Эбони Робертс: Я помню, как мой отец
приставлял пистолет
к голове моей матери.
Она умоляла его опустить пистолет,
но он не обращал внимания.
Когда она рванулась к двери,
он последовал за ней
и, выйдя наружу, выстрелил.
Мне было двенадцать.
Я помню этот момент кадр за кадром.
Я чувствовала себя онемевшей.
Я чувствовала себя одинокой.
Слава Богу, пуля не задела её,
но моя семья больше не была прежней.
Я так и не стала прежней.
Я тогда не знала, как именно
на меня повлияют неустойчивые
отношения родителей,
но я знала, что не хочу любовь, как у них.
Моя история должна была быть другой.
Годы спустя, когда я встретила тебя,
я безумно влюбилась.
Ту близость невозможно отрицать.
Будто тебя специально выбрали для меня.
Я думала, мы будем вместе всегда.
Но мы боролись с теми же проблемами,
которые были у моих родителей,
и спустя 9 лет совместной жизни
мы со всем покончили.
У нас тогда был Секу.
Ему было всего три.
Хотя он был слишком маленьким, чтобы
действительно понимать происходящее,
он уже мог понять,
что мама и папа
больше не будут жить в одном доме.
Наше расставание сильно ударило по мне.
Но я решила,
что не позволю, чтобы моё разбитое сердце
повлияло на судьбу Секу.
Сначала нам было трудно освоить
эту новую область,
сородительство.
Я задавалась вопросом,
как нам вырастить этого прекрасного
мальчика чудесным
и сильным,
несмотря на развал наших отношений.
Для меня ответ был прост.
Я могла либо выбрать страх,
страх остаться одной,
страх неизвестности,
или выбрать любовь.
И я выбрала любовь.
Это значит — видеть в тебе
хорошие отцовские качества.
Это значит — видеть в тебе
хорошие отцовские качества,
а не промахи, как моего партнёра.
Это значит — каждый раз
ставить Секу первым,
даже если всё идёт не по-моему.
Я знаю, что мои родители
метались туда-сюда,
пытаясь разобраться
ради нашего с братом блага.
Хоть я и ценю их усилия,
лучше бы они этого не делали.
Я видела слишком много,
я слышала слишком много.
Я знала, что не хочу этого для Секу.
Я хотела, чтобы Секу знал,
каково это, когда родители ладят,
когда они как команда.
Я хотела, чтобы он знал,
как выглядит любовь в самой чистой форме.
Любовь долготерпит, милосердствует.
Любовь не мыслит зла,
не ищет своего.
Любовь всё покрывает,
всему верит, всего надеется,
всё переносит.
Шака Сенгор: Это был 1983 год.
Мне было 11 лет.
Я помню, как был в подвале с моим отцом
у нас дома на востоке Детройта.
Я смотрел, как он укладывает альбомы
в голубые и оранжевые ящики из-под молока,
а слёзы текли у него из глаз.
Прямо перед этим
он и моя мать
усадили меня и моих братьев
и сказали, что разводятся.
Тридцать лет спустя
я плакал,
укладывая вещи у себя дома.
Эбони и я познакомились,
когда я отсиживал свой 19-летний приговор.
Четыре года
мы переписывались,
созванивались и встречались,
строя, как нам казалось, нерушимый союз.
Мы боролись с системой вместе
и думали, что сможем не повторить
ошибок своих родителей.
Она была поэтом,
я был писателем.
Она была потрясающей,
с учёной степенью.
Я был красивым,
со школьным аттестатом.
(Смех)
У нас было что-то волшебное.
Мы создали что-то, что, казалось,
не прекратится.
К сожалению,
наши отношения расстроились,
когда я вышел из тюрьмы.
Посттравматическое
стрессовое расстройство,
травма от тюремного заключения,
багаж её отношений,
моя неопытность в отношениях
разрушили то, что мы построили.
В центре всего этого
был наш прекрасный мальчик.
Я помню, как мы
впервые принесли Секу домой.
Это было так потрясающе, здорово,
мы работали вместе, сотрудничали,
поддерживали друг друга.
У тебя была ночная смена,
у меня — утренняя.
Всё шло прекрасно.
А потом всё поменялось.
Это поменялось тем утром, когда ты,
радостная, вошла и сказала:
«Я возвращаюсь на работу!
Ты не рад?»
И я: «О да, я просто в экстазе.
(Смех)
Я не мог бы быть счастливее».
На самом деле, мне было страшно.
Но я не смог сказать этого.
Вместо этого я сказал:
«Ура, отличного дня тебе».
Ты ушла,
а я остался с Секу.
Сейчас я понимаю,
что мы укрепляли доверие,
необходимое родителям для сосуществования.
И твоё доверие было самым ценным даром.
И что ты строила основание и каркас
для того, что мы называем родительством.
ЭР: Зная, как разрыв наших родителей
повлиял на нас,
понимаете, мы очень волновались,
как наш разрыв повлияет на Секу.
Было тяжело,
но мы нашли выход.
И Секу бы сказал,
что мы лучшие родители в мире.
Я рада, что он так думает.
С самого начала мы решили
при его воспитании быть союзниками,
а не противниками.
Сломать вредную схему,
которую мы наблюдаем снова и снова,
когда родители забывают о том,
что важнее всего —
дети.
Они позволяют своей боли мешать.
В конце концов, мы на одной стороне —
на стороне Секу.
