Мы не оставляем горе позади. Мы движемся вперёд вместе с ним

В этом то душераздирающем, то весёлом разговоре писатель и ведущая подкаста Нора Макинерни делится своей с трудом заработанной мудростью о жизни и смерти. Ее откровенный подход к тому, что, скажем прямо, затронет нас всех, одновременно освобождающий, но и мучительный. Главный её призыв — изменить наше отношение к горю. «Скорбящий человек снова будет смеяться и снова улыбаться», — говорит она. «Он будет двигаться вперёд. Но это не значит, что всё осталось позади».

2014 год был для меня особенным.

Бывал у вас такой

особенный, значительный год?

У меня было так:

3 октября у меня случился выкидыш.

Затем 8 октября мой папа умер от рака.

А 25 ноября мой муж Эрон умер

после трёх лет борьбы
с глиобластомой 4-й степени,

а проще говоря с раком мозга.

Итак, со мной весело.

(Смех)

Меня постоянно куда-то приглашают.

Бурная социальная жизнь.

Обычно, когда я рассказываю
об этом периоде в моей жизни,

основная реакция, которую я получаю:

(Вздыхает)

«Я не... я себе представить не могу».

Но я думаю, что вы можете.

Я думаю, вы можете.

И я думаю, вы должны,

потому что однажды это случится и с вами.

Возможно, не те же самые потери
в том же порядке и так же стремительно,

но как я сказала, со мной весело,

и я видела одно исследование,
которое вас ошеломит:

все, кого вы любите, умрут
с вероятностью 100 процентов.

(Смех)

И поэтому вы пришли на TED.

(Смех)

(Аплодисменты)

После всех этих случившихся потерь

я превратила в профессию
разговоры о смерти и утратах,

не только своих собственных,
которые довольно легко перечислить,

но об утратах и трагедиях,
которые испытали другие.

Должна признаться, это свободный
сектор на рынке.

(Смех)

Это маленький сектор, и я бы хотела
зарабатывать больше, но...

(Смех)

Я написала несколько очень
воодушевляющих книг,

веду очень воодушевляющий подкаст,
открыла маленькую некоммерческую фирму.

Я лишь пытаюсь делать, что могу,

чтобы как-то сгладить людям неловкость,

ведь горе так некомфортно.

Это так неловко, особенно
если это чьё-то другое горе.

Поэтому частью работы стала группа,
которую я начала со своей подругой Моу,

тоже вдовой,

группу, которую мы называем
Клуб Горячих Молодых Вдов.

(Смех)

И у нас всё по настоящему:
членские карточки

и футболки.

И когда ваш близкий умирает,
ваш муж, жена, девушка, парень,

не важно, были вы женаты или нет,

ваши друзья и ваша семья
будут оглядываться по сторонам

в поисках друзей, друзей их друзей
их друзей,

пока не найдут кого-то,
кто прошёл через нечто подобное,

и потом они подтолкнут вас друг к другу,

чтобы вы могли общаться между собой
и не распространять вашу печать на других.

(Смех)

И это то, чем мы занимаемся.

Просто собрания небольших групп,

где мужчины, женщины, гомо, гетеро,
женатые, гражданские супруги

могут поговорить о своих умерших

и говорить вещи,

которые другие люди в их жизни
не готовы или не хотят слышать.

Диапазон разговоров огромен.

Вроде: «Мой муж умер две недели назад,

а я не могу перестать думать
о сексе, это нормально?»

Да.

«Что если это один из Property Brothers?»

Менее нормально, но приемлемо.

(Смех)

Вещи как: «Когда я на улице и вижу
пожилых людей, держащихся за руки,

пары, которые точно вместе десятки лет,

и я смотрю на них и представляю

всё то, через что они прошли вместе, —

хорошее, плохое,

ссоры по поводу того,
чья очередь выкидывать мусор, —

и моё сердце просто наполняется яростью».

(Смех)

И этот пример очень мне близок.

Большинство разговоров,
которые происходят у нас в группе,

могут и будут оставаться между нами,

но есть вещи, о которых мы говорим,

и другой части мира —
части, примыкающей к горю,

но ещё не охваченной горем, —

было бы полезно их услышать.

И если не заметно,

я интересуюсь и могу проводить
только ненаучные исследования,

так что я пошла
в Клуб Горячих Молодых Вдов

и сказала: «Друзья, помните, когда ваш
близкий ушёл из жизни?» Они помнили.

«Вы помните все те фразы,
что люди вам говорили?»

«О, да».

«Какие вы ненавидели больше всего?»

Я получила много комментариев, ответов,
люди говорили о многом,

но две фразы быстро поднялись в топ.

