Иван Крастев: может ли демократия существовать без доверия?

По мнению теоретика Ивана Крастева, пять больших революций повлияли на политическую культуру последних 50-ти лет. Он показывает, как поэтапно, начиная с культурной революции 60-х и заканчивая последними открытиями работы нервной системы, эти революции привели к потере доверия инструментам демократии. Он считает, что то, «что было сделано правильно, также и не сработало». Сможет ли демократия выжить?

К сожалению, я из категории выступающих,

которых вам не хотелось бы
слушать на конференции TED.

Во-первых,
у меня нет мобильного телефона,

поэтому мне нечего опасаться.

Во-вторых, я политический теоретик,

который расскажет вам
о кризисе демократии,

а это наверняка
не самая интересная тема для разговора.

Ко всему, я не дам вам
никаких ответов и решений.

Я скорее хотел бы прибавить
к списку вопросов, которые мы обсуждаем.

Особенно я бы хотел подвергнуть сомнению

популярную ныне надежду,

что прозрачность и открытость

помогут нам восстановить веру
в демократические институты.

Есть ещё один повод
для вашего недоверия ко мне.

Вы, принадлежащие к Церкви конференции TED,
очень оптимистичный народ.

(Смех)

Вы верите в сложность,
но не в неопределённость.

Как вам уже объяснили, я болгарин.

Как показывают исследования,

мы — самый пессимистичный народ в мире.

(Смех)

Журнал Economist
недавно опубликовал статью

об одном из последних исследований
о счастье,

озаглавленную
«Счастливые, несчастливые и болгары».

(Смех)

Теперь, когда вы знаете, что ожидать,

я расскажу вам одну историю.

Итак, дождливый день выборов
в маленькой стране.

Это может быть моя страна,
а может быть и ваша.

Из-за дождя к четырём часам пополудни

никто к выборочным участкам не пришёл.

Но потом дождь прекратился,

и люди пошли голосовать.

А когда голоса были подсчитаны, оказалось,

что три четверти людей
проголосовали пустым бланком.

И правительство, и оппозиция

были просто парализованы.

Известно, что делать с протестами.

Понятно, кого арестовывать,
с кем вести переговоры.

Но что делать с людьми,
голосующими пустыми бланками?

Правительство решило
провести повторные выборы.

И на этот раз
ещё большее количество людей,

83%, проголосовало
незаполненными бланками.

Люди просто пришли к выборочным урнам,

чтобы сказать,
что им не за кого голосовать.

Это начало замечательного романа
Жозе Сарамаго

под названием «Зрение».

Я думаю, он прекрасно показывает

часть проблемы с демократией в Европе.

С одной стороны,
никто даже не сомневается,

что демократия — лучшая форма правления.

Демократия — единственная возможность.

Проблема в том,
что многие люди начинают верить,

что эта игра не стоит свеч.

В последние 30 лет политологи заметили

постоянное снижение
количества голосующих,

и то, что люди,
наименее заинтересованные в голосовании, —

это те, кто по нашему мнению
могут извлечь наибольшую пользу
из голосования.

Я имею в виду безработных, неимущих.

И это основная проблема.

Особенно сейчас,
во время экономического кризиса,

можно наблюдать,
что доверие как к политике,

так и к институтам демократии,

по-настоящему разрушено.

По данным последнего исследования
Европейской комиссии

89% населения Европы считает,
что существует разрыв

между мнением законодателей
и общественным мнениям.

Только 18% итальянцев
и 15% греков считают,

что их выбор что-то значит.

Короче говоря, население начинает понимать,
что они могут изменить правительства,

но не политический курс.

Я бы хотел задать следующий вопрос.

Как получилось,
что мы живём в обществах,

где у нас более свобод,
чем когда-либо ранее,

у нас больше прав,
нам легче путешествовать,

у нас больший доступ к информации —

но в то же время доверие
в наши демократические структуры

по сути разрушено?

А именно я хочу спросить:

говоря о демократии последних 50 лет,

что было правильным, а что нет?

Начну с правильного.

