Как научить детей говорить на табуированные темы

Когда одна из юных учениц Лиз Кляйнрок выдала бестактность на уроке во время обсуждения темы о расах, учительница знала, что этот момент слишком важен, чтобы его упустить. Но с чего же начать? Узнайте, как Лиз Кляйнрок учит детей обсуждать табуированные темы без страха, потому что лучший способ приступить к решению социальных проблем — это поговорить о них.

Несколько лет назад

я начала изучать со своими
четвероклассниками новую тему о расах.

Приступая к новой теме,

я обычно смотрю, что уже известно
об этом всем моим ученикам,

а затем мы составляем
список возникающих вопросов.

Ситуации, подобные возникшей тогда,
снятся учителям в кошмарах.

Один из моих учеников спросил:

«Почему люди становятся расистами?»

А другая ученица, назовём её Эбби,

подняла руку и предположила:

«Может, некоторым не нравятся чернокожие,
потому что их кожа — цвета какашки».

Да уж, я знаю.

Класс взорвался, будто по команде.

Половина из них сразу начали хохотать,

а вторая половина принялась орать на Эбби

и выкрикивать вещи вроде:

«Боже мой, как ты можешь
так говорить! Это расизм!»

Просто представьте себе
эту сцену на секундочку.

Полный класс девяти–десятилетних детей,

половина из них в истерике,

потому что им кажется, что Эбби
сказала что-то ужасно смешное,

а вторая половина кричит на неё за то,
что она сказала нечто оскорбительное.

И Эбби — она сидит,
полностью сбитая столку,

потому что сама она не понимает
всю силу собственных слов

и почему все так реагируют.

И я — учитель,

стоящий в углу, в состоянии,
близком к панической атаке.

Как школьный учитель,

я вынужденна постоянно
принимать молниеносные решения.

И я знала, что должна
как-то отреагировать, но как?

Помните, есть такая инстинктивная
реакция — «бей или беги».

Я могла «ударить», повысив голос
и сделав ей выговор за её слова.

Или «сбежать» — просто сменить тему

и быстро приступить
к обсуждению других вещей,

всё, что угодно, чтобы отвлечь
моих учеников от слова «какашка».

Но, как известно, правильный выбор
часто нелегко сделать.

И хотя я хотела поскорее
выйти из этой ситуации

и знала, что оба эти варианта
одинаково хороши для этого,

я также знала, что это слишком важный
воспитательный момент, чтобы упускать его.

Простояв там, кажется, целую вечность,

я отмерла, посмотрела
на моих учеников и сказала:

«На самом деле, в словах Эбби есть смысл».

Мои ученики стали
переглядываться, озадаченные.

А я продолжила:

«Одна из причин, почему расизм существует,

та, что люди со светлой кожей
посмотрели на людей с тёмной кожей

и решили, что их кожа уродлива.

И даже превратили это в повод для того,
чтобы обесчеловечить их.

И главная причина, почему
мы изучаем расы и расизм,

в том, что образование помогает нам
лучше разобраться в этом.

Понять, почему замечания
вроде этого причиняют боль,

и добиться, чтобы к людям с тёмной кожей

всегда относились с уважением и добротой».

Да, это был очень опасный момент
с точки зрения учителя.

Но когда разговор продолжился,

я заметила, что и Эбби, и остальные дети

всё ещё хотели в нём участвовать.

И глядя на то, как ученики
продолжают мусолить эту тему,

я начала задумываться, сколько учеников
рассуждают так же, как Эбби.

И что случится, если на это
так никто и не обратит внимания,

как это часто происходит?

Но для начала, думаю, важно отойти от темы

и подумать о том,
что делает тему табуированной.

Не помню, чтобы я получала
официальный список тем,

которые не подлежат обсуждению.

Но помню, что, будучи ребёнком,
я постоянно слышала:

есть две вещи, о которых ты не должна
говорить на семейных посиделках.

И эти две вещи — религия и политика.

