Как пережить травму? | Жан-Поль Мари | TEDxCannes

Среди американских военных, участвовавших в войне во Вьетнаме, в два раза больше смертей пришлось на послевоенное время. Почему? Что произошло? Как называется эта проблема, связанная с пережитой травмой? О чём она говорит, и как с ней справиться? Жан-Поль Мари говорит об этой всё ещё довольно табуированной теме с высоты собственного личного и профессионального опыта, который он получил, будучи журналистом и освещая большинство военных конфликтов последних лет.

Журналист, психолог и кинезитерапевт, Жан-Поль Мари — автор многих работ и сотен репортажей из-за границы. Он создал документальный фильм «Ирак, когда умирают солдаты» и фильм «Без видимых увечий», основанный на написанной им одноимённой книге. Обладатель множества наград, он автор и вдохновитель сайта grands-reporters.com и в 2013 году в издательстве Robert Laffont опубликовал роман «Искушение Антония».

Это выступление записано на мероприятии TEDx, независимо организованном местным сообществом с использованием формата конференций TED. Узнайте больше на http://ted.com/tedx

Здравствуйте.

Это было 8 апреля 2003 года.

Я был в Багдаде, освещал войну в Ираке.

В тот день американские танки
вошли в Багдад.

Мы с несколькими коллегами
жили в отеле «Палестина».

И, как часто происходит во время войны,
боевые действия проходили

на наших глазах, под нашими окнами.

Багдад был укрыт завесой чёрного дыма,
горела нефть, стоял ужасный запах,

ничего не было видно,
но было понятно, что происходит.

Мне же надо было писать статью.

Так всегда бывает: что-то происходит
именно тогда, когда тебе надо работать.

Я был в своём номере на 16-ом этаже,

писал статью и изредка поглядывал в окно,

чтобы посмотреть, что происходит.

Внезапно прогремел сильнейший взрыв.

До этого в течение трёх недель

уже шёл обстрел ракетами
и бомбами весом в полтонны.

Но тот шок я переживаю до сих пор.

Я подумал: «Так близко!
Попало совсем рядом».

Я пошёл вниз, чтобы узнать, что произошло.

Я спустился на 15-й этаж оглядеться.

Мои коллеги, журналисты,
были в коридоре, кричали.

Я вошёл в одну из комнат

и понял, что в неё попал снаряд.

Несколько человек ранило.

У окна был мужчина,

телеоператор по имени Тарас Процюк.

Он лежал на полу лицом вниз.

Я раньше работал в больнице
и теперь хотел оказать помощь.

Я перевернул его на спину

и увидел, что у него распорот весь живот.
Больше я ничего не видел.

Помню только светящееся пятно,
ослепившее меня.

Я не понимал, что со мной.

Потом пятно исчезло,
и я осознал, что он очень серьёзно ранен.

Мы с товарищами подложили
под тело простыню

и понесли его в лифт,
который останавливался на каждом этаже.

Мы донесли его до машины,
которая повезла его в больницу.

Он скончался по дороге в больницу.

Испанского оператора Хосе Коусо
с 14-го этажа тоже ранило,

так как снаряд попал между двумя этажами.

Он скончался на операционном столе.

Как только машина уехала,
я вернулся в отель дописать статью.

Я должен был. Это моя работа.

И вот я зашёл в вестибюль,
руки были в крови,

один из служащих остановил меня

и потребовал оплатить налог,
который я задолжал за 10 дней.

Я отправил его куда подальше.

Самому себе я сказал: «Выбрось из головы,
перестань думать обо всём этом.

Если хочешь написать статью,
выбрось всё из головы».

Так я и сделал: поднялся к себе,
дописал свою статью

и отправил её в редакцию.

После смерти коллег, помимо чувства утраты

что-то ещё не давало мне покоя.

Я всё ещё видел перед глазами
то блестящее жемчужно-белое пятно

и не мог понять, что это значит.

Затем война закончилась.

Я думал: «Невероятно!

Я не могу не осознавать, что произошло».

Но это не уникальный случай,

и не только я это пережил.

Я видел, что такое происходит
и с другими людьми

спустя 20 или 35 лет журналистской работы.

Я видел многое, что повлияло на меня.

К примеру, я знал одного ливанца,

ему было 25 лет,
из них 5 он провёл на войне.

Настоящий ветеран, мы от него не отходили!

Он мог уверенно ползти в полной темноте.

