье, создают связи

и значительно сокращают
страдания и смерти.

Так почему же программы
по сокращению вреда не взлетели?

Почему мы до сих пор думаем, что наркотики
— это вопрос правового регулирования?

Наше отвращение к наркотикам
и наркопотребителям очень глубоки.

Мы завалены картинками и историями из СМИ

об ужасном влиянии наркотиков.

Мы стигматизировали целые сообщества.

Мы рукоплещем операциям против
поставщиков наркотиков в военном стиле.

И, кажется, нас не тревожит
создание новых тюрьм,

чтобы посадить людей, чьё единственное
преступление — употребление наркотиков.

Фактически миллионы людей загнаны

в безнадёжный цикл тюрьмы и бедности,

который был создан нашими законами
о наркотиках, а не самими наркотиками.

Как я объясню людям, что наркопотребители
заслуживают заботы, поддержки

и свободы жить своей жизнью,

когда всё, что мы видим, — это изображения
оружия, наручников и тюремных камер.

Давайте начистоту:

криминализация — всего лишь путь
институционализировать стигму.

Запрет наркотиков не останавливает
людей от их употребления.

Наша неспособность
увидеть всё в другом свете

также основана на полностью
неверном представлении о наркопотреблении.

Нас заставили поверить
что наркопотребители —

это безответственные люди,
которые только и хотят быть под кайфом,

и затем через череду их
собственных поражений

они скатываются в жизнь
преступности и бедности,

теряя свою работу, свою семью
и в конце концов свою жизнь.

На самом деле у большинства
наркопотребителей есть своя история.

Это или детская травма, или сексуальное
насилие, или психические заболевания,

или личная трагедия.

Наркотики используются
для заглушения боли.

Мы должны понимать это, когда общаемся
со столь травмированными людьми.

По сути, наша наркополитика —
это вопрос социальной справедливости.

Пока СМИ фокусируют всё внимание
на передозировке Принса и Майкла Джексона,

большинство страданий

случается с людьми,
которые живут на обочине жизни,

бедными и изгнанными.

Они не голосуют, они часто одиноки.

Они расходный материал для общества.

Даже в сфере здравоохранения
наркопотребление крайне стигматизировано.

Люди, употребляющие наркотики,
избегают систему здравоохранения.

Они знают, что когда попадут в больницу

или придут на реабилитацию,
к ним будут плохо относиться.

И их доступ к наркотикам, будь то героин,
кокаин или метамфитамин,

будет нарушен.

И более того, им будут
задавать кучу вопросов,

которые служат лишь только для того,
чтобы обнажить их потери и стыд.

«Какие наркотики принимаете?»

«Как долго вы живёте на улице?»

«Где ваши дети?»

«Когда последний раз были в тюрьме?»

В сущности: «Какого чёрта вы не бросаете
употреблять наркотики?»

На самом деле наш медицинский подход
к наркопотреблению перевёрнут вверх дном.

Почему-то мы решили,

что полный отказ — лучший способ
лечения наркопотребления.

Если вы достаточно везучи,
то можете попасть на детокс-программу.

Если вы живёте в сообществе,
где есть субоксон и метадон,

вы можете получить заместительную терапию.

Почти никогда мы не предлагаем людям то,
в чём они так отчаянно нуждаются:

безопасный рецепт на опиоиды.

Начать отказом от наркотика — всё равно
что запретить заболевшему диабетом сахар,

или предложить человеку
с острой астмой бегать марафоны,

или предложить человеку в депрессии
быть счастливым.

В остальных состояниях здоровья

мы бы никогда не начали
с самого экстремального варианта.

Что же заставляет нас думать,
что эта стратегия

будет работать для чего-то столь сложного,
как наркотическая зависимость?

Хотя непреднамеренные
передозировки не новость,

масштаб нынешнего кризиса беспрецедентный.