Мне это всегда казалось любопытным,

потому что религия и политика
часто оказывают большое влияние

на то, во что мы верим
и с чем себя идентифицируем.

Тему делает табуированной

то чувство дискомфорта, которое возникает,
когда эти вещи всплывают в разговоре.

Некоторые люди склонны
говорить обо всём свободно,

в то время как другие боятся,
что их обвинят в неполиткорректности

или что их невежество станет очевидным,
едва они откроют рот.

Я считаю, что для того, чтобы говорить

о таких вещах, как справедливость,

нужно сначала выработать общий язык.

И для начала нужно перестать
стигматизировать темы,

которые обычно считаются табуированными.

Беседы о расах, например,

ведутся на особом языке,

и ученики должны свободно им владеть,

чтобы участвовать в этих беседах.

Часто школа становится
единственным местом,

где ученики могут
свободно себя чувствовать,

задавая вопросы и делая ошибки.

Но, к сожалению, не у всех учеников
есть это чувство защищённости.

В тот день, стоя перед
моими четвероклассниками,

я знала, что мой ответ может оказать
жизненно важное влияние

не только на Эбби, но и на всех
остальных учеников в классе.

Если бы я отмахнулась от её слов,

остальные могли бы заключить,
что такие замечания приемлемы.

Если бы я наорала на Эбби

и унизила её перед друзьями,

то чувство стыда, возникшее во время этой,
одной из первых для неё бесед о расах,

могло заставить её в будущем
вообще избегать этой темы.

Говорить с детьми о справедливости —
не значит указывать им, что думать.

Это значит дать им язык и
инструментарий, необходимый для того,

чтобы научиться думать самостоятельно.

Для примера подумайте о том,
как мы учим детей читать.

Мы не вручаем им книги сразу.

Для начала мы разбиваем
слова на буквы и звуки

и поощряем их практиковаться
в чтении каждый день,

вместе со взрослым или с друзьями.

И мы задаём им много вопросов,

чтобы убедиться, что они
понимают прочитанное.

Я считаю, что к разговорам
с детьми о справедливости

нужно подходить точно так же.

Я люблю начинать каждый год с того,
что провожу опрос среди учеников

на разные темы, связанные
с социальной справедливостью.

Вот вам для примера
ответы одной ученицы,

как видите, здесь есть
над чем посмеяться.

На вопрос: «Что такое раса?»
[race — «раса» и «гонка»]

она ответила: «Когда люди, звери и машины

бегают наперегонки, чтобы выяснить,
кто быстрее и кто победит».

Но в ответ на вопрос: «Что такое расизм?»

она написала: «Когда кто-нибудь обзывает
темнокожего плохими словами».

Она ещё юная,
но уже демонстрирует понимание.

И когда мы ведём себя так,

будто наши ученики неспособны
вести подобные разговоры,

мы оказываем им плохую услугу.

Я знаю, что такие разговоры

могут казаться опасными
и пугающими для учеников,

особенно для младших из них.

Но я вела классы с первого по пятый

и могу вам сказать, к примеру,

что не собираюсь говорить
с первоклассниками

о таких вещах, как массовые
тюремные заключения.

Но даже шестилетний
первоклассник может понять,

что такое «справедливость»:
«Люди получают то, что им нужно».

Мы обсуждаем в классе
много подобных вещей.

И разницу между справедливым и равным —

когда все получают одно и то же,

особенно подарки на вечеринках
по поводу дня рождения.

Первоклассники также могут
осознать разницу

между наказанием и последствиями.

Всё это — основополагающие понятия,

которые любому нужно усвоить

прежде, чем заводить разговор

о массовых тюремных заключениях в США.

Некоторые думают,
что детсадовцы и первоклассники

ещё слишком юные,
чтобы говорить о расизме,

но я хочу вам сказать, что маленькие дети

понимают, что наша
идентичность складывается

из множества разных составляющих,

чем люди похожи и чем они различаются,

и что значит обладать властью,
когда у других людей её нет.

