Почему я борюсь за образование девочек-беженцев (как я)

После того, как Мэри Мэйкер ребёнком покинула охваченный войной Южный Судан, она нашла безопасность и надежду в кенийском лагере для беженцев Какума. Теперь, будучи учительницей юных беженцев, она смотрит на образование как на важнейший инструмент востановления жизней — а также воспитания поколения девочек, которых зачастую просто не пускают в класс. «Для детей войны образование может превратить их слёзы потери в стремление к миру», — говорит Мэри.

Мы не выбираем место рождения.

Мы не выбираем родителей.

Но мы выбираем, как прожить свою жизнь.

Я не выбирала родиться в Южном Судане,

в стране, где цветёт война.

Я не выбирала своё имя —

Нириак,

что значит «война».

Я всегда отвергала его

и то наследие, где оно родилось.

Я выбираю имя Мэри.

Будучи учителем, я стояла
перед 120 студентами,

так что эта сцена не пугает меня.

Мои студенты вышли из стран,
разрушенных войной.

Они такие разные,

но у них есть нечто общее:

они бежали из дома, чтобы выжить.

У некоторых из них
есть родители в Южном Судане,

которые убивают друг друга,

потому что они принадлежат
к другому племени или вере.

Другие пришли из других африканских
стран, разрушенных войной.

Но когда они входят в мой класс,
они заводят друзей,

идут вместе домой,

делают домашнюю работу вместе.

В моём классе запрещена ненависть.

Моя история похожа
на сотни историй беженцев.

Когда началась война, я была ребёнком.

Мой отец,

которого я не видела
бóльшую часть детства,

делал то же, что и другие мужчины:

воевал за свою страну.

У него было две жены и много детей.

Моя мама была его второй женой

и вышла за него в 16 лет.

Просто потому что моя мама
происходила из бедной семьи

и у неё не было выбора.

Мой отец, в свою очередь, был богат.

У него было много коров.

Выстрелы были обычным явлением.

На моё поселение всегда нападали.

Общины воевали друг с другом
по мере захвата земель вдоль Нила.

Но это было не всё.

Самолёты бросали вращающиеся
и ужасающие бомбы,

которые отрывали людям конечности.

Но самой ужасной вещью
для каждого родителя

было видеть, что ребёнка похищают
и превращают в солдата.

Моя мама вырыла окоп,

который стал нашим домом.

Но мы не чувствовали себя в безопасности.

Ей пришлось бежать, чтобы
найти для нас убежище.

Мне было четыре, а моей
младшей сестре — два.

Мы присоединились к толпе

и шли пешком долгие дни

в поиске безопасного места.

Но мы едва смогли отдохнуть,

прежде чем на нас снова напали.

Я помню, что мама была беременна,

когда она по очереди несла меня и сестру.

Наконец, мы пересекли кенийскую границу.

Но это было самое длинное
путешествие в моей жизни.

Мои ноги кровоточили от волдырей.

К нашему удивлению,

мы нашли наших родственников,
которые прибыли в лагерь раньше,

где теперь были все —

лагерь Какума.

Сейчас я хочу, чтобы вы замерли на минуту.

Вы слышите?

Это звук тишины.

Никаких выстрелов.

Наконец-то спокойствие.

Это было моим первым
воспоминанием о лагере.

Когда вы приходите из военной зоны

в такое место, как Какума,

это значит, вы ушли далеко.

Однако я провела в лагере только три года.

Мой отец, которого я не видела
бóльшую часть детства,

вернулся в мою жизнь.

И он перевёз нас с дядей

к нашей семье в Накуру.

Там я встретила первую жену отца,

моих сводных сестёр и братьев.

Меня отправили в школу.

Я помню первый день в школе —
я могла снова петь и смеяться —

и мою первую школьную форму.

Это было чудесно.

Но потом я поняла,

что мой дядя считал меня
недостойной ходить в школу,

просто потому что я девочка.

Мои сводные братья
были для него важнее всего.

Он говорил: «Учить девочку —
трата времени».

И по этой причине я пропустила
много учебных дней,

потому что за обучение не заплатили.