А правильными были, конечно же,

пять революций,
которые, по моему мнению,

очень сильно изменили наш образ жизни
и углубили наше ощущение демократии.

Первая — культурная и социальная
революция 1968-го и 70-х,

когда индивидуум вышел
на центральный план политики.

Это был момент триумфа прав человека.

По сути, это был великий мятеж,
культура разногласия,

культура в принципе нонконформизма,

ранее неизвестные обществу.

И я верю, что подобные изменения —

последователи событий 68-го,

хотя большинство из нас
в то время ещё даже и не родилось.

Далее следует рыночная революция 1980-х.

И не важно, что многие из левых
хотят её ненавидеть.

Правда в том,
что именно эта революция
подала идею того,

что правительство не всегда право.

А сейчас общества всё более
основываются на выборе.

Ко всему, конечно, 1989-й,
конец коммунизма, конец Холодной войны.

Это было начало глобализированного мира.

Потом — интернет.

Вы не та аудитория,
которой нужно было бы объяснять,

насколько много возможностей
интернет раскрыл людям.

Он изменил наш способ общения

и способ подхода к политике.

Даже идея политического сообщества
полностью изменилась.

Я назову ещё одну революцию,

а именно революцию
нашего познания нервной системы,

которая абсолютно изменила то,

как мы понимаем людей
и принимаем решения.

Это то, что было правильным.

Если же смотреть на то,
что было неправильным,

мы придём всё к тем же пяти революциям.

Потому как в 60-х и 70-х

культурная и социальная революция

в некотором роде раздавила
идею коллективной цели.

Саму идею, все те коллективные слова,
которым нас учили:

нация, класс, семья.

Нам начали нравиться разводы,
это если нам даже приходит в голову
создавать семью.

Всё это подверглось атаке.

А людей, которые считают,
что в основе всего то,

что они лично думают,

тяжело заинтересовать в политике.

Потом рыночная революция 80-х

и с ней неимоверное увеличение
неравенства в обществе.

Помните, до 70-х

распространение демократии всегда вело

к уменьшению неравенства.

Чем более демократическими
были наши общества,

тем больше было в них равенства.

Сейчас обратная тенденция.

Распространение демократии
очень даже ведёт

к увеличению неравенства.

В разговоре о правильном и неправильном

в демократии в наши дни

этот факт меня волнует.

А если говорить о 1989-м —

никто и не подумает критиковать,

но многие согласятся,
что именно конец Холодной войны

привёл к разрыву социального контракта
между элитой и народом в Западной Европе.

Пока СССР ещё существовал,

богатые и влиятельные нуждались в людях,

потому как они их опасались.

Сейчас элита в принципе свободна.

Она мобильна.
Её нельзя заставить платить налоги.

И в принципе она не боится народа.

В результате этого
складывается очень странная ситуация,

когда элита в принципе
неподконтрольна голосующим.

Поэтому и не случайно,

что голосующие не хотят голосовать.

И, говоря об интернете,

и вправду интернет нас всех объединил,

но мы также знаем, что интернет
создал этакие эховые комнаты
и политические гетто,

где можно провести всю жизнь
с политическим сообществом,
к которому принадлежишь.

Становится сложней и сложней

понимать людей, на себя не похожих.

Я знаю, что многие здесь

превосходно рассказывали
о виртуальном мире
и возможности совместной работы,

но вы видели, к чему привёл
виртуальный мир
в современной американской политике?

Частично за этим
стоит революция интернета.

Это другая сторона того,
что нам нравится.

Говоря о науках,
раскрывающих тайны мозга,

что из них
почерпнули политические советчики —

это то, что не следует
больше говорить об идеях,

не надо говорить
о политических направлениях и стратегиях.

Основное — это манипуляция
человеческими эмоциями.

И это очень сильная тенденция,

до такой степени,
что говоря в наши дни о революциях,

они больше не называются
согласно идеологиям или идеям.

Ранее у революций
были идеологические имена.

Они могли быть коммунистическими,
либеральными,

фашистскими или исламскими.

Сейчас в названиях используются
наиболее распространённые средства революции.