Если разговаривать об этом
с юными учениками,

то когда эти темы всплывают
в разговорах позже,

они уже не кажутся табуированными.

Когда говоришь о подобном
с учениками в школе,

чувствуешь себя, как на минном поле.

Что, например, происходит,
когда родители не в курсе,

что в школе проводятся подобные беседы,
и не участвуют в них?

Таким людям я могу сказать:

вот несколько примеров того,
что говорили мне ученики

и что привлекло моё внимание.

Один ученик подошёл
и шёпотом сказал мне:

«Я слышал, как все эти люди
используют термин ЛГБТК,

но я не знаю, что это значит,
и мне неловко в этом признаться».

Другой ученик пришёл в школу
после выходных и сказал мне:

«Знаете, я тут посмотрел
фильм об Австралии

и задумался, есть ли
у них там расисты, как у нас».

Я хочу, чтобы мои ученики во время
этих бесед чувствовали себя свободно,

потому что когда они спокойно
говорят об этом и задают вопросы,

они учатся спокойно относиться
к этим сложным вопросам,

когда сталкиваются с ними в жизни.

Некоторые учителя могут занервничать,

когда ученик поднимает такую тему
или задаёт вопрос,

на который они не знают ответа.

Но если ученик привлекает
к чему-то моё внимание,

а я не знаю ответа,

я всегда в этом признаюсь,

я не претендую на то,
чтобы быть экспертом в вопросах,

в которых у меня нет опыта или авторитета.

В том же году ко мне пришёл ученик

и спросил об ЛГБТК-сообществе.

Я недостаточно знала об этом,
чтобы дать ему адекватный ответ.

Вместо этого я посоветовала ему

задать этот вопрос представителю
некоммерческой организации,

который пришёл поговорить
с моим классом как раз об этой проблеме.

Когда мы признаёмся ученикам,
что не знаем ответов на все вопросы,

это не только делает нас
более человечными в их глазах,

но также даёт им понять,
что взрослым тоже есть куда расти,

когда речь идёт об изучении
таких вопросов, как справедливость.

Не так давно я готовила урок о согласии.

Некоторым людям
это казалось восхитительным,

ведь я взяла тему, которая выглядит
пугающей и табуированной,

и сделала её понятной для юных учеников.

Но для других людей

сама идея согласия так прочно
связана с темой секса,

а секс часто считается
табуированным предметом,

что это заставляет их чувствовать
серьёзный дискомфорт.

Но мои ученики — третьеклассники,

так что мы не говорим с ними о сексе.

Вместо этого я хочу, чтобы они поняли,

что всем необходимо личное пространство,

чтобы чувствовать себя комфортно.

Чтобы понять чьи-то слова,
интонацию и язык тела,

нужен социальный
и эмоциональный интеллект,

этим навыкам необходимо учить

так же, как мы учим вещам
вроде чтения или математики.

И этот урок не адресован
отдельной возрастной группе.

Умение задавать вопросы, делать наблюдения

и критически мыслить —

это вещи, которым в школах должны
учить детей независимо от их расы,

уровня дохода, среды или языка,
на котором они говорят.

Кроме того, сознательное
уклонение от таких разговоров

говорит ученикам о многом,

дети замечают, когда их учителя и учебники

сбрасывают со счетов мнение
и опыт женщин или «цветных».

Замалчивание говорит о многом.

Недавно я спросила своих третьеклассников,

что они сказали бы взрослым, которые
думают, что они слишком малы,

чтобы изучать проблемы справедливости.

И хотя это небольшая выборка
всего лишь из 25 моих учеников,

все они согласились,

что они не только
способны говорить об этом,

но воспринимают своё право изучать эти
темы именно как право, а не привилегию.

Вот их слова:

«Мы достаточно взрослые,
чтобы знать об этих вещах,

потому что это происходит
там, где мы живём.

У нас есть право говорить об этом,

потому что такой будет
наша будущая жизнь».

Спасибо.

(Аплодисменты)