Он был отличным солдатом, прирождённым.

Мы и ходили за ним, зная,
что с ним мы в безопасности.

Но однажды, как мне рассказали,

когда он был в казарме и играл в карты,

кто-то неподалёку выстрелил.

Когда раздался этот хлопок,

ветеран, словно ребёнок,
быстро спрятался под стол!

Он весь дрожал, был напуган.

С тех пор он так и не смог воевать снова.
Позднее я его встретил:

он стал крупье в Бейрутском казино.
Он не мог спать.

Эта работа подходила идеально.

Тогда я и подумал: «Что может убить,

не оставив видимых шрамов?
Как это происходит?

Что это за непонятное явление?»

Оно слишком часто происходит,
чтобы быть случайностью.

Так я начал своё расследование.

Это всё, что я умею.
Я начал изучать эту тему:

читать, разговаривать с психиатрами,
посещать музеи, библиотеки и прочее.

Так я узнал, что есть знающие люди.

Как правило, это военные врачи-психиатры.

То, что я изучал, называется травмой,

ПТСР, посттравматическим синдромом.

Этот травматический невроз существует,
но о нём не говорят.

Что это за травма?

Это столкновение со смертью.

Я не знаю, видели ли вы когда-либо смерть.
Я говорю не о трупах

или о смерти дедушки на больничной койке,

или о смерти в результате ДТП.

Я говорю о ситуациях,
когда видишь бездну смерти.

А этого мы видеть не должны.

В древности говорили: «Ни на солнце,
ни на смерть нельзя смотреть в упор».

Человек не должен заглядывать
в бездну смерти.

Когда это происходит,
это может проходить незаметно

днями, неделями, месяцами,
а иногда и годами.

А затем, в какой-то момент
всё вырывается наружу,

потому что оно уже проникло в вас

и поселилось где-то в мозгу,

засело в голове и заняло собой
всё мозговое пространство.

После этого люди, мужчины и женщины,

внезапно теряют сон,

испытывают чудовищные панические атаки.

Атаки, а не лёгкий испуг.

Они больше не хотят спать,

потому что каждую ночь
им снится один и тот же кошмар.

Они видят одно и то же каждую ночь.
Что они видят?

К примеру, врага,

штурмующего здание

и целящегося в другого солдата.

Они видят нацеленное на себя дуло оружия.

Вдруг оно увеличивается, меняется.

Оно поглощает всё.

Потом они говорят: «Я видел смерть,
видел себя мёртвым, значит, я мёртв».

С этого момента
они знают про себя, что умерли.

И это не просто ощущение,
они убеждены, что мертвы.

И не важно, видят ли они дуло,
стреляет оно или нет,

в этот момент они умирают.

Они могут чувствовать трупный запах.

Я видел много такого в Руанде.

Или они могут слышать голос друга,
зовущего на помощь.

Их друга убивают,
а они не могут ничем помочь.

Они слышат зов
и на протяжении недель, месяцев

каждый раз просыпаются среди ночи

напуганные, встревоженные,
растерянные, как дети.

Я видел, как мужчины плакали, словно дети,

видя один и тот же образ.

В их мозгу это видéние ужаса,

эта бездна смерти,

что одно и то же,

это видéние, за которым
что-то стоит, заслоняет всё.

Они больше ничего не могут.
Вообще ничего.

Ни работать, ни любить.

Они не узнаю́т близких,
не узнаю́т самих себя.

Они прячутся, сидят дома, закрываются.

Я слышал, некоторые оставляют
во дворе жестянки с монетами,

на случай если кто-то захочет
подойти к их дому.

Им хочется убить то себя, то других,

то спрятаться, то убежать.

Они то стремятся к любви,
то ненавидят всех вокруг.

И это состояние не проходит
ни днём, ни ночью,

и люди страдают постоянно.

И их никто не понимает!

Им говорят: «Ты не ранен, всё в порядке.

Ты был на войне,
но вернулся живым и здоровым».

Некоторые из таких мучеников
кончают жизнь самоубийством.

Что такое самоубийство для того,
кто постоянно думает,

что уже мёртв:

убить себя и больше не будет больно.

Кто-то кончает с собой,
кто-то становится бомжом, спивается.

Всем вам знакома ситуация,
когда отец, дедушка, дядя или сосед

пил без видимых причин,

ругался, бил жену

и в итоге умер от пьянства.