Знаете, мне нужно признаться,
что у нас безусловные отношения,
и многие люди этого не понимают.
Мы не идеальные люди и родители.
Но мы уважаем
роль друг друга в жизни Секу.
Мы разрешаем ему делать то,
что наши родители никогда бы
нам не позволили.
Мы не позволяем своим страхам
ограничивать его.
Мы поощряем его естественное
любопытство к миру
и его отношение к нему.
Помнишь, как мы вернулись с работы,
и Секу нашёл лужу,
лужу грязи, подчёркиваю.
Он был с иголочки одет в «Levi's»,
с головы до ног.
И он нашёл это лужу и пошёл к ней.
Он хотел потрогать грязную землю,
и мы разрешили ему это.
Мы воспротивились желанию запретить,
а пошли и дали ему лопату
и разрешили прочувствовать землю,
исследовать её, как он хочет, и он играл
и был счастлив, как свинья в грязи.
(Смех)
Мы поняли, что одежду можно постирать,
грязь отмыть,
но радость этого момента,
возможность потрогать
и удивиться тому, чего он раньше не знал,
намного ценнее одежды или грязи,
которую можно отстирать.
Мы продолжаем переосмыслять
хорошее и плохое
в процессе родительства.
Секу озадачивает нас каждый день.
Знаете, мы разрешаем
ему залезать на диван,
рисовать на одежде и обуви,
бегать по магазину — ну, я разрешаю.
И я чувствую осуждающие взгляды
других мам,
которые думают, что дети должны вести себя
тихо и хорошо прилюдно.
Мне задают вопросы, осуждая,
но я не обращаю на это внимания.
Потому что в конце концов,
наша задача сопровождать Секу по жизни,
а не контролировать его.
Мы тут для того, чтобы помочь ему
найти место в мире,
открыть его скрытые таланты,
понять, для чего он родился.
Мы растим свободного чёрного мальчика
в мире, который презирает чёрную радость,
а мы отказываемся ограничивать его,
как это уже делает мир.
ШС: Наше родительство
можно представить как аллегорию,
монету возможностей,
у которой две стороны.
С одной стороны,
действительность взросления
чёрного мальчика в обществе,
которое считает, что чёрные мальчики,
чёрные тела и чёрные жизни
рассматриваются только как прибыльные,
одноразовые.
Есть и другая сторона.
Способность двух родителей,
которые больше не вместе,
сосуществовать, поддерживать друг друга,
любя друг друга, публично показывая
свою привязанность,
почитая отношения с сыном.
Ещё более важна
сила поддерживать друг друга
во все напряжённые моменты.
Как-то раз
была моя очередь забирать Секу, помнишь?
Я пошёл за ним, он был в первом классе,
и, когда я шёл,
ко мне подошла чья-то мама и сказала:
«Привет, Шака.
Я видела, как Опра Уинфри передала
тебе привет
на CNN вчера вечером».
Она была взволнованной, даже слишком.
Я был в ужасе.
Потому что я подумал, что случится,
если она расскажет другому родителю,
потом они расскажут ещё кому-то,
потом они поищут информацию обо мне
и узнают,
что я был в тюрьме
за убийство второй степени.
Потом об этом услышит их ребёнок.
Когда они придут в школу, то скажут Секу:
«Твой папа был в тюрьме,
потому что убил кого-то».
Я помню, как Секу выбежал,
и я знал, что нужно позвонить Эбони.
Я позвонил ей, объяснил, что случилось,
Эбони сказала: «Вам нужно поговорить».
Я привёл его домой,
приготовил ко сну,
и мы говорили полчаса.
Я рассказал, почему был в тюрьме.
Я выслушал его.
Потом мы позвонили его маме,
чтобы сделать наш вечерний ритуал,
когда она читает молитву,
а потом я делаю аффирмации.
Помню, как крепко обнимал его.
И я понял важность аффирмаций,
которые мы делаем еженощно.
Это как карта, путеводитель,
лакмусовая бумажка для родителей,
которые защищают
и делают своих детей сильнее,
особенно в таком трудном мире, как наш.
Для нас сородительство намного больше,
чем забирать ребёнка и возвращать его,
чем игры,
решения о том, что ему носить и есть.
Для нас это о разделении совместной ноши,
облегчении,
поведении, которое достойно
нашего сына.
Поэтому мы делаем аффирмации.
ЭР: Никогда бы не подумали, что будем тут.
Но мы тут.
Мы надеемся, что наше поведение
по отношению к Секу
и к друг другу —
модель успешного сородительства.
Нам хочется показать вам еженощный
ритуал аффирмаций,
который Шака делает с Секу каждый вечер
перед сном.
ШС: Привет.
(Аплодисменты)
ШС: Я хороший.
Секу: Я хороший.
ШС: Я классный.
Секу: Я классный.
ШС: Я чудесный.
Секу: Я чудесный.
ШС: Я осознанный.
Секу: Я осознанный.
ШС: Я добрый.
Секу: Я добрый.
ШС: Я любящий.
Секу: Я любящий.
ШС: Я заботливый.
Секу: Я заботливый
ШС: Я весёлый.
Секу: Я весёлый.
ШС: Я умный.
Секу: Я умный.
ШС: Я большой.
Секу: Я большой.
ШС: Я воин.
Секу: Я воин.
ШС: Я борец..
Секу: Я борец.
ШС: Я Секу.
Секу: Я Секу.
(Возгласы одобрения и аплодисменты)
Отличная работа, сынок.