Почему мы не должны доверять свою гражданскую жизнь рынкам

По словам Майкла Сандела, за последние три десятилетия США совершили переход от рыночной экономики к рыночному обществу. Следует отметить, что американский опыт общей гражданской жизни зависит от того, сколько у вас денег. (Три ключевых примера: доступ к образованию, правосудию, политическому влиянию.) В своей речи и дискуссии с аудиторией Сандел просит честно поразмышлять над следующим вопросом: выставлено ли на продажу слишком многое в нашем современном демократическом обществе?

Вот вопрос, который нам нужно
переосмыслить вместе:

какой должна быть роль денег

и рынков в нашем обществе?

Сегодня очень немногое

нельзя купить за деньги.

Если вас приговорили
к сроку в тюрьме

в Санта-Барбаре в штате Калифорния,

вы должны знать,

что если вам не по вкусу
стандартные номера,

вы можете улучшить
условия проживания за деньги.

Это правда.
Как думаете, сколько это стоит?

Угадаете стоимость?

Пятьсот долларов?

Это не отель «Ритц-Карлтон».
Это тюрьма!

82 доллара в сутки.

82 доллара в сутки.

Если вы отправляетесь
в парк развлечений

и не хотите выстаивать
в длинных очередях

на популярные аттракционы,

то теперь есть решение.

Во многих парках
вы можете доплатить

и перейти в начало очереди.

Это называется экспресс-
или VIP-билетами.

И подобное распространено
не только в парках развлечений.

В Вашингтоне, округ Колумбия,
длинные очереди.

Иногда очереди выстраиваются

перед важными слушаниями
в Конгрессе США.

Сегодня некоторые люди предпочитают
не стоять в длинных очередях

всю ночь или в дождь.

Теперь для лоббистов и других,

кто очень хочет присутствовать
на этих слушаниях,

но не любит ждать,
существуют компании,

которые занимают место в очереди.

И вы можете обратиться к ним.

Вы можете заплатить им
определённую сумму денег.

Они нанимают бездомных и других лиц,
которые нуждаются в работе,

чтобы стоять в очереди
так долго, сколько потребуется.

И лоббист может встать
на место такого человека

прямо перед самым началом слушания

или он может занять его место
в первых рядах зала.

Оплачиваемое стояние в очереди.

Использование рыночных механизмов,

рыночного мышления
и рыночных решений

случается и в более крупных масштабах.

Возьмите, к примеру,
наши методы воевать.

Знаете ли вы,
что в Ираке и Афганистане,

было больше частных
военных подрядчиков,

чем войск США?

Это не потому, что мы вели
публичные дебаты

о том, хотели ли мы
передать ведение войны

частным компаниям.

Однако это и произошло.

За последние 3 десятилетия,

мы пережили тихую революцию.

Почти не осознавая этого, мы перешли

от рыночной экономики

к рыночному обществу.

Разница в следующем:
рыночная экономика это инструмент,

ценный и эффективный инструмент

для организации
производственной деятельности.

А рыночное общество — это место,

где почти всё на продажу.

Это способ жизни, при котором
рыночное мышление и ценности

начинают доминировать

в каждом аспекте жизни:

личные отношения, семейная жизнь,
здравоохранение, образование,

политика, право, гражданская жизнь.

Зачем беспокоиться о том,
что мы превращаемся

в рыночное общество?

Я думаю, на то есть две причины.

Одна из них связана с неравенством.

Чем больше вещей
можно купить за деньги,

тем большее значение
имеет богатство или его отсутствие.

Если бы единственное,
что решали деньги,

был доступ к яхтам,
модным каникулам и машинам BMW,

то неравенство не имело бы
большого значения.

Но когда деньги всё больше
и больше управляют

доступом к основным благам
хорошей жизни:

достойному медицинскому обслуживанию,
доступу к самому лучшему образованию,

политическому голосу
и влиянию в кампаниях, —

когда деньги начинают
управлять всем этим,

неравенство значит очень многое.

И поэтому маркетизация всего

усиливает боль от неравенства
и вытекающие из него

социальные и гражданские последствия.