Мой папа вступился за меня

и отправил меня в школу-интернат.

Я помню ту веру, которую он вкладывал
в меня следующие пару лет.

Он говорил: «Образование — зверь,
которого тебе надо преодолеть.

С образованием ты можешь выжить.

Образование будет твоим первым мужем».

С этими словами он сделал
свою первую огромную инвестицию.

Мне повезло!

Но мне чего-то не хватало:

мамы.

Маму оставили в лагере,

и мы не виделись с тех пор.

Шесть лет без неё были
действительно долгими.

Я была одна

в школе,

когда я узнала о её смерти.

Я видела так много людей в Южном Судане,

которые умерли.

Я слышала, как соседи

теряют сыновей, мужей,

детей.

Но я никогда не думала,
что со мной произойдёт то же.

За месяц до этого моя мачеха,

которая была так добра
ко мне в Накуру, тоже умерла.

Потом я поняла, что
после родов четырёх девочек

моя мама наконец родила того,

за кого её приняли бы в обществе —

мальчика,

моего маленького брата.

Но он тоже

пополнил списки умерших.

Самым болезненным для меня

было осознание, что я не могу
присутствовать на похоронах мамы.

Мне не разрешили.

Они сказали, что её семья
сочла неподобающим

допускать её детей, которые все
были девочками, до похорон,

просто потому что мы были девочками.

Они выражали сожаление и говорили:

«Мы сожалеем о твоей утрате, Мэри.

Мы сожалеем, что твои родители
не оставили после себя детей».

И я спрашивала себя:

а мы кто?

Мы не дети?

В понимании моего общества

только мальчики имели значение.

И по этой причине я знала, что мне конец.

Но я была старшей сестрой.

Я должна была заботиться о моих сёстрах.

Я должна была сделать так,
чтобы они пошли в школу.

Мне было 13 лет.

Как я могла этого добиться?

Я вернулась в лагерь, чтобы
позаботиться о сёстрах.

Я чувствовала, что застряла.

Но потом одна из моих тёть, тётушка Окои,

решила взять моих сестёр к себе.

Мой отец отправил мне деньги из Джубы,
чтобы я вернулась в школу.

Интернат был раем, но там было тяжело.

Я помню дни посещений,
когда приходили все родители,

а мой отец нет.

Но когда он приходил,

он повторял ту же веру в меня.

Теперь он говорил:

«Мэри, ты не можешь сойти с пути,

потому что ты будущее своих сестёр».

Но потом, в 2012 году,

жизнь забрала у меня единственную
вещь, за которую я цеплялась.

Мой отец умер.

Мои оценки в школе начали ухудшаться,

и на финальном экзамене
старшей школы в 2015 году

я получила ужасно низкую оценку.

Ок, я всегда говорю своим ученикам:

«Дело не в высокой оценке, дело в том,
чтобы выложиться на максимум».

Это не был мой максимум.

Я была полна решимости.

Я хотела вернуться и попробовать заново.

Но моих родителей не было.

Некому было обо мне позаботиться

и оплатить обучение.

Я была в отчаянии.

Но потом одна из моих лучших подруг,

красивая кенийская девушка Эстер Каэча,

позвонила мне в этот ужасный момент

и сказала: «Мэри, ты сильная.

А у меня есть план, и он сработает».

Когда вы в такой ужасной ситуации,
вы соглашаетесь на всё, верно?

План был таков, что она нашла денег,

чтобы мы отправились в старшую школу
Анестер Виктори для девочек.

Я прекрасно помню этот день.

Шёл дождь, когда мы зашли
в кабинет директора.

Мы тряслись, как два цыплёнка,
которых облило дождём,

и мы смотрели на него.

Он спросил: «Чего вы хотите?»

И мы посмотрели на него
кошачьими глазами.

«Мы просто хотим вернуться в школу».

Верите или нет, но он не только
оплатил наше обучение,

но и нашу форму, а ещё дал денег на еду.

Похлопайте ему.

(Аплодисменты)

Когда я закончила карьеру в старшей школе,

я стала старостой.

