Департамент исправления | Дэн Пачолке | TEDxMonroeCorrectionalComplex

Дэн Пачолке рассказывает о своём опыте и исследованиях того, как сделать полезной и осмысленной жизнь в тюрьмах для заключённых и персонала путём малых перемен и большого желания. Он работает в исправительных учреждениях США и известен инновационными программами перемен в них в сфере безопасности и человечности.

Это выступление записано на мероприятии TEDx, независимо организованном местным сообществом с использованием формата конференций TED. Узнайте больше на http://ted.com/tedx

Меня зовут Дэн Пачолке,
я помощник секретаря Госдепартамента США

по вопросам тюрем
и исправительных учреждений.

Наша организация считается местом
провальной социальной политики.

Не могу определить, кто попадает к нам
и как долго они остаются здесь.

Это люди, которым ничего не помогло,

люди, с которыми не справились
все другие службы социальной защиты.

Они не справились, и мы должны делать это.

Это наша работа —

содержать и контролировать их.

С годами в системе тюремного заключения,

как и в нации, и в обществе в целом,

появляются определённые успехи,

но это не повод для радости.

Сегодня у нас процент заключённых выше,

чем в любой другой стране мира.

Сейчас у нас в тюрьмах чернокожих больше,

чем их было в рабстве в 1850 году.

У нас содержатся родители

около трёх миллионов наших детей,

и мы стали новым приютом умалишённых,

самой большой психиатрической
клиникой в этой стране.

Когда кто-то попадает в заключение,

это очень серьёзно.

И всё же мы называемся
департаментом исправления.

Сегодня я хочу рассказать,

как меняется подход к исправлению.

Я убеждён, и мой опыт подтверждает,

что когда мы начинаем мыслить иначе,

мы создаём новые возможности или будущее,

а тюрьмам необходимо другое будущее.

Вся моя 30-летняя карьера
прошла в исправительных учреждениях.

Я пошёл по стопам отца.

Он был ветераном вьетнамской войны
и подходил для этой работы.

Он был сильным, уравновешенным
и дисциплинированным.

Я не обладал подобными качествами

и уверен, что это его очень беспокоило.

В конечном счёте я решил:
если я окажусь в тюрьме,

лучше быть по эту сторону решётки.

Я решил проверить это,

посетить место работы отца,

пенитенциарий в Макнейл Айлэнд.

Это было начало 1980-х,

и тюрьмы были не такими, как вы видели

по ТВ или в фильмах.

Всё было гораздо хуже.

Я вошёл в тюрьму,
где камеры были на пяти этажах,

по восемь человек в каждой камере,

всего 550 человек в этом корпусе.

И если вам интересно,

в этих тесных камерах был один туалет.

Офицер повернул ключ в замке,

и сотни заключённых хлынули из камер.

Сотни заключённых.

Я поспешил к выходу как можно быстрее.

Позже я вернулся туда
уже в качестве офицера.

Моей работой был осмотр одного из корпусов

и контроль за сотнями заключённых.

Когда я приезжал работать
в наш приёмный центр,

уже на парковке я слышал
буйных заключённых,

которые трясли решётки, орали,

выворачивали решётки дверей.

Если сотни беспокойных людей
посадить под замок,

вы получите хаос.

Содержать и контролировать —
в этом была наша работа.

Мы нашли один способ
делать это эффективнее,

используя новый тип помещения,

Секцию Интенсивного Управления, СИУ,

современную версию «одиночки».

Заключённых сажали в камеры
с прочной стальной дверью

и наручниками,
чтобы мы могли сдерживать их

и кормить.

И что вы думаете?

В тюрьме стало спокойнее.

Среди большинства заключённых
волнения улеглись.

Стало безопаснее,

так как особо буйных
и агрессивных заключённых

теперь можно было изолировать.

Но изоляция вредна.

Без социального общения люди деградируют.

Когда заключённых выпускали из СИУ,

было сложно и для них, и для нас.

Даже в тюрьме тяжело

сидеть взаперти одному.

Мое следующее назначение
было в тюрьму строгого режима,

где отбывают срок более буйные
и агрессивные заключённые.

