Многообещающий анализ на рак поджелудочный железы, изобретённый подростком

Более 85% случаев рака поджелудочной железы выявляются поздно, когда у пациента остается лишь 2% шансов на излечение. Как такое возможно? Джек Андрака рассказывает о том, как он в своём юном 15-летнем возрасте изобрёл многообещающий вид анализа для раннего диагностирования рака поджелудочной железы, который, кроме того, очень дешёв, эффективен и не инвазивен.

Был ли в вашей жизни момент,

настолько болезненный
и приводящий в смятение,

что единственное, чего вам хотелось, —

это постичь как можно больше для того,
чтобы всё это обрело хотя бы какой-то смысл?

Когда мне было 13, близкий друг семьи,

который был мне как дядя,

умер от рака поджелудочной железы.

Когда болезнь убила близкого человека,

я понял, что мне нужно
углубиться в её изучение,

и за ответами я отправился в Интернет.

Там я нашёл различные
статистические отчёты

о раке поджелудочной железы,

и их данные шокировали меня.

Более 85% случаев
рака поджелудочной железы

диагностируется слишком поздно,

тогда, когда у пациента остаётся
менее 2% шансов на выживание.

Почему же мы не можем
диагностировать его своевременно?

В чём причина?
В том, что современная медицина

использует методы 60-летней давности.

Они старше, чем мой отец.

(Смех)

Кроме того, это безумно дорого —

800 долларов за анализ,

и очень недостоверно —

30% случаев рака поджелудочной железы
остаются невыявленными.

Ваш врач должен быть
почти уверен в том,

что вы больны раком,
чтобы он мог отправить вас на этот анализ.

Узнав об этом,
я понял, что нужно что-то менять.

Я выделил научно-исследовательские критерии,

чтобы понять,
каким должен быть индикатор

для эффективного диагностирования
рака поджелудочной железы.

Этот индикатор должен быть
недорогим, быстрым,

простым, чувствительным,
избирательным

и минимально инвазивным.

Есть причина, по которой данный анализ

за 60 лет так и не был усовершенствован.

Пытаясь найти рак поджелудочной железы,

мы ищем его в кровотоке,

который уже изобилует белком,

и мы пытаемся найти
еле заметные изменения

в крошечном количестве белка,

всего одного белка.

Это почти невозможно.

Но благодаря юношескому оптимизму
и бесстрашию, это меня не напугало.

(Аплодисменты)

Я обратился в Интернете
к двум лучшим друзьям подростков —

к Google и Wikipedia.

Я находил там всё необходимое
для школьных домашних заданий.

И я нашел статью,

где давался список
8 000 видов белка,

которые могут быть найдены
при раке поджелудочной железы.

Тогда я определил для себя задание —

изучить все эти виды белка,
чтобы узнать, какие из них

могут выступить биомаркёрами
при раке поджелудочной железы.

И чтобы облегчить себе задачу,

я решил выделить научные критерии.
Вот они.

Во-первых, вид белка,
который всегда обнаруживают

в кровотоке при раке поджелудочной железы
в большом количестве

на самых ранних стадиях.
Только при раке.

Я с головой ушёл в работу,
требующую колоссальных усилий,

и наконец, на 4000-ый раз,

когда я уже был близок к потере рассудка,

я нашёл этот белок.

Название этого белка —

мезотелин.

Это обычный
ничем не примечательный вид белка,

если, конечно, у вас нет рака
поджелудочной железы,

яичников или лёгких,

при которых его количество
в кровотоке очень велико.

Ключевой момент:

этот белок находят
на самых ранних стадиях заболевания,

когда шансы пациента на выживание

близки к 100%.

Определив вид белка,
который мог быть надёжным маркёром,

я переключился на поиски
способа обнаружения этого белка,

а значит, и рака поджелудочной железы.

Моё открытие было сделано
в очень неподходящем месте,

возможно, самом неподходящем
для инноваций:

в школьном классе по биологии,

в усыпальнице для инноваций.

(Смех) (Аплодисменты)

Я тайком читал статью о так называемых

нанотрубках углерода.
Это длинные, тонкие трубки углерода

толщиной в один атом

или 1/50 000 диаметра вашего волоса.

Несмотря на невероятно малые размеры,

они обладают поразительными свойствами.

В науке о веществах они супергерои.

Я читал эту статью украдкой,

пряча журнал под партой,

ведь нам полагалось внимательно слушать

о не менее «крутых» молекулах — антителах.

Их «крутость» заключается в том,
что они вступают в реакцию

лишь с одним особым видом белка,

но они совсем не так интересны,
как нанотрубки углерода.

И вот, я сижу на уроке,

и вдруг ко мне приходит идея:

я мог бы объединить то, о чём читаю, —

нанотрубки углерода —

с тем, о чём мне положено думать, —
с антителами.