И он ничего не рассказывал. Почему?
Почему об этом не говорят?

Эта тема под запретом.

У нас не хватает слов,
чтобы рассказать о смерти,

а другие не могут об этом слышать!

Вернувшись из Ирака,

я сразу услышал: «А вот и репортаж!»

Устроили ужин,

был стол, свечи, гости.

«Давай, рассказывай!» И я рассказал.

Через двадцать минут
меня уже никто не слушал,

хозяйка дома клевала носом.

Это было ужасно.

Понимаю, я испортил людям вечер.

Сейчас-то я помалкиваю,
люди не готовы слышать такое.

Останавливают: «Хватит!»

Это редкость? Нет.
Такое случается постоянно.

Треть солдат, погибших в Ираке...
Простите, оговорился.

Треть американцев, побывавших
в Ираке, страдают от ПТСР.

В 1939 году в британских психлечебницах
наблюдалось 200 000 солдат,

участвовавших в Первой мировой войне.

Во Вьетнаме погибло
54 000 солдат. Американцев.

В 1987 в Америке было зарегистрировано
102 000 — в два раза больше —

102 000 самоубийств среди ветеранов.

В два раза больше,
чем было убито во Вьетнаме.

Теперь вы понимаете,
что эта проблема была всегда.

Современные войны и войны древности —

всё это описано в истории,
об этом уже рассказано.

Почему мы об этом не говорим?

Почему не говорили раньше?

Проблема в том, что если человек
не выговорится, с ним случится беда.

Единственный способ ему помочь...

Хорошая новость в том,
что это состояние излечимо, —

вспомните «Крик» Эдварда Мунка,
Гойю и других.

Единственный способ
избавиться от этой травмы,

от встречи со смертью,
которая ошеломляет и убивает, —

это начать говорить об этом.

С давних пор известно,

что единственное, что связывает людей —
это общий язык.

Без общения мы никто.

Речь делает нас людьми.

И перед лицом ужаса смерти,

бессловесного,

ведь это лишь образ,
который нас преследует,

единственный способ от него избавиться —

облечь его в слова.

Эти люди чувствуют себя изгоями:
их не замечают,

и они тоже никого не хотят видеть.

Они чувствуют себя мерзко, им стыдно.

Один человек сказал мне:

«Я больше не спущусь в метро,

я боюсь, что люди прочитают все мои страхи

в моих глазах».

Другой человек,

перенёсший ужасную болезнь,

полгода ходивший
от одного дерматолога к другому,

однажды обратился к психиатру.

И на втором сеансе —

ужасная болезнь поразила всё его тело —

врач его спросил:
«Как Вы дошли до такого?»

Он ответил: «Я уже умер и разлагаюсь».

Как видите, люди это
очень глубоко переживают.

Чтобы им помочь, нужно об этом говорить.
Нужно облечь страхи в слова так,

как умеем мы, люди:
обуздать этот страх, выговориться.

Нужно посмотреть смерти в лицо.

Если человек сумеет выговориться,

мало помалу при помощи слов

можно восстановить человечность.

А это важно. Нас убивает молчание.

К чему я это рассказал?
К тому, что из-за травмы

мы утрачиваем невыносимую лёгкость бытия,

теряем присущее нам ощущение бессмертия.

Если вы их не утратили,

то чувствуете себя бессмертными.
Но это не так!

Если не чувствовать бессмертие,
то какой во всём смысл?

Те же люди утратили ощущение бессмертия,

утратили чувство лёгкости.
Но они приобрели нечто взамен!

Если они осмелятся посмотреть
страху смерти в глаза,

дать ему отпор, а не молчать и скрываться.

Я знаю многих мужчин и женщин,
Майкл из Руанды,

Кароль из Ирака, Филипп из Конго —
все мои знакомые.

Сорж Шаландон, большой писатель сейчас,

который после травмы ушёл из журналистики.

Пять моих друзей покончили с собой.

Они не смогли пережить эту травму.

Итак, если человеку удаётся
дать отпор страху смерти,

если мы, смертные люди,

узнаем, почему мы, смертные, смертны,

если мы сможем противостоять
этой неведомой силе,

пожалуй, самой неведомой из всех,

потому что никто её не видел.

Если мы сможем с этим справиться,

да, мы, возможно, умрём,

но оживём и будем жить дальше

и станем намного сильнее,
чем раньше. Намного сильнее.

Спасибо.

(Аплодисменты)