Затем технологии шагнули далеко вперёд,

и у нас появились
различные средства и техники

для установления порядка.

У нас были дробовики и перцовые баллоны,

а также щиты из оргстекла,

звуковые гранаты,
группы быстрого реагирования.

Мы противостояли насилию силой

а хаосу с помощью хаоса.

Мы хорошо умели погасить насилие.

Там я встретил двух опытных надзирателей,

которые были ещё и исследователями,

антропологом и социологом.

Однажды один из них
подошёл ко мне и сказал:

«Вы довольно успешно
прекращаете беспорядки.

Но думали вы когда-нибудь,
как их предотвращать?»

Я терпеливо объяснял им

нашу политику применения силы

для безопасности в тюрьмах.

И они терпеливо меня выслушивали.

В этих разговорах рождались новые идеи,

и мы начали проводить
небольшие эксперименты.

Во-первых, тренировали
наших офицеров группами,

а не по одному, два человека
посылая на курсы в госакадемию.

Мы продлили срок их обучения
с четырёх до 10 недель.

Затем мы ввели новую модель стажировки,

где работали в паре
новичок и опытный наставник,

что улучшило качество работы обоих.

Мы изменили способ
обучения наших сотрудников.

Во-вторых, мы ввели
курс деэскалации конфликтов

в обязательную программу обучения

и сделали его частью
правил применения силы.

Это было несиловое воздействие силы.

А затем мы сделали что-то невероятное:

мы стали обучать заключённых
таким же навыкам.

Мы изменили набор навыков,

уменьшая насилие,
а не просто его подавляя.

В-третьих, мы расширили помещения
с помощью новой планировки.

Теперь главной и самой противоречивой
чертой этой планировки,

конечно, стали туалеты.

Их просто не было.

Сегодня это может казаться незначительным,

но в то время это было невероятно.

Никто никогда не слышал
о камере без туалета.

Мы все считали это опасным и безумным.

Даже у восьми человек в камере был туалет.

Эта маленькая деталь
изменила метод нашей работы.

Заключённые и сотрудники стали общаться

более часто и открыто,
что приводило к сближению.

Стало легче обнаружить
появление конфликта

и предотвратить его эскалацию.

Камеры стали чище, спокойнее,
безопаснее и гуманнее.

Это помогло эффективнее
поддержать спокойствие,

чем применяемая ранее тактика запугивания.

Взаимодействие меняет характер поведения

как служащих, так и заключённых.

Мы изменили обстановку
и изменили поведение.

Затем для закрепления полученного урока

меня перевели в главный отдел,

и именно здесь я столкнулся
с трудностью изменения системы.

Сегодня много вещей
мешают изменению системы:

политика и политики,
законы и законопроекты,

суды и правовые споры,
внутренняя политика.

Система меняется сложно и медленно,

и иногда результаты

не оправдывают твоих ожиданий.

А тюремную систему изменить ещё труднее.

Тогда я вернулся к своим
предыдущим опытам и вспомнил:

когда мы взаимодействовали
с преступниками,

накал начинал угасать.

Когда мы изменили обстановку,
изменилось поведение.

Это не сильно изменило систему.

Это были мелкие изменения,
но ведущие к новым возможностям.

Дальше меня назначили
начальником небольшой тюрьмы.

И в это же время я готовил диссертацию

в колледже Эвергрин.

Я общался со многими людьми,
непохожими на меня,

с различными подходами

из разных областей науки.

Одна из них изучала тропические леса.

Мою маленькую тюрьму
она представила как лабораторию.

Мы беседовали и открыли,
что тюрьмы и заключённые

могли реально помочь развитию науки,

помогая реализовывать проекты,

которые они не могли выполнить сами,

подобно восстановлению исчезающих видов:

лягушек, бабочек
и некоторых видов растений прерий.

В то же время мы нашли пути повышения

эффективности нашей работы

путём использования солнечной энергии,

органических удобрений,
сбора дождевых вод, переработки отходов.

Эти идеи воплотились во многих проектах,

которые сильно повлияли на общую систему,

не только тюремную,
но и на другие системы государства,

когда малые эксперименты
вносят значительные изменения

в науку, в наше общество.

