Натаниэль Кан о фильме "Мой творец"

Натаниэль Кан делится фрагментами из своего документального фильма "Мой творец", в котором он рассказывает о поисках ключа к пониманию своего отца, легендарного архитектора Луиса Кана. Этот фильм многозначителен и предназначен для тех, кто пытается понять отношения между искусством и любовью.

То, что я хотел сказать о съемках фильма - именно этого фильма -

в свете удивительных выступлений, которые мы слышали здесь,

Майкл Мошен, и другие выступления о музыке,

о той идее, что существует нить повествования,

и в том, что музыка существует во времени.

Фильм также существует во времени; это тот опыт,

который вы должны получить через эмоции.

И в процессе съемок этого фильма я почувствовал, что многие документальные фильмы, которые я видел,

были о том, как научиться чему-либо,

либо получить знания, их продвигали люди в кадре, или они были движимы идеями.

А я хотел, чтобы этим фильмом руководили эмоции,

и он стал реальным результатом моего путешествия.

Поэтому вместо крупного плана вещающих персон, мы составили фильм из сцен,

и показали людей, которых встретили в процессе съемок.

Мы встретились с ними только раз.

Они не появлялись в фильме по нескольку раз, так что они действительно вносят хронологию в путешествие.

Это в некоторой степени похоже на жизнь, однажды вступив в нее,

уже не выбраться.

Я хочу показать вам два фрагмента,

первый чем-то напоминает рагу,

в нем всего лишь три коротких эпизода, четыре коротких эпизода

с тремя людьми, которые сегодня здесь присутствуют.

Они совсем не так появились в фильме,

потому как они - часть намного более емких сцен.

Они удивительны в этом фильме, один лучше другого.

И заканчивается это небольшим фрагментом с моим отцом Лу,

в котором он говорит о чем-то очень дорогом для него,

коими были случаи из жизни.

Я думаю, он чувствовал, что важнейшие собития в жизни были случайны,

и возможно, совсем даже не входили в планы.

За этими тремя фрагментами последует сцена

с, возможно, самой для меня великой его постройкой,

коей является сооружение в Дакке, Бангладеш.

Он возвел в том месте столицу.

И я думаю, вам понравится это сооружение, его еще никогда не видели-

его уже фотографировали, но никогда не снимали для фильма.

Мы стали там первой съемочной командой.

Итак, вы увидите изображения этой выдающейся постройки.

Вы должны кое-что учесть, когда будете смотреть на нее,

она вся была построена вручную,

думаю, лишь в последний год появился строительный кран.

Она была возведена целиком вручную с использованием подпорок из бамбука,

людьми, носившими на голове корзины с бетоном,

вываливавших его в формы.

Это столица страны,

потребовалось 23 года, чтобы построить

то, чем они так гордятся.

На постройку ушло столько же времени, сколько на Тадж Махал.

К сожалению, так много, что Лу так и не увидел его завершенным.

Он умер в 1974 году.

Задние было построено в 1983 году.

Так что строительство продолжалось еще многие годы

после его смерти.

Подумайте об этом, когда увидите это здание,

о том, что временами нам не удается увидеть законченным то, над чем мы так усердно трудимся всю жизнь.

И это то, что меня действительно поразило в моем отце,

ощущение того, какая же у него была вера

в то, что каким-то образом, делая это,

соглашаясь на тот путь, на который уже ступил, у него выйдет что-то стоящее,

несмотря на разгар войны, той самой войны, которая велась в тот момент с Пакистаном,

строительство остановилось, он продолжал работать,

так как чувствовал "Вот когда война закончится,

и им будет нужно это здание".

Итак, вот эти два фрагмента, которые я собираюсь показать.

Запустите эту пленку.

(Аплодисменты)

Ричард Сол Верман: Я помню, как слушал его речь в Пэнне.

И я пришел домой и сказал отцу и матери:

"Я только что встретил человека: работы у него не слишком много,

и у него ужасно странный голос,

и он работает учителем в школе.

Знаю, что вы никогда не слышали о нем, но запомните этот день,

однажды вы узнаете о нем,

потому что это в самом деле поразительный человек.