«Двигаться дальше».

Сейчас, после 2014 года,

я вышла замуж за очень милого
человека, которого зовут Мэтью,

у нас четверо детей в нашей общей семье,

мы живём в пригороде Миннеаполиса,
штат Миннесота, США.

У нас есть собака-спасатель.

(Смех)

Я езжу на минивэне,

у которого двери открываются,
даже если я их не трогаю.

(Смех)

И по всем «мэркам», жизнь удалась.

Я никогда не произносила «мэрка»,
никогда так не произносила.

(Смех)

Не знаю, откуда это взялось.

(Смех)

Никогда не слышала,
чтобы кто-то так говорил.

Кажется, это должно так произноситься,

и потому английский язык такой бредовый...

(Смех)

Поражаюсь людям, кто говорит на нём

в дополнение к другим логичным языкам,
просто молодцы.

(Смех)

Но по всем меркам...

(Смех)

По всем меркам, жизнь правда удалась,
но я не «двигаюсь дальше».

Я не двигаюсь дальше,
и я так ненавижу эту фразу,

и понимаю, почему её ненавидят другие.

Потому что она означает,

что жизнь Эрона, и смерть,
и любовь — просто моменты,

которые я могу оставить позади
и, скорее всего, должна.

Но когда я говорю об Эроне,
я перехожу на настоящее время,

и я всегда думала,
что это какая-то странность.

А потом я заметила, что все так делают.

И не потому что мы живём в отрицании
или потому что забывчивы,

а потому что наши любимые,
которых мы потеряли,

до сих пор присутствуют в нашей жизни.

Так что когда я говорю: «Эрон такой...»

Это потому, что Эрон и сейчас такой.

И не такой, как раньше,

что было намного лучше,

и не такой, каким верующие люди
пытаются мне его описать.

Просто он настолько незабываемый,

что я чувствую его присутствие.

Здесь,

он присутствует в моей работе,

в нашем общем ребёнке,

в трёх других детях, которых я воспитываю,

которые никогда его не встретят,
не разделяют его ДНК,

но которые есть в моей жизни
только потому, что у меня был Эрон

и потому что я потеряла Эрона.

Он присутствует в моём замужестве с Мэтью,

потому что жизнь Эрона,
его любовь и смерть

сделали из меня ту, на которой
Мэтью захотел жениться.

Так что я не двинулась дальше от Эрона,

я двинулась дальше вместе с ним.

(Аплодисменты)

Мы развеяли прах Эрона над его
любимой рекой в Миннесоте,

и когда пакет опустел —

потому что когда вас кремируют, вы
помещаетесь в пластиковый пакет, —

всё ещё были частицы пепла,
приставшие к моим пальцам.

И я могла бы просто опустить руки
в воду и ополоснуть их,

но вместо этого я начисто облизала руки,

потому что я так боялась потерять ещё
больше того, что уже потеряла,

и я отчаянно хотела убедиться, что он
навсегда останется частью меня.

Но, конечно, он останется.

Ведь когда ты видишь, как близкий
человек травит себя три года ядом

ради того, чтобы оставаться рядом
с тобой ещё немного,

это навсегда остаётся с тобой.

Когда ты видишь, как здоровый человек,
которого ты однажды встретила,

исчезает, это остаётся с тобой.

Когда ты видишь, как твой сын,
которому нет ещё и двух лет,

залезает к отцу в кровать
в его последний день жизни,

будто знает что произойдёт
через пару часов,

и говорит: «Я люблю тебя.
Всё сделано. Пока, пока».

Это остаётся с тобой.

Так же как когда ты влюбляешься,
наконец по-настоящему влюбляешься

в кого-то, кто понимает тебя
и знает тебя,

и ты осознаёшь: «Боже,
я была слепа всё это время.

Любовь — не состязание
и не реалити-шоу, она тихая,

она словно невидимая нить спокойствия,
связывающая вас двоих,

даже когда вокруг сплошной хаос,

когда всё вокруг рушится,
даже когда его больше нет».

Это остаётся с тобой.

У нас была привычка —

потому что у меня руки всегда ледяные,
а он такой тёплый —

я брала и засовывала свои ледяные руки
под его рубашку,

прижимала их к его горячему телу.

(Смех)

И он так это ненавидел,

(Смех)

но он любил меня,

и когда он умер,
я легла в кровать с Эроном

и положила мои руки под него

и почувствовала его тепло.

И я даже не смогу сказать,
были ли у меня руки холодными,

но я могу сказать,

что знала, что делаю это
в самый последний раз.

И что это воспоминание
всегда будет грустным.

И оно будет всегда приносить боль.

