Джозеф Най о смещении сил в мире

Историк и дипломат Джозеф Най представляет всеобъемлющий обзор изменения соотношения сил между Китаем и США и глобальных последствий того, что экономическая, политическая и «мягкая» силы перемещаются по всему миру.

Я хочу рассказать вам

о понятии силы в 21-ом веке.

В целом, я хочу донести до вас то,

что сила претерпевает изменения,

и есть два типа изменений,

которые бы я хотел обсудить.

Первый тип — это перемещение силы,

то есть изменение соотношения сил между государствами.

в простых терминах это звучит как

переход влияния от Запада к Востоку.

Второй тип — рассеивание силы,

это, когда сила переходит

от государств, будь то на Западе или на Востоке,

к негосударственным институтам.

Эти два явления

и есть серьезнейшие изменения в понятии сила

в нашем столетии.

Я хочу рассказать вам о каждом из них в отдельности,

затем — об их взаимодействии,

и, наконец, почему есть надежда на положительные известия.

Когда мы говорим о перемещении власти,

мы зачастую говорим о подъеме Азии.

В действительности это следовало бы называть

восстановлением, или возвращением, Азии.

Если мы взглянем на мир

в 1800 году,

то обнаружим, что больше половины жителей земного шара

жили в Азии,

и они производили более половины мировых товаров.

Теперь быстро перенесемся в 1900 год:

половина населения Земли – больше, чем половина – по-прежнему живет в Азии,

но производит

только одну пятую мировой продукции.

Что же произошло? Индустриальная революция,

которая означала, что внезапно

Европа и Америка

стали господствующим центром мира.

То, что мы увидим в 21 веке,

это постепенное возвращение Азии к тому,

чтобы составлять половину населения мира

и выпускать больше половины мировых товаров.

Это важно, и это важное изменение.

Но позвольте я скажу несколько слов

о другом изменении,

о рассеивании власти.

Чтобы понять феномен рассеивания власти,

держите в уме следующее:

стоимость компьютерных технологий и коммуникаций

снизилась в тысячу раз

в период с 1970 года

по начало нынешнего века.

Это большое и абстрактное число,

но для наглядности приведу аналогию:

если цена автомобиля

снижалась бы так же стремительно,

как стоимость вычислительных технологий,

то сегодня можно было бы купить машину

за пять долларов.

Когда цена какой бы то ни было технологии

уменьшается так значительно,

понижается порог доступа;

любой может включиться в игру.

Так, в 1970,

если бы вам захотелось связаться

из Оксфорда с Йоханнесбургом,

Нью-Дели,

Бразилией

и любым другим местом одновременно,

вы могли бы это сделать,

технология уже была.

Однако, чтобы позволить себе это сделать,

нужно было быть очень богатым –

правительством, международной корпорацией,

возможно, Католической Церковью –

в любом случае нужно было иметь приличное состояние.

Сегодня у каждого есть возможность доступа к тому,

что ранее из-за цены было доступно

лишь некоторым субъектам,

теперь вам необходимы лишь деньги для входа в интернет-кафе –

когда я последний раз там был, это было около фунта в час –

а если у вас есть Скайп, то это бесплатно.

Таким образом, возможности,

которые когда-то были ограничены,

теперь доступны всем.

Это не означает,

что кончился век государства.

Государство по-прежнему имеет значение.

Однако сцена переполнена.

Государство не действует в одиночку. Существует много, много игроков.

Некоторые из них хороши.

Оксфам,

замечательная неправительственная организация.

Некоторые — отрицательны.

Аль-Каида, еще один пример неправительственной организации.

Но подумайте, какое влияние это оказывает

на наше мышление в рамках традиционных понятий и концепций.

Мы рассуждаем в терминах войны

и межгосударственной войны.

Можно вспомнить 1941 год,

когда правительство Японии

напало на Соединенные Штаты в Перл-Харбор.

Стоит заметить,

что нападение негосударственной организации

на США в 2001

унесло больше жизней американцев,

чем это сделало правительство Японии в 1941.

Это можно определить

как приватизация понятия войны.

Таким образом, мы наблюдаем серьезные перемены

в виде рассеивания власти.