Центр по контролю за заболеваниями оценил,

что 64 000 американцев умерли
от передозировки наркотиками в 2016 году,

что намного превышает ДТП и убийства.

Смертность, связанная с наркотиками, —
теперь лидирующая причина смерти

среди мужчин и женщин в возрасте
от 20 до 50 лет в Северной Америке.

Подумайте об этом.

Как мы до этого дошли
и почему именно сейчас?

Есть идеальный шторм вокруг опиоидов.

Такие лекарства, как оксиконтин,
перкоцет и дилаудид,

десятилетиями свободно
распространялись для любых видов боли.

По оценкам, два миллиона американцев
ежедневно принимают опиоиды,

и более 60 миллионов получили

хотя бы один рецепт
на опиоиды в прошлом году.

Этот массовый вброс в общество
лекарств, продаваемых по рецепту,

привёл к стабильным поставкам для людей,
желающих заниматься самолечением.

В результате эпидемии таких назначений

люди были отрезаны от уличных наркотиков,
что значительно сократило их поставку.

Что в свою очередь
непреднамеренно, но предсказуемо

привело к эпидемии передозировок.

Многие люди, зависимые
от стабильного потока лекарств по рецепту,

перешли на героин.

А сейчас рынок наркотиков
трагически повернулся в сторону

синтетических наркотиков,
в основном фентанила.

Эти новые наркотики дешёвые, сильные
и экстремально сложные в подборе дозы.

Людей в буквальном смысле травят.

Можете ли вы себе представить,
что случилась эпидемия отравлений?

Что было бы, если бы
тысячи людей начали умирать

от отравленного мяса
или детской смеси, или кофе?

Мы бы восприняли это
как чрезвычайную ситуацию.

Мы бы немедленно начали
поставку безопасных альтернатив.

Были бы внесены изменения в закон,

и мы бы поддерживали жертв и их семьи.

Но для эпидемии передозировок наркотиками

мы не сделали ничего из этого.

Мы продолжаем демонизировать
наркотики и людей, которые их употребляют,

и слепо отводим всё больше ресурсов
на правовое регулирование.

Что же следует сделать сейчас?

Во-первых, мы должны полностью принять,
финансировать и расширять

программы снижения вреда
в Северной Америке.

Я знаю, что в таких местах, как Ванкувер,

снижение вреда было
спасительным путём к лечению.

Я знаю, что количество
смертей от передозировки

было бы намного выше
без программ по снижению вреда.

И я лично знаю сотни людей,
которые живы сегодня

благодаря такой программе.

Но снижение вреда — это лишь начало.

Если мы искренне хотим повлиять
на кризис наркопотребления,

нам предстоит серьёзный разговор
о политике запрета

и уголовного наказания.

Мы должны признать, что наркопотребление
в первую очередь — вопрос здравоохранения,

и перейти к всесторонним
социальным и медицинским решениям.

У нас уже есть модель,
как это может работать.

В 2001 году в Португалии был кризис,
связанный с наркотиками.

Много людей, употребляющих наркотики,
высокий уровень преступности

и эпидемия передозировок.

Они проигнорировали мировые соглашения
и декриминализовали хранение наркотиков.

Ранее затрачиваемые на надзор
за наркотиками деньги

были направлены на программы реабилитации.

Результат налицо.

Наркопотребление значительно снизилось.

Передозировки стали редки.

Всё больше людей проходят лечение.

Людям вернули их жизни.

Мы прошли такой долгий путь
запрета, наказания и предубеждения,

что стали безразличны к страданиям,

которые мы навлекли на наиболее
уязвимых членов нашего общества.

В этом году ещё больше людей
окажутся вовлечёнными

в незаконный оборот наркотиков.

Тысячи детей узнают, что их мать или отец

попали в тюрьму за потребление наркотиков.

И слишком много
родителей будут уведомлены,

что их сын или дочь
умерли от передозировки.

Так быть не должно.

Спасибо.

(Аплодисменты)