Я мог бы «вплести» антитела

в сеть нанотрубок углерода,

чтобы получить структуру,

вступающую в реакцию
только с одним белком,

которая, благодаря свойствам нанотрубок,

меняет свои электрические свойства

в зависимости от количества
присутствующего белка.

Но здесь есть подвох.

Сети углеродных нанотрубок очень хрупки,

вследствие чего нуждаются в укреплении.

Я решил использовать для этого бумагу.

Сделать индикатор из бумаги,
позволяющий диагностировать рак,

так же легко, как испечь шоколадное печенье,

которое я обожаю.

Берёте немного воды,
добавляете нанотрубки

и антитела, перемешиваете,

берёте бумагу, окунаете её в раствор,
сушите —

и можно выявлять рак.

(Аплодисменты)

И вдруг у меня возникла мысль,

указывавшая на явный изъян
в моём потрясающем плане.

Я не могу заниматься исследованием рака

на кухонном столе.

Маме бы это очень не понравилось.

И я занялся поисками лаборатории.

Составил смету,
список необходимых веществ,

составил график работы, описал процедуру

и отправил письма 200 профессорам,

в университет Джона Хопкинса,

в Национальный Институт Здоровья —

одним словом, всем, кто хоть как-то был причастен
к изучению рака поджелудочной железы.

Я сидел и ждал, когда посыпятся
положительные ответы, со словами вроде:

«Ты — гений!

Ты — наш спаситель!»

И... (Смех)

Но реальность оказалась такова,

что в течение месяца

на эти 200 писем я получил 199 отказов.

Один из профессоров даже проделал
всю описанную мной процедуру —

уж не знаю, откуда у него время на всё это —

но он её проделал и,
подвергнув критике каждую стадию,

объяснил, что я всё делал
совершенно неправильно.

Ясно одно —
профессора не были такого же

высокого мнения о моей работе, как я сам.

Но луч надежды всё же мелькнул.

Один из профессоров написал:
«Возможно, я мог бы тебе помочь, малыш».

И я двинулся в этом направлении.

(Смех)

Ведь малышу невозможно отказать.

Три месяца спустя

мы с ним установили
крайний срок окончания работы,

я пришёл в его лабораторию,

невероятно взволнованный,

сел и начал рассказывать.

Пять секунд спустя
он позвал ещё одного доктора наук.

Доктора наук начали сходиться
один за другим,

они просто забросали меня вопросами,

и в конце комната была
просто переполнена.

В этом крошечном офисе
кроме меня и профессора

собралось 20 докторов наук,

устроивших мне блиц-опрос

в попытке понять суть процедуры.

Не верите? Ну ещё бы.

(Смех)

Но, добровольно согласившись
на этот допрос,

я ответил на все вопросы,

довольно многие ответы я просто угадал,
но угадал правильно

и получил необходимое мне
место в лаборатории.

Начав работу, я тут же обнаружил,

что моя блестящая процедура

полна изъянов,

и в течение семи последующих месяцев

я в поте лица работал
над устранением каждого из них.

Итог? Маленький бумажный индикатор,

который стоит 3 цента
и позволяет сделать анализ за 5 минут.

Этот анализ в 168 раз быстрее,

в 26 000 раз дешевле

и в 400 раз точнее

существующего анализа
на рак поджелудочной железы.

(Аплодисменты)

Но самое главное то,

что точность этого индикатора близка к 100%,

и он позволяет выявлять рак
на ранних стадиях,

когда у пациента
почти 100%-ые шансы на излечение.

В течение следующих 2-5 лет

этот индикатор может поднять уровень
излечения людей от рака поджелудочной железы

с ничтожных 5,5%

почти до 100%.

То же самое относится
к раку яичников и лёгких.

Но это не предел.

Меняя антитела,

можно обнаруживать другие виды белка,

а значит, и другие заболевания,

теоретически — любые заболевания,

начиная от болезней сердца

и заканчивая малярией, ВИЧ, СПИДом,

а также другими видами рака.

Надеюсь, что настанет день,

когда каждый из нас
перестанет терять своего дядю,

маму, брата, сестру

или других любимых членов семьи,

когда наши сердца не будут бередить раны,
оставленные такими болезнями,

как рак поджелудочной железы,
яичников или лёгких,

а потенциально и любыми другими.

Как видите, с Интернетом возможно всё.

Можно обмениваться теориями,

и не надо быть профессором

с множеством учёных степеней,
чтобы твои идеи были оценены.

Интернет — это нейтральная полоса,

здесь твой внешний вид, возраст и пол

не имеют значения.

Учитываются лишь твои идеи.

Всё это заставило меня увидеть Интернет

в совершенно ином свете.

Я осознал, что он позволяет намного большее,

чем выкладывание собственных фото
с выпяченными губами.

Вы могли бы изменить мир.

Если 15-летний подросток,

не знавший даже,
что такое поджелудочная железа,

смог найти новый способ
диагностирования рака,

то представьте, на что способны вы.

Спасибо.

(Аплодисменты)