Проблема заключается в том,

что мы по-прежнему не рассуждаем о нем в современном ключе.

Поэтому, с вашего позволения, я отвлекусь

и задам вопрос: что есть сила?

Вкратце, сила — это способность

воздействовать на других

для получения нужных вам результатов,

и этого можно достичь тремя способами.

Вы можете делать это с помощью угроз,

принуждения — кнута,

можете сделать это с помощью подношений —

пряника,

или же вы можете сделать так, чтобы другие

захотели того же, что и вы.

И эта способность заставлять других хотеть того же, что и вы,

способность получить желаемый результат

без принуждения или вознограждения

и есть то, что я называю мягкой силой.

Этой мягкой силой зачастую пренебрегают

и часто неправильно ее понимают.

При всем этом она чрезвычайно важна.

В самом деле, если научиться

использовать по большей части мягкую силу,

то можно сэкономить

на пряниках и кнутах.

Обычно люди думали о власти

в первую очередь как о военной мощи.

К примеру, великий историк Оксфорда,

который преподавал в этом университете, А.Дж.П.Тэйлор,

определял великую державу

как страну, способную одержать победу в войне.

Но нам нужно новое представление,

если мы хотим понять силу в 21 веке.

Это не просто победа в войне,

хотя война и продолжает преобладать.

Суть не в том, чья армия победит;

а, помимо всего прочего, в том чьи идеи одержат верх.

И мы должны в рассуждениях больше исходить из идей

и того, чьи идеи окажутся эффективными.

А теперь позвольте мне вернуться

к вопросу

о смещении соотношения сил

между государствами

и о происходящем в рамках этого.

Те понятия, которыми мы оперируем сейчас,

сводятся к взлету и падению

великих держав.

Распространенное представление —

подъем Китая

и упадок Соединенных Штатов.

В самом деле, с возникновением финансового кризиса 2008 года

многие люди говорили, что это

начало конца американской мощи.

Тектонические плиты

мировой политики пришли в движение.

И российский президент Медведев, к примеру,

провозгласил в 2008 году

наступление конца

превосходства Соединенных Штатов.

Но на деле

эта метафора упадка

часто может вводить в заблуждение.

Если обратиться к истории, к новейшей истории,

то можно увидеть, что убежденность

в упадке Америки

приходит и уходит с цикличностью в 10-15 лет или около того.

В 1958,

после того, как Советский Союз запустил спутник,

заговорили: «Это конец Америки».

В 1973, в условиях нефтяного эмбарго

и закрытия «золотого окна»,

заговорили о конце Америки.

В 1980-х,

когда Америка переживала изменения в период правления Рейгана,

от экономики промышленного пояса Среднего Запада

к экономике Силиконовой долины в Калифорнии,

заговорили о конце Америки.

Но в сущности, как мы убедились,

ничто из этого не было правдой.

В самом деле, люди были чрезмерно восторженны

в начале 2000-х,

полагая, что Америка может все,

и это привело нас к некоторым провальным

внешнеполитическим авантюрам,

и вот теперь мы опять в упадке.

Мораль истории такова,

что все эти идеи о взлете и падении, упадке

больше говорят о психологии,

нежели о реальности.

Если же мы стараемся сделать акцент на действительности,

тогда то, на чем нам нужно сконцентрироваться,

это реальные события,

касающиеся Китая и Соединенных Штатов.

Голдман Сакс сделал прогноз,

что Китай, китайская экономика,

превзойдет экономику США

к 2027 году.

Получается, что

у нас еще впереди около 17 лет,

прежде чем Китай станет крупнее.

Итак, однажды,

когда 1,3 миллиарда людей станут богаче,

они превзойдут Соединенные Штаты.

Но будьте аккуратны с такими оценками,

подобными прогнозу Голдман Сакс,

якобы дающими точную картину

смещения власти в нынешнем столетии.

Позвольте я назову три причины, почему этот прогноз слишком прост.

Во-первых, это линейная проекция.

Понимаете, говорится следующее,

вот темпы роста Китая, вот темпы роста США,

и вот получается прямая линия.

История не линейна.