Это одна из причин для беспокойства.

Есть и вторая причина

помимо беспокойства о неравенстве,

а именно:

когда вместе с социальными благами

приходят рыночное мышление
и рыночные ценности,

которые могут изменить
значение этих благ,

а также вытеснить
сложившиеся отношения и нормы.

Об этом стоит беспокоиться.

В качестве примера
я хотел бы привести

спорное использование
рыночного механизма,

денежного стимула,
и узнать, что вы об этом думаете.

Многим школам сложно

заинтересовать детей,

особенно из малообеспеченных семей,
усердно учиться,

хорошо успевать в школе,
занимать себя.

Некоторые экономисты
выдвинули рыночное решение:

предлагать детям деньги
за хорошие оценки,

высокие баллы на тестах

и за чтение книг.

Они уже опробовали этот метод.

Они провели эксперименты

в некоторых крупных
американских городах.

В Нью-Йорке, Чикаго,
Вашингтоне, округ Колумбия,

предложив 50 долларов
за оценку «отлично»,

35 долларов за «хорошо».

В Далласе, штат Техас,
есть программа, которая предлагает

2 доллара 8-летним детям
за каждую прочитанную книгу.

Так что давайте посмотрим:
некоторые поддерживают,

а некоторые выступают
против этого материального стимула

для мотивации достижения целей.

Давайте посмотрим, что думают об этом
присутствующие здесь.

Представьте, что вы ‒
директор крупной школы,

и кто-то приходит к вам
с таким предложением.

Скажем, это фонд,
который будет предоставлять средства.

Вам не нужно тратить деньги
из вашего бюджета.

Кто из вас согласится,

а кто откажется от этого предложения?

Проголосуйте поднятием руки.

Кто считает, что это,
по крайней мере, можно опробовать

и посмотреть, будет ли это работать?
Поднимите руку.

А кто против? Сколько из вас?

Итак, большинство здесь
выступает против,

но значительное меньшинство
проголосовало за.

Давайте проведём дискуссию.

Начнём с тех, кто против

и отказался бы,
даже не попробовав.

Какова ваша причина?

Кто начнёт наше обсуждение? Ну?

Хайке Моузес:
«Здравствуйте. Я Хайке.

Думаю, что это просто убивает
внутреннюю мотивацию,

так что, если дети
и захотят читать,

то вы лишите их этого стимула,

просто выплачивая им деньги.
Это меняет поведение».

Майкл Сандел:
«Лишает внутреннего стимула...

А какой должна быть
внутренняя мотивация?»

Х.М.: Внутренняя мотивация ‒

стремление к учёбе.

М.С.: К учёбе...
Х.М.: Познанию мира.

А после, если вы перестанете им платить,
что произойдёт тогда?

Они перестанут читать?

М.С.: Теперь давайте
узнаем, кто выступает за,

кто думает, что
это стоит попробовать.

Элизабет Лофтус:
«Меня зовут Элизабет Лофтус.

Вы сказали, что стоит попробовать,
так почему бы и не попробовать,

провести эксперимент и выяснить?

М.С.: И выяснить...
А что бы вы выяснили?

Вы бы выяснили сколько...

Э.Л.: Сколько книг они прочитали

и сколько книг они продолжат читать

после того, как вы
перестанете им платить.

М.С.: Ах, после того,
как вы перестанете платить.

Хорошо, и что же?

Х.М.: Откровенно говоря, я думаю,

что это ‒ пусть никто не обижается ‒
очень по-американски.

(Смех) (Аплодисменты)

М.С.: Хорошо.
Из нашего обсуждения

вытекает следующий вопрос:

будут ли денежные стимулы
истощать, портить

или вытеснять
более высокую мотивацию

или послужат важным уроком,
который мы надеемся преподать,

в ходе чего дети научатся
любить учёбу и чтение

ради собственного блага?

Люди ведут споры о том,
каким будет эффект,

но, кажется, в нём
и заключается проблема,

что каким-то образом
рыночный механизм

или материальные стимулы
преподают плохой урок.

А если это так, то, что потом
будет с этими детьми?