Франк Гэри: Слышал, что у него было что-то вроде романа с Ингрид Бергман. Это правда?

Натаниэль Кан: Если это так, то он был очень удачливым человеком.

(Смех)

НК: Вы действительно слышали об этом?

ФГ: Да, когда он был в Риме.

Моше Сафди: Он был настоящим бродягой.

И знаете, когда я знал его и когда работал в офисе,

он заходил после поездки, и бывал в офисе,

два или три дня напряженно работал, затем упаковывал чемоданы и уезжал.

Знаете, он бывал в офисе с трех утра, работая с нами,

и в нем был некий дух странствий.

Я имею ввиду, связанный с трагичностью его смерти на железнодорожной станции,

и это так соответствовало его жизни, понимаете?

Я хочу сказать, что часто думаю, что умру в самолете,

или что умру в аэропорту,

или умру во время пробежки, когда на мне не будет никаких опознавательных знаков.

Не знаю, почему я ношу в себе как груз

это воспоминание о том, как именно он умер.

Но странствия были у него в крови.

Луис Кан: Насколько все-таки случайно наше существование

и насколько оно зависит от обстоятельств.

Мужчина: Мы, утренние рабочие, все время приходим сюда

и наслаждаемся прогулкой пешком, красотой города и атмосферой,

и это самое красивое место в Бангладеше.

Мы гордимся им.

НК: Вы им гордитесь?

Мужчина: Да, это национальный символ Бангладеша.

НК: Вы знаете что-нибудь о его архитекторе?

Мужчина: Об архитекторе? Я слышал о нем; это архитектор с мировым именем.

НК: Ну на самом деле я здесь, потому что я сын этого архитектора,

он был моим отцом.

Мужчина: О! Отцом был Луис Фаракан?

НК: Да. Но не Луис Фаракан, а Луис Кан.

Мужчина: Луис Кан, да!

(Смех)

Мужчина: Ваш отец, он жив?

НК: Нет, он умер 25 лет назад.

Мужчина: Очень рад приветствовать Вас здесь.

НК: Благодарю.

НК: Он так и не увидел его законченным?

Нет, так и не увидел.

Шамсул Верес: Это было просто невероятно, строительство для такой страны, как наша.

В 30-х, 50-х годах не было ничего, лишь рисовые поля,

и когда мы пригласили его сюда,

он почувствовал, что на него возложена ответственность.

Он хотел стать Моисеем для этих мест, он дал нам демократию.

Он не политик,

но таким образом он дал нам

институт демократии, исходя из которого мы можем развиваться.

В этом смысле это очень существенно.

Его не заботило, сколько в этой стране денег,

и сможет ли он когда-либо завершить эту постройку,

но он, каким-то образом, смог это сделать, возвести ее, на этом месте.

И это величайший проект, за который он взялся здесь, в беднейшей стране мира.

НК: Это стоило ему жизни.

ШВ: Да, он заплатил. Он расплатился за это своей жизнью,

и потому он - великий и мы будем его помнить.

Но в то же время он был и просто человеком.

Сейчас его неудача в семейной жизни

неминуемо ассоциируется с великими людьми.

Но думаю, его сын поймет это,

и не будет держать обиду,

не будет чувствовать себя брошенным, я думаю.

Он заботился совершенно другим образом,

но потребуется много времени, чтобы осознать это.

Если рассматривать социальную роль, которую он играл в жизни,

то он был совсем как ребенок, он вовсе не повзрослел.

Он не умел отказывать,

и именно потому, что он не мог отказать,

у нас сегодня есть это здание.

Видите ли, только так вы сможете понять его.

Нет других более простых путей,

нет другого способа понять его по-настоящему.

Но я думаю, что он даровал нам эту постройку

и мы все время это чувствуем,

потому как он даровал нам любовь.

Возможно, он не смог дать должную любовь тебе,

но дал нам, он дал настоящую любовь людям,

вот что важно.

Тебе нужно это понять.

Он обладал любовью в гигантском объеме,

он любил всех.

Даря любовь окружающим, он иногда не замечал

самых близких людей,

и это неизбежно для людей такой величины, как он.

(Аплодисменты)