И когда я сдавала экзамен во второй раз,

я смогла получить оценку повыше.
Похлопайте.

(Аплодисменты)

Спасибо.

Я хочу сказать спасибо
Анестер Виктори, мистеру Гатиму

и всему братству Анестер за этот шанс.

Время от времени

члены моей семьи настаивают,
чтобы мы с сестрой вышли замуж,

чтобы кто-то о нас заботился.

Они говорят:

«У нас есть для тебя пара».

Я ненавижу, когда люди воспринимают
нас как собственность, а не детей.

Иногда они в шутку говорят:

«Ты потеряешь рыночную стоимость,

если станешь образованной».

Правда в том,

что образованная женщина —
фобия моего общества.

Но я сказала им, что я хочу не этого.

Я не хочу родить в 16 лет, как моя мама.

Это не моя жизнь.

И хотя мы с сёстрами страдаем,

мы ни в коем случае не пойдём этим путём.

Я отказываюсь повторять историю.

Обучение девочек создаст
равное и стабильное общество.

И образованные беженцы
однажды станут надеждой

обновления своих стран.

Девочки и женщины играют
в этом такую же роль,

что и мужчины.

В нашей семье некоторые мужчины
помогают мне двигаться дальше:

мои сводные братья и мои сводные сёстры.

Когда я закончила старшую школу,

я отвезла сестёр в Найроби,
где живёт моя сводная сестра.

В одном доме их живёт 17 человек.

Но не жалейте нас.

Главное то, что у них всех
есть приличное образование.

Победители сегодня —

это вчерашние побеждённые,

которые не сдались.

И это те, кто мы есть,

мои сёстры и я.

И я горжусь этим.

Моя лучшая инвестиция в жизни —

(Аплодисменты)

это образование моих сестёр.

Образование создаёт равные
шансы для всех.

Лично я верю, что образование —
это не только школьная программа.

Это ещё и дружба.

Это открытии талантов.

Это создание нашей судьбы.

Например, я не забуду свою радость

во время уроков пения в школе,

что до сих пор остаётся моей страстью.

Но я бы никогда не получила бы этого

где-то ещё.

Как учитель, я смотрю на свой класс
как на лабораторию,

где создаются не только навыки и знания,

но и понимание и надежда.

Возьмём, к примеру, дерево.

Дереву можно обрезать ветви,

но дай ему воды — и у него
вырастут новые ветви.

Для детей войны

образование может превратить
их слёзы потери в стремление к миру.

И по этой причине я отказываюсь
обделять вниманием любого в моём классе.

(Аплодисменты)

Образование лечит.

Школьная атмосфера

задаёт направление движению.

Давайте так:

когда вы заняты математическим уравнением,

а вы запоминанием стиха,

вы забываете о насилии,
которое видели дома.

И это сила образования.

Оно создаёт место для мира.

Какума создаёт команды учащихся.

Более 85 000 учеников
там зачислены в школы,

что составляет 40 процентов
от всех беженцев.

Это также дети, которые потеряли
годы образования из-за войны.

И я хочу спросить вас:

если образование — это создание
поколения надежды,

почему в моём классе
толкаются 120 человек?

Почему только шесть процентов
учеников начальных школ

поступают в старшую школу,

просто потому что
у нас нет для них места?

И почему только один процент
выпускников средней школы

поступает в университеты?

Я начала с того, что я учитель.

Но я также заново стала студенткой.

В марте я поехала в Руанду

на программу стипендий Bridge2Rwanda.

Она готовит школьников к университету.

Они могут получить шанс соревноваться
за заграничные университеты.

Сейчас учителя говорят мне, что делать,

а не наоборот.

Люди снова инвестируют в меня.

Я хочу попросить вас инвестировать
в молодых беженцев.

Вспомните дерево, о котором мы говорили.

Наше поколение должно его посадить,

чтобы следующее поколение
могло его полить,

а поколение за ним — наслаждаться тенью.

Они будут пожинать плоды.

И лучший плод —

это образование, которое у них будет.

Спасибо.

(Аплодисменты)