У нас идут революции
фейсбуковские, твиттеровские.

И не важно, о чём идёт речь,
главное, где идёт разговор.

Я об этом говорю, потому как
одна из моих основных идей —

то, что было правильно,
также и не сработало.

И сейчас, когда мы пытаемся
найти выход из положения,

когда мы раздумываем,
что можно сделать с демократией,

следует принимать к сведению
эту двойственность.

Потому что вполне вероятно, что то,
что нам наиболее нравится,

станет именно тем,
что нам принесёт больше всего вреда.

Сейчас очень популярна идея,

что чем ближе мы к открытости,

этакому союзу между
политически активными гражданами,
новыми технологиями

и намного более поддерживающему
прозрачность законодательству,

тем больше возможность
вернуть доверие к политике.

Вы верите, что с этими технологиями
и их экспертами,

государству станет сложнее лгать,

сложнее воровать

и даже, наверняка, сложнее убивать.

В этом есть доля правды.

Но я считаю, что следует
себе очень ясно представлять,

что мы ставим идею открытости
в центре политического процесса,

где обоснована идея,
что прозрачность глупа.

Там прозрачность нужна
не для восстановления веры
в институты демократии.

Прозрачность — это то, как политика
управляет недоверием.

Мы предполагаем, что наши общества
будут основываться на недоверии.

Кстати, чувство недоверия
всегда было очень важно для демократии.

Отсюда и принцип
взаимоограничения властей.

Поэтому то и существует
этакое созидательное недоверие

между представителями народа и теми,
кого они представляют.

Но когда политика заключается
только в управлении недоверием,

тогда — и я очень рад,
что роман «1984» уже упоминался, —

тогда у нас будет «1984» наоборот.

Будет ситуация, когда
не Старший Брат будет за тобой следить,

а мы будем Старшим Братом

и будем следить за политическим классом.

Но разве это похоже
на свободное общество?

Например, вы можете себе представить,

что порядочные, талантливые
общественники будут баллотироваться,

если они вправду верят,

что роль политики —
это также и управление недоверием?

Вы не боитесь,
что со всеми этими технологиями,

которые будут
архивировать любое высказывание,

сделанное политиками
об определённых проблемах,

вы не боитесь, что этот факт
очень чётко покажет политикам,

что свои позиции не стоит менять,
даже если они очень неправильные,

потому как во главу угла станет
не здравый смысл, а постоянство взглядов?

А для американцев в аудитории,

не боитесь ли вы,
что ваши президенты начнут править,

основываясь на том, что они сказали
в предварительных выборах?

Для меня это очень важно,

потому как в демократии
люди могут изменять свои мнения,

основываясь на рациональных доводах
и обсуждениях.

Всё это мы можем потерять,
следуя благой идее

о людской ответственности,

путём утверждения перед политиками
нашей нетерпимости

к политическому оппортунизму.

Поэтому для меня это очень важно.

Я считаю, что,
разговаривая о политике в наши дни,

было бы разумно

посмотреть и на эту сторону дела.

Также не забывайте,
что любое обнародование —
это также вуалирование.

Не важно, насколько открытыми
хотят быть правительства,

открытыми они будут лишь частично.

В маленькой стране, возможно моей,

а возможно и вашей,

было принято решение,
и это правдивая история,

что все решения правительства,

обсуждения кабинета министров,

будут выложены в интернет

в течение 24-х часов после диспутов.

Публика очень поддержала это решение.

У меня появилась возможность
поговорить с премьер-министром

о причине такого решения.

Он сказал:
«Так ведь это наилучший способ

заставить моих министров молчать.

Им будет сложно не соглашаться,

зная, что через 24 часа,

эта информация будет общественной,

и значит в некотором роде
станет политическим кризисом».

Поэтому, говоря о прозрачности

и об открытости,

я думаю, очень даже следует иметь в виду,

что то, что было правильным,
также и не сработало.

Как Гёте сказал
несколько столетий тому назад,

а он не был ни болгарином,
ни политологом:

«Где ярче свет —
там тени гуще».

Большое спасибо.

(Аплодисменты)