Должен сказать вам о результатах
этих экспериментов.

Деньги за хорошие отметки привели
к весьма неоднозначным результатам,

по большей части они не привели
к более высоким оценкам.

Два доллара за каждую прочитанную книгу

на самом деле заставили детей
читать больше книг.

Но это также привело к тому,
что дети стали читать книги покороче.

(Смех)

Но вопрос в том,

что случится позже с этими детьми?

Усвоят ли они, что чтение —
неприятный труд,

форма сдельной работы за плату, —
в таком случае это тревожный знак.

А может это заставит их читать
по изначально неверной причине,

но потом приведёт к чтению
ради собственного блага?

Даже это краткое обсуждение
выявляет то,

на что многие экономисты
не обратили внимания.

Экономисты часто предполагают,

что рынки инертны,

что они не трогают и не портят
обмениваемые товары.

Рыночный обмен, считают они,

не меняет значения или ценности

обмениваемых товаров.

Это может быть верно,

если мы говорим о материальных благах.

Если вы продаёте мне телевизор

или дарите мне его,

то это будет
всё тот же телевизор.

Он будет работать одинаково
в любом случае.

Но то же самое
может оказаться неверным,

если мы ведём речь
о нематериальных благах

и социальных действиях, например,
преподавании и обучении

или совместном участии
в жизни общества.

В этих областях обращение
к рыночным механизмам

и денежным вознаграждениям
может подорвать

или вытеснить не рыночные
ценности и отношения,

о которых стоит заботиться.

Как только мы увидим,

что рынки и торговля, —

если их вывести за пределы
области материального, —

могут изменять характер
самого товара

и значение социальных действий,

как показано на примере
преподавания и обучения.

Мы должны спросить себя:
где рынки уместны,

а где нет,

где они могут
в действительности подорвать

ценности и отношения,
о которых стоит заботиться.

Но чтобы обсуждать это,

мы должны делать то,
в чём мы не преуспели,

а именно:
рассуждать вместе в обществе

о значении и смысле

социальных действий,
которые мы высоко ценим,

от нашего тела к семейной жизни,

к личным отношениям, к здоровью,

к преподаванию и обучению,
к гражданской жизни.

Это спорные вопросы,

и поэтому нам свойственно
уклоняться от них.

В самом деле, в течение
последних 3-х десятилетий,

когда рыночные рассуждения
и рыночное мышление

набрали силу и получили престиж,

наш общественные рассуждения
за это время

опустели,

стали испытывать
дефицит морального значения.

Опасаясь разногласий,
мы уклоняемся от этих вопросов.

Но как только мы увидим, что рынки

меняют характер товаров,

мы должны будем обсуждать

более крупные вопросы

об оценке благ.

Один из самых агрессивных эффектов

установления цены на всё —

это установление цены на общность,

на чувство, что все мы вместе.

На фоне роста неравенства,

маркетизация каждого аспекта жизни

приводит к тому, что богатые

и те, кто располагают
скромными средствами,

всё чаще живут
отдельными жизнями.

Мы живём, работаем,
ходим за покупками, играем

в разных местах.

Наши дети ходят в разные школы.

Это не хорошо для демократии,

и этот способ жизни
не приносит удовлетворения

даже для тех из нас,
кто может позволить себе

купить пропуск в начало очереди.

И вот почему.

Демократия не требует
абсолютного равенства,

но она требует,

чтобы граждане разделяли общую жизнь.

Важно то, что люди

из разных социальных слоёв

и различных сфер жизни

встречаются друг с другом,

сталкиваются друг с другом

в обычной жизни,

потому что это то, что учит нас

договариваться
и принимать наши различия.

Так мы приходим
к заботе об общем благе.

В конце концов, вопрос о рынках

не является главным образом
экономическим вопросом.

Это, на самом деле, вопрос о том,
как мы хотим жить вместе.

Хотим ли мы общества,
где всё на продажу,

или мы хотим определённых
моральных и гражданских принципов,

которые вне рынков

и которые нельзя купить за деньги?

Большое спасибо.

(Аплодисменты)