Лемон Андерсен выступает с поэмой «Пожалуйста, не забирай мои Джордансы»

Смогли бы вы убить за пару кроссовок Air Jordan? Лемон Андерсен повествует о том, кто смог это сделать, читая поэму Рэджи Гейнза. Благодаря этим строкам, Лемон понял, что поэзия может быть чем-то большим, нежели просто средством самовыражения, и стихи могут звучать как музыка, если им придать ритм и наполнить колоритом улиц Нью-Йорка.

«Мои кроссовки «Эйр Джордан» –
сто баксов в цене,

Замшевая куртка и «Рэйдерс» на спине.

Я стильный, весёлый, круто выгляжу я,

ведь меня никто не знает,
просто смотрят на меня.

В сочетании с моей бейсболкой «Адидас»

мой липовый рюкзак от «Гуччи» –
просто класс. (Смех)

Никто не выглядит так же сочно,

но это денег стоит, не задаром это точно.

У меня нет работы, без денег живу,

но всё легко из магазина украсть я могу.

Родители твердят: «Не надо»,
но я не буду их слушать.

Должен делать, что могу,
чтобы выглядеть лучше.

Что за причина мной движет, гадаю.
Сказать вам по правде, почему – я не знаю.

Наверно, так я могу себя особенным считать.

Когда я в новых шмотках,
то мне нечего скрывать.

И скоро ещё шмоток достать мне будет нужно,

Или лопнет моё эго, словно шарик воздушный.

В магазинах охрана всё строже и строже.
С каждым днём там копов всё больше и больше.

Друзья надо мною смеются, старьё я ношу.

Учёба почти кончилась. Лето на носу.

Я в потрёпанных Джордансах.

Нужно новые достать.
Осталось одну лишь игру «отыграть».

Забью на школу, в метро прыгну в центре,

Проверю, нет ли поблизости жертвы.

Вдруг добыча будет легка,
повезёт, может быть?

Нет другого пути. Прикид надо новый добыть.

Я готов, я нацелен. Пистолет мой при мне.

Серьёзное дело. Веселья здесь нет.

Нет рядом дружков, что вслед мне хохочут.

Просто смотрите, мне нужен лишь допинг.

Парк, четвёртая Уэст, со станции вышел.

Парни в баскет играют, и какой-то парнишка

говорит: «Эй, братиш, где Найки ты взял?»

«Как же нравятся мне», – я твержу про себя.

Блестящие, белые, мне слепили глаза.

Майкл на красной эмблеме как будто летал.

Ни пятнышка грязи. «Эйрз» были – новьё.

У меня пистолет был, знал я дело своё.

Момента хорошего я дождался
и сзади к нему очень близко подкрался.

Он повернулся, пистолет успел я достать,

«Гони Джордансы!», – крикнул,

он пытался бежать.

Пустился наутёк, но далеко не убежал.
Я выстрелил: «Бух!»

Болван между двумя машинами упал.

Он кашлял, рыдал, кровь лилась на асфальт.

Я с ног его Джордансы быстро срывал.

Лёжа там, умирая, он смог одно лишь сказать:

«Пожалуйста, не надо мои Джордансы брать».

Вы думали, за жизнь свою он волновался?

Он плакал, когда я с его кроссовками смывался.

На следующий день я в школу скакал,

в своих новых Джордансах
всех сражал наповал.

Я убил за них, да, но теперь мне плевать,

ведь мне новую куртку нужно достать».

Спасибо. (Аплодисменты)

За последние 15 лет, что я выступаю,

больше всего на свете
мне хотелось нести поэзию в мир.

Как вы видите, для меня недостаточно было
просто написать книгу.

Мне было недостаточно
стать участником «Битвы поэтов»,

и пока всё это создавало
дополнительную нагрузку,

всё же это не было той движущей силой,
которую можно назвать вдохновением.

Вопрос, который терзал меня, как голод и жажда,
и который остаётся по сей день:

«Как я смогу заставить людей,
ненавидящих поэзию,

полюбить меня?»

Ведь я сам являюсь
продолжением своей работы,

и если они полюбят меня,
то полюбят и мою работу,

а если они будут любить мою работу,
они обязательно полюбят поэзию,

и если они полюбят поэзию,
я завершу свою работу,

которая состоит в том,
чтобы нести поэзию в этот мир.

В 1996 году я нашёл ответ в принципах

великого художника «живого» слова
по имени Реджи Гейнз,

который написал известную поэму
«Пожалуйста, не забирай мои Джордансы».

Я следовал за ним повсюду,
пока мы наконец не встретились один на один,

я прочёл ему одну из своих работ,

и знаете, что он мне сказал?

«Ты ненормальный.

Ты знаешь, в чём твоя проблема, братишка?

Ты не читаешь других авторов,

и твои словесные единицы
никак не подчиняются

тональным граням». (Смех)

Затем он продолжил свою бессвязную речь

о поэзии, стилях, пятничных вечерах
в кафе «НьюЙорикан».

