Шервин Нуланд о надежде

Шервин Нуланд, хирург и писатель, размышляет о надежде — желании изменить себя и мир к лучшему. Эти глубокомысленные 12 минут помогут сосредоточиться на пути, который Вам предстоит пройти.

Знаете, я так плохо разбираюсь в технике,

что, когда моей дочери было 5 лет —

сейчас ей 41, — я услышал,

как она говорила своей подруге:

«Если что-нибудь разрезать и оттуда не пойдёт кровь,

мой папа этого не поймёт».

(Смех)

Так что задание, которое мне было дано,

может стать для меня непреодолимым препятствием,

но я постараюсь.

Что же я слышал

на протяжении последних четырёх дней?

Это моё третье выступление на TED.

Одно было на TEDMED, а другое, как вы уже слышали,

было на обычном TED два года назад.

Мне показалось необычным, что я постоянно слышу то,

что на двух предыдущих TED-конференциях можно было услышать лишь изредка,

а именно — вплетение

и примешивание

чувства ответственности перед обществом

во многих выступлениях -

и даже чувства всемирной ответственности,

которое взывает к просвещённому эгоизму,

но выходит далеко за его пределы.

Одной из самых впечатляющих вещей,

о которой говорили приблизительно 10 выступающих,

является претворение в жизнь.

И если послушать их внимательно, они не говорили:

Вот, что мы должны сделать. Вот что я хочу, чтобы вы сделали».

Они говорили: «Вот, что я сделал,

потому что меня это волнует,

потому что это замечательное дело и для меня оно что-то значит,

и, конечно же, оно уже во многом завершено».

Это старая концепция, подлинная греческая концепция

филантропии в своём первоначальном смысле:

фил-антропия: любовь к человечеству.

У меня есть единственное объяснение тому,

что вы слышали на протяжении последних четырёх дней:

это всё — проявления любви.

И это вселяет в меня огромную надежду.

И, разумеется, надежда — это тема,

о которой я сегодня буду говорить,

но о которой я абсолютно забыл, пока сюда не приехал.

Когда же я вспомнил, то подумал,

а не лучше ли поискать это слово в словаре?

Поэтому Сара, моя жена, и я пошли в публичную библиотеку,

четыре квартала отсюда, на Пасифик стрит, мы взяли Оксфордский словарь,

взглянули в него — и обнаружили 14 значений слова «надежда»,

но ни одно из них не было

убедительно точным.

И это понятно:

ведь надежда - явление абстрактное, это абстрактное понятие,

а не конкретное слово.

Знаете, это немного напоминает мне хирургию.

Если для лечения болезни существует одна операция, то она принесёт пользу,

а если 15, то ни одна из них не сработает.

Такая же ситуация и со значениями слов.

Если у Вас аппендицит, вам его вырежут и вы вылечены.

А если у вас воспаление пищевода, для лечения которого существует 15 видов процедур,

тогда Джо Шмо будет делать это так,

а Уилл Блоу - сяк,

и ничего не сработает. То же самое и со словом «надежда».

Все значения этого слова объединяет ожидание,

что должно произойти что-то хорошее.

И знаете, что я выяснил?

Индо-европейский корень слова «надежда»

имеет основу K-E-U -

пишется K-E-U, а произносится «кой» -

от этого же корня образуется слово «curve» — «изгиб».

Но первоначально в индо-европейском языке этот корень означал

изменение направления, движение по другому пути.

И мне это показалось очень интересным и провокационным,

потому что то, что вы слышали последние пару дней,

является ощущением движения в разных направлениях:

направлениях характерных и специфичных для конкретных задач.

Существуют различные парадигмы.

Вы слышали это слово несколько раз за последние четыре дня,

и каждый знаком с парадигмами Куна.

И теперь, когда мы размышляем о надежде,

нам нужно смотреть в направлениях,

отличных от прежних.

Есть ещё одно, скорее, не значение, а описание надежды,

которое мне всегда нравилось, которое даёт Вацлав Гавел

в своей захватывающей книге «Заочный допрос»,

в которой он говорит, что надежда —

это не ожидание того,

что всё сложится хорошо,

а ожидание того, что всё будет иметь смысл,

независимо от того, сложится оно хорошо или плохо.

Не могу даже выразить, как утешился я

той последней фразой,

прозвучавшей в великолепном выступлении Дина Камена несколько дней назад.

Я не был уверен, что правильно её расслышал,

поэтому я разыскал его на одной из внутренних сессий.

Он разговаривал с высоченным мужчиной, но меня это не напугало.

Я перебил их и спросил Дина: «Вы это сказали?»

Он ответил: «Ну, да.»

И я повторю его слова:

«Интернет не спасёт мир».

Это чудесно. А знаете, что спасёт мир?

Я вам отвечу. Мир спасёт людской дух.

И под людским духом я не подразумеваю что-то божественное,

я не подразумеваю что-то сверхъестественное -

мой скептицизм этого не позволит.

Я имею в виду способность,

которая есть в каждом из нас, -

способность быть кем-то больше, чем мы являемся на самом деле;

подняться над своей обыденностью и достичь того,

что вначале нам кажется невозможным.