Зачастую на дороге встречаются ухабы, постоянно случаются происшествия.

Второй пункт заключается в том,

что экономика Китая

обгонит экономику США, скажем, в 2030 году,

что вполне возможно,

но это будет показатель общего размера экономики,

а не дохода на душу населения –

это не даст вам представления о структуре экономики.

В Китае по-прежнему есть крупные

неразвитые районы.

А среднедушевой доход лучше отражает

развитость экономики.

И по этому показателю китайцы не догонят и не обгонят американцев

раньше конца —

после 2050 года — этого столетия.

Еще одна причина, которую стоит отметить,

это одномерность

прогноза.

Видите ли, он учитывает экономическую мощь,

измеряемую в ВВП.

Он не содержит информацию о военной силе,

не содержит информацию о мягкой силе.

Он однобок.

И кроме того, когда мы размышляем о подъеме Азии,

или о возвращении Азии,

как я выразился несколько ранее,

важно помнить, что Азия не единая целостность.

Если вы находитесь в Японии,

или в Нью-Дели,

или в Ханое,

вам несколько иначе видится подъем Китая,

чем если бы вы были в Пекине.

И действительно, одно из преимуществ,

которым будут обладать американцы,

когда речь идет о силе в Азии —

все эти страны

хотят американских гарантий безопасности

против возвышения Китая.

Это как если бы Мексика и Канада

были враждебными соседями Соединенных Штатов,

которыми они не являются.

Поэтому простые прогнозы,

подобные этому от Голдман Сакс,

не говорят нам того, что мы должны знать

о смещении власти.

Вы, однако, можете спросить, какая разница, в любом случае?

Почему это важно? Кому это нужно?

Не просто ли это игра,

в которую играют дипломаты и ученые?

Ответ таков: это значит достаточно много.

Потому, как если вы верите в упадок

и неверно отвечаете на этот вопрос —

и это факт, а не миф —

то вы можете проводить очень опасный политический курс.

Позвольте я приведу пример из истории.

Пелопоннесская война

была крупным противостоянием,

в котором система греческих городов-государств

полностью себя разрушила

два с половиной тысячелетия назад.

Что послужило причиной?

Фукидид, великий историк Пелопоннесской войны,

говорил, что это был подъем мощи Афин

и вызванный им страх в Спарте.

Примите во внимание обе части этого объяснения.

Многие утверждают,

что 21-ый век

повторит век 20-ый,

когда Первая мировая война —

большой пожар,

в котором европейская государственная система

уничтожила саму себя

и подорвала свое центральное место в мире —

была вызвана

ростом мощи Германии

и страхом, который он спровоцировал в Великобритании.

Таким образом, есть люди, которые заявляют,

что это повторится сегодня,

что мы увидим

то же самое в нынешнем веке.

Нет. Я думаю, это неверно.

Это неправильный пример.

Начнем с того, что Германия превзошла Великобританию

по экономической мощи к 1900 году.

А, как я говорил ранее,

Китай не обогнал Соединенные Штаты.

Но, помимо того, если вы в этом убеждены

и убеждение порождает чувство страха,

то это приводит к чрезмерной реакции.

И самая большая опасность, с которой мы сталкиваемся,

имея дело с переходом силы,

смещением к Востоку — это страх.

Перефразируя слова Франклина Рузвельта

в ином контексте,

самая страшная вещь, которой стоит бояться, это страх сам по себе.

Нам не нужно бояться возвышения Китая

или возвращения Азии.

И если мы будем проводить политику,

в которой учтем это

с более широким взглядом на историю,

то мы сможем

справиться с этим процессом.

Теперь позвольте мне сказать

о распределении силы

и о том, как оно связано с рассеиванием силы,

а затем свести оба этих типа вместе.

Если вы спросите, как распределяется сила в сегодняшнем мире,

то она распределяется подобно

трехмерной шахматной игре.

Верхняя доска:

военная мощь государств.

Соединенные Штаты являются единственной сверхдержавой

и, скорее всего, такое положение сохранится

еще два или три десятилетия.

Китай не заменит США в этом военном измерении.

Средняя доска этой трехмерной игры в шахматы:

экономическая мощь государств.