В этот момент я мог бы уйти.
Я должен был уйти.

Я думал, что поэзия была
просто средством самовыражения.

Я на самом деле не знал, что хороший поэт
должен уметь управлять своим творчеством.

Вместо того, чтобы оставить Рэджи,
я следовал за ним всюду.

Когда он писал «Шоу Бродвея»,
я стоял у него за дверью.

Я будил его в 6:30 утра,

чтобы спросить его о том, кто лучший поэт.

Я помню, как мы ели глаза
только что пойманной рыбы,

потому что он говорил мне,
что это пища для ума.

Однажды я сказал ему,

«Реджи, что означает подчинение
словесных единиц тональным граням?» (Смех)

Он протянул мне распечатанную
чёрно-белую диссертацию,

посвящённую поэту Этериджу Найту

и словесной сущности поэзии.

С того момента

Реджи перестал быть лучшим для меня,

поскольку Этеридж Найт
научил меня делать так,

чтобы мои слова звучали как музыка,

даже очень короткие слова, односложные,

«если», «и», «но», «что»,

гангста из моего сленга может влететь к вам
прямо в ухо и накрепко там засесть.

Затем я начал поиски Этериджа Найта.

Мне хотелось узнать,
какой поэт повлиял на него,

и я остановился на поэме под названием
«Тёмное Пророчество: Песнь Света»,

тост, провозглашающий меня
на самой большой сцене,

о которой только может мечтать поэт:

Бродвей, детка.

Тогда я понял, как оторваться от микрофона

и «наброситься» на поэзию всем своим телом.

Но это был не самый большой урок,
который я выучил за свою жизнь.

Я сделал это многими годами позже,

когда отправился в Беверли Хиллз и встретился там
с агентом по поиску талантов,

который осмотрел меня с головы до ног

и сказал, что я не похож на человека,
имеющего какой-либо опыт

для работы в этом бизнесе.

Я ответил ему: «Слушай ты, никчёмный болван,

ты – неудавшийся актёр, который стал агентом,

и знаешь почему ты не стал актёром?

Потому что такие люди, как я, делают твою работу.

Я прошёл весь путь от Кливленда и Эссекса

в Восточном Нью-Йорке, доезжал на метро
до Хантс Пойнта, кишащего проститутками.

Чтобы овладеть искусством выступления
в ограниченном пространстве,
я шёл мимо этих проституток

и бесконечного числа мужчин, женщин и детей.

Ты можешь там поместиться,
только если я смогу прижать их всех

к задней стене, используя весь свой опыт.

Люди купили билеты на моё представление

и использовали их как магниты для холодильника,
которые напоминали им о том,

что революция надвигается,
так что надо собираться.

У меня такой опыт, что когда ты ходил

в привилегированную школу
и учил сонеты Шекспира,

я принимал на себя все эти удары судьбы,
которые затем отпечатались в моём сердце.

Я могу справиться с потрясением от «Жестокой игры»
с благоговением ребёнка,

которого назвал жертвой СПИДа
какой-то хулиган, не зная,

что его отец заразил этим мою мать.

Такая вот неоднозначная ситуация.

У меня столько опыта, что когда ты пошёл в школу
имени Ньюлина Фелла,

и все богатенькие добрые мальчики
решили поддержать ребёнка,

которым был я,
но меня выгнали, когда я был пойман

за то, что показывал этим мальчикам,
как украсть из магазина пару джинсов Lee

и отдать их Волонтёрам в Медицине.
Давайте посмотрим, справится ли с этим Чехов.

Сэнфорд Мейснер был моим дядей Арти,
который вопил про себя:

«Что-то всегда будет неправильно,
когда нет ничего правильного».

Действенный метод – не что иное как смесь

разных личностей с верой в то,
что твоя собственная ложь – это реальность;

как в школе, когда крутой Кенни говорил мне,
что он хочет быть копом.

Чувак, ты идёшь в Академию Рикерс.

Я мог заставить Дэвида Мэмета

подвергнуть психоанализу
мои нападки в разговорах.

Станиславский, если бы он был Брюсом Ли,

как следует прошёлся бы по твоему списку
бездарных студентов сверху до самого Криншоу.

Так что, твои актёры учились разыгрывать
дешёвые спектакли в London Rep?

Позволь мне открыть тебе древний китайский

секрет кунг-фу.

Дóски никогда не дадут сдачи.

Ты думаешь, чёрным артистам
трудно найти работу

в этом бизнесе? Я подозрительный мулат,

я слишком чёрный для белого, и слишком белый,
чтобы делать это как следует.

Забудь Американское гетто.
Я взломал подмостки Соуэто,

хоронил детей абортов на кладбище для бедняков
и смог сохранить улыбку на лице,

так что плевал я на то, как ты будешь проклинать меня
перед этим твоим нищебродом,

мальчиком на побегушках,
когда я выйду за дверь,

что бы ты не послал в мой адрес, мне плевать,

твою мать».

Спасибо. (Аплодисменты)