Изначально мы все чувствовали

эту одухотворённость во время своего рождения.

Некоторые из вас чувствовали её, проводя эксперименты в лабораториях,

некоторые - трудясь на своём рабочем месте.

Мы чувствуем её на концертах.

Я почувствовал её в операционной, рядом с больным.

Это - возвышение над самим собой.

И я думаю, что со временем это произойдёт:

людской дух тех, кого мы слышали на протяжении прошлых дней,

частица за частицей соберётся вместе.

Если что-то и пропитывает эту комнату,

то это именно оно.

Я заинтересовался

концепцией, которая была воплощена в жизнь

в первой половине 19 столетия, -

a точнее, во втором десятилетии 19 столетия -

27-летним поэтом

Перси Шелли.

Сейчас мы все, очевидно, считаем Шелли

величайшим поэтом-романтиком, каким он действительно был;

многие из нас забывают, что он также написал

несколько изумительных очерков,

но наиболее памятный -

это очерк «Защита поэзии».

Это произведение длиной в 5...6...7...8 страниц,

оно становится слишком глубоким и трудным примерно с 3-ей страницы,

но где-то на второй странице

он начинает говорить о понятии,

которое называет «нравственное воображение».

Если грубо передавать смысл, то он говорит:

Человек - типичный человек -

человек, чтобы стать добродетельным и полезным,

должен иметь ясное воображение.

Он должен видеть себя и мир

глазами другого человека

и других людей в целом.

Видеть себя и мир — не просто мир, но ещё и себя.

Чего же ожидают от нас

миллионы людей,

которые живут, как однажды уместно

заметила Лори Гаретт,

в отчаянии и неравенстве?

Чего от нас имеют право

требовать другие?

Чего мы имеем право требовать от самих себя,

исходя из нашей человечности и людского духа?

Вы точно уже знаете чего.

Существует много споров

по поводу того, должна ли великая нация, каковой мы являемся,

быть милиционером этого мира,

мировой полицией,

но практически никаких разногласий не должно быть

по поводу того, должны ли мы быть целителями этого мира.

Уж точно подобных разногласий не было

в этой комнате в последние четыре дня.

Поэтому если мы становимся целителями мира,

каждый ущемлённый человек в этом мире —

включая и Соединённые Штаты — становится нашим пациентом.

Каждая ущемлённая нация, и, возможно, наша нация,

становится нашим пациентом.

Так что забавно было бы узнать этимологию слова «пациент».

Изначально оно происходит от латинского «patior» — претерпевать, страдать.

Итак, возвращаемся снова к древнему индо-европейскому корню

и обнаруживаем — индо-европейская основа слова произносится «пэйен»,

а пишется P-A-E-N. И ... о чудо! -

слово «compassion» — «сострадание» имеет тот же корень — P-A-E-N.

Таким образом, урок ясен: наш пациент —

мир и ущемлённые мира сего —

этот пациент заслуживает нашего сострадания.

Но выше нашего сострадания и намного больше, чем наше сострадание,

находится наше нравственное воображение

и отождествление себя с каждым человеком,

живущим в этом мире,

способность воспринимать людей не как один огромный лес,

а как отдельные деревья.

Конечно, в наше с вами время фокус состоит в том, чтобы не позволить

затенить каждое дерево тому самому «Кусту» из Вашингтона, [Буш по англ. куст]

который может вырасти поперёк дороги.

(Смех)

И вот они - мы.

Мы должны

дать себе слово

стать целителями этого мира.

Мы снова и снова видим примеры -

вы только что слышали один из них 15 минут назад -

примеры людей, которые не только взяли это обязательство,

но у которых есть ещё и харизма, и талант —

и я думаю, что здесь уместно использовать это слово - талант,

талант, чтобы добиться успеха,

по крайней мере в начале своих поисков,

примеры людей, которые несомненно будут преуспевать,

в то время как все больше и больше людей будут присоединяться к их идеям.

И сейчас, говоря

о медицине,

ведь мы же говорим с вами о целительстве,

я бы хотел процитировать того, кого ещё не цитировали.

Мне кажется, что всех уже здесь процитировали:

цитировали Пого,

Шекспира цитировали вдоль и поперёк.

Мне же хотелось бы процитировать одного моего кумира.

Я сомневаюсь, что он говорил именно это,

потому что никто не знает точно, что говорил Гиппократ,

но мы точно знаем, что один из величайших греческих врачей

сказал следующее,

и это было записано в одной из книг, автором которой считается Гиппократ,

а название этой книги - «Наставления».

Я прочитаю эту цитату.

Вспомните, что я говорил

в основном о филантропии:

о любви к человечеству, к отдельному людскому роду

и отдельному людскому роду,

который может эту любовь

воплотить в действии,

или, порой, в просвещённом эгоизме.

Вот эти слова, произнесённые 24 столетия тому назад:

«Там, где есть любовь к человечеству,

есть любовь к целительству».

Сегодня мы видели, как это осуществлялось

с разумом,

с чувством,

а за последние три дня,

с силой непреклонного людского духа.

Большое спасибо.

(Аплодисменты)