Сила многополярна.

Здесь есть противовесы.

США, Европа,

Китай и Япония

могут уравновешивать друг друга.

Нижняя доска этой трехмерной игры в шахматы —

измерение транснациональных отношений,

явлений, которые пересекают границы за пределами правительственного контроля,

таких явлений, как изменение климата, наркоторговля,

финансовые потоки,

пандемии,

— за все эти процессы, которые пересекают границы

без контроля со стороны правительств,

никто не несет ответственности.

Бессмысленно называть это однополярностью

или многополярностью.

Сила распределяется хаотично.

Единственный способ решать эти проблемы —

и здесь начинаются самые сложные

задачи столетия —

это путь сотрудничества,

путь совместной работы,

что означает, что мягкая сила становится более значимой,

той возможностью налаживать сетевые связи

для решения подобных проблем

и установления сотрудничества.

Иными словами,

когда мы говорим о силе в 21-ом веке,

мы хотим уйти от мысли,

что сила — это всегда игра с нулевой суммой:

мой выигрыш - это ваше поражение, и наоборот.

Сила может быть и игрой с положительной суммой,

в которой ваша победа — и мой выигрыш тоже.

Если Китай сможет лучше обеспечивать энергобезопасность

и возможность

решения проблемы выбросов углекислого газа,

для нас это будет так же хорошо,

как и для Китая

и для всех остальных.

Таким образом, помощь Китаю

в решении с его собственных проблем, связанных с углем,

благо для всех,

и это не игра с нулевой суммой, я выигрываю — вы проигрываете.

В этой игре мы все можем быть в выигрыше.

То есть, когда мы рассуждаем о силе

в нашем столетии,

мы хотим отойти от представления

«я выигрываю — вы проигрываете».

Я не хочу звучать чрезмерно оптимистичным.

Войны продолжаются. Сила сохраняется.

Военная мощь имеет значение.

Сохранять баланс необходимо.

Все это по-прежнему существует.

Жесткая сила есть,

и она будет существовать.

Но пока вы не научитесь совмещать

жесткую силу с мягкой силой

в стратегии, которую я называю «умной силой»,

вы не научитесь решать проблемы нового типа,

с которыми мы сталкиваемся.

Итак, ключевой вопрос, который нам нужно обдумать, рассматривая это, —

как нам работать сообща,

чтобы производить общественные блага для всего мира,

блага, от которых будет польза всем нам?

Как нам сформулировать свои национальные интересы таким образом,

чтобы результат был не нулевым,

а положительным?

В некотором смысле, если мы определим интересы

Соединенных Штатов, к примеру,

таким же образом, как Великобритания видела свои интересы в 19-ом веке:

сохранение свободной торговли,

поддержание устойчивости валютного курса, сохранение свободы мореплавания —

все это было выгодно для Великобритании,

но и для других это так же было благом.

И в 21-ом веке мы должны сделать что-то подобное этому.

Как мы можем создавать глобальные общественные блага,

которые полезны для нас,

но в то же самое время полезны и для всех?

Это и есть сфера позитивного,

о которой мы должны думать,

рассуждая о силе в 21-ом веке.

Существуют способы формулировать свои интересы таким образом,

чтобы, защищая себя при помощи жесткой силы,

мы могли налаживать взаимосвязи с другими

для создания не только общественных благ,

но и способов укрепления нашей мягкой силы.

Если принять во внимание

все изложенные об этом утверждения,

я был впечатлен, что, когда Хиллари Клинтон

описывала внешнюю политику

администрации Обамы,

она сказала, что внешняя политика администрации Обамы

будет умной силой,

по ее словам, «использующей все инструменты

из нашего внешнеполитического арсенала».

И если мы будем иметь дело

с этими двумя серьезными смещениями силы, которые я описал,

с изменением силы в виде ее смещения между государствами

и изменением силы в виде

ее рассеивания в обратную от государств сторону,

то нам придется выработать новое понимание силы,

в котором мы будем совмещать жесткую и мягкую силу

в стратегиях умной силы.

Это и есть хорошие новости, которые я хотел сообщить. Мы можем это сделать.

Большое спасибо.

(Аплодисменты)