То, как мы думаем о своей работе,
меняет саму работу.

Этот проект сделал мою работу
интересней и увлекательней.

Я был увлечён, мои коллеги тоже.

Офицеры были увлечены,
заключённые были увлечены.

Было всеобщее воодушевление.

Каждый хотел быть частью этого.

Это был их вклад в перемены,

в важности которых никто не сомневался.

Однако позвольте мне
прояснить происходящее.

Заключённые легко адаптируются.

Им приходится.

Часто они знают больше
о наших собственных системах,

чем люди, управляющие ими.

И они оказались здесь не случайно.

Я не думаю, что моя работа —
наказывать или прощать их.

Но я убеждён, что даже в тюрьме

они могут жить достойной
и наполненной смыслом жизнью.

Итак, возник вопрос:

может ли жизнь в тюрьме
стать достойной и продуктивной,

и если да, то что это изменит?

Этот вопрос я принёс
в тюрьму строгого режима,

где содержатся самые буйные преступники.

Помните, там одиночные камеры.

Там нет места льготам
вроде программ обучения.

Так мы считали.

Но потом мы поняли,
что если кто и нуждается

в программах развития,
то это трудные заключённые.

Им реально нужны интенсивные программы.

Мы изменили наши мысли на 180 градусов

и начали поиск новых возможностей.

И мы нашли новый тип применения стула.

Вместо использования
стульев для наказаний,

мы поставили их в классах.

Конечно, мы не забыли
нашу ответственность за контроль,

но теперь заключённые могли
безопасно общаться лицом к лицу

друг с другом и с сотрудниками.

Так как контроль уже не был проблемой,

можно было заняться другим,
таким как обучение.

Поведение изменилось.

Мы изменили образ наших мыслей
и изменили то, что было можно.

И это даёт мне надежду.

Я не убеждаю вас в том,
что эти методы заработают.

Я утверждаю, что сегодня они работают.

Тюрьмы становятся безопаснее
для персонала и заключённых,

а когда наши тюрьмы безопасны,

поле нашей деятельности может быть
гораздо шире, чем только контроль.

Мы можем стремиться
к уменьшению рецидивизма,

но это не единственная наша цель.

Честно говоря, предотвращение преступлений

требует гораздо большей работы

многих людей и организаций.

Если мы считаем, что лишь тюрьмы
уменьшат преступность,

боюсь, мы никогда не достигнем этой цели.

Но и тюрьмы могут делать такое,

что кажется нам невероятным.

Тюрьмы могут стать источником инноваций

и устойчивого развития,

местом восстановления популяции
исчезающих видов и экосистемы.

Заключённые могут заниматься
наукой и пчеловодством,

заботиться о бездомных собаках.

Тюрьмы могут стать
источником полезной работы

и новых возможностей и для служащих,

и для заключённых, отбывающих наказание.

Мы можем содержать и контролировать,

проявляя гуманное отношение.

Одно никак не противоречит другому.

Мы не можем ждать 10–20 лет,

проверяя, хорошо ли это.

Наша стратегия —
не масштабные изменения системы.

Наша стратегия —
это сотни маленьких перемен,

происходящих за дни
или месяцы, не за годы.

Нам нужно больше малых
пилотных проектов, чтобы учиться

и открывать новые возможности.

Нам нужны новые
и лучшие способы оценки влияния

на участие, взаимодействие,

на поддержание безопасности.

Нам нужны новые возможности участвовать

и вносить вклад в жизнь нашего общества,

вашего общества.

Тюрьмы должны обеспечить
и безопасность, и защищённость.

И мы можем сделать это.

В тюрьмах нужны человеческие условия,

где люди могут участвовать в чём-то

и искать своё занятие в жизни.

Мы только учимся этому.

Поэтому я полон надежды.

Мы не должны застревать
в старых понятиях о тюрьме.

Мы можем определить структуру, создать её.

И когда наши действия будут
продуманными и гуманными,

тюрьма может стать чем-то бо́льшим,

чем помойкой провалов социальной политики.

И, может, наконец
мы заслужим наше название:

департамент исправления.

Спасибо.

(Аплодисменты)