Даже когда мне исполнится 600 лет,
и я уже буду голограммой.

(Смех)

А воспоминание о встрече с ним всегда
будет заставлять меня смеяться.

Скорбь не происходит в вакууме,

она происходит и смешивается
со всеми другими эмоциями.

Так, я встретила Мэтью,
моего нынешнего мужа,

который не любит это определение,

(Смех)

хотя оно очень точное.

(Смех)

Я встретила Мэтью, и...

среди людей, которые меня любят,
послышался этот вздох облегчения

вроде: «Прошло!

Она смогла.

Она получила счастливый конец,
можем расходиться.

Мы хорошо справились».

И такой подход даже мне
казался привлекательным,

и я думала, что, может, я тоже
его применю, но я не смогла.

Для меня началась новая глава.

И это такая хорошая глава —
я люблю тебя, милый, —

такая хорошая глава.

Но особенно в начале она
напоминала параллельную вселенную

или как из старых книг 80-х годов
«выбери своё приключение»,

где были две параллельные линии сюжета.

Я раскрыла своё сердце Мэтью,

и тут мой мозг: «Почему бы нам
не подумать об Эроне?

О прошлом, настоящем и будущем,
просто обо всём» — и я думала.

И внезапно эти два сюжета начинали
разворачиваться одновременно,

и влюблённость в Мэтью помогла мне
осознать чудовищность

той потери, что я пережила
со смертью Эрона.

И не менее важно,

она помогла мне осознать,
что моя любовь к Эрону,

моя скорбь по Эрону

и моя любовь к Мэтью —
это не противодействующие силы.

Это просто звенья одной цепи.

Это одно и то же.

Я... как бы сказали мои родители?

Я не особенная.

(Смех)

У них было четверо детей,
и они как бы... ну, честно.

(Смех)

Но я — нет, не особенная.

Я знаю это, я полностью осознаю,

что весь день, каждый день по всему миру

происходят ужасные вещи.

Постоянно.

Как я говорила, я весёлая.

Но происходят ужасные вещи,

люди переживают глубоко задевающие и
травмирующие потери каждый день.

И часть моей работы

в странном подкасте, что я веду,

иногда говорить с людьми

о самой ужасной вещи,
когда-либо с ними произошедшей.

И иногда это потеря кого-то любимого,

несколько дней или недель назад,
лет или даже десятилетий назад.

И люди, у которых я беру интервью, —

они не замкнулись в себе
вокруг этой потери

и не сделали её центром своей жизни.

Они продолжали жить,
их миры продолжали вращаться.

Но они говорят со мной,
абсолютно чужим человеком,

об умершем человеке, которого они любили,

потому что такой опыт

оставляет на нас след и формирует нас
так же, как и опыт радостный.

И так же навсегда.

Намного дольше момента
последних соболезнований

и поминальных обедов.

Мы ведь не смотрим
на окружающих нас людей,

испытывающих радости и чудеса жизни, и не
говорим им «двигаться дальше», не так ли?

Мы посылаем открытки вроде:
«Поздравляем вас с рождением малыша!»,

и затем через пять лет мы же не думаем:
«Снова день рождения? Да забудьте уже».

(Смех)

Да, все поняли, ему пять.

(Смех)

Надо же.

(Смех)

Но горе — одна из тех вещей,

как влюблённость, или рождение ребёнка,
или просмотр «Прослушки» на HBO,

которые невозможно понять, пока вы с ними
не столкнётесь, не переживёте их.

И когда вы столкнётесь с этим,
с вашей любовью или ребёнком,

когда это будет ваше горе и ваше место на
первом ряду на похоронах,

тогда вы поймёте.

Вы поймёте, что вы не просто
переживаете момент времени,

счётчик просто не обнулится,

вас коснулось нечто хроническое.

Нечто неисцелимое.

Это не смертельно, но иногда скорбь
чувствуется и кажется таковой.

И если мы не можем защитить
друг друга от этого,

то что мы можем сделать?

Что мы можем, кроме как пытаться
напомнить друг другу,

что некоторые вещи невозможно исправить

и не все раны можно заживить?

Мы нужны друг другу, чтобы помнить,

чтобы помогать друг другу помнить,

что скорбь это многозадачная эмоция.

Что вы можете быть и будете
печальны и счастливы,

вы будете горевать, но сможете влюбиться
в тот же год, неделю или в тот же момент.

Нам необходимо помнить, что скорбящий
человек будет смеяться и улыбаться вновь.

Если повезёт, он даже может
вновь полюбить.

И да, конечно, он будет двигаться вперёд.

Но это не значит, что он оставил всё
позади.

Спасибо.

(Аплодисменты)