Эта история началась в 1985 году, когда в 22-летнем возрасте я стал Чемпионом мира по шахматам, победив Анатолия Карпова. В начале того же года я проводил так называемый сеанс одновременной игры против 32 лучших в мире шахматных вычислительных машин в Гамбурге в Германии. Я выиграл все матчи, и в то время никому не казалось чем-то удивительным то, что я смог выиграть у 32 компьютеров одновременно. Для меня это было золотое время. (Смех) Машины играли слабо, а волосы держались крепко. (Смех) Но уже 12 годами позже я сражался не на жизнь, а на смерть против одного единственного компьютера в матче, названном на обложке «Newsweek» «Последним шансом разума». Совсем ненавязчиво. (Смех) От мифологии до научной фантастики поединок человека против машины часто представляется, как вопрос жизни и смерти. Джон Генри, «стальной молоток», легендарный афро-американский супергерой XIX века, соревновался с паровым молотом в пробивании тоннеля в скале. Легенда о Джоне Генри — часть давно сложившейся парадигмы противостояния человека технологиям. Эта риторика соперничества доминирует и по сей день. Мы учавствуем в гонке против машин, это сражение, если не война. Нас лишают работы. Людей заменяют, как будто они уже исчезли с лица Земли. Достаточно вспомнить, что такие фильмы, как «Терминатор» или «Матрица», считаются реальностью. Есть лишь немного областей, где тело и разум человека могут на равных соперничать с компьютером или роботом. Мне бы хотелось, чтобы их было больше. Вместо этого я оказался одновременно благословлён и проклят, став олицетворением поражения в противостоянии человека и машины, о котором говорят до сих пор. В самом знаменитом после Джона Генри поединке человека с машиной я сыграл два матча против Deep Blue — суперкомпьютера IBM. Никто уже не помнит, что я выиграл первый матч. (Смех) (Аплодисменты) Это было в Филадельфии, до проиграша на следующий год в Нью-Йорке. Но, по-моему, это справедливо. Ведь не отмечены же какими-то особыми датами в истории все провалившиеся попытки покорить Эверест до того, как сэр Эдмунд Хиллари вместе с Тэнцингом Норгеем достигли его вершины. Я всё ещё был чемпионом мира в 1997 году, когда компьютеры наконец «доросли» до шахмат. Я был тогда вершиной Эвереста, которую покорил Deep Blue. Должен сказать, что, разумеется, это сделал не Deep Blue, а его создатели: Анансараман, Кэмпбелл, Хоэн, Сю. Снимаю перед ними шляпу. Как всегда, победа машины была человеческим триумфом, о чём мы склонны забывать, когда созданное нами же превосходит нас. Deep Blue победил, но был ли он при этом умён? Нет, не был. Во всяком случае не в том смысле, о каком мечтали Алан Тюринг и другие основоположники информатики. Оказалось, что шахматы можно постичь с примением грубой силы, то есть при достаточно быстрых процессорах и достаточно смышлёных алгоритмах. Хотя по факту достижения результата — игры в шахматы на гроссмейстерском уровне — Deep Blue был умён. Но даже при невероятной скорости в 200 миллионов комбинаций в секунду, метод Deep Blue не приблизил нас, как того хотелось, к разгадкам тайн человеческого разума. Очень скоро роботы станут водителями такси, врачами и профессорами, но будут ли они «разумны»? Я бы предпочёл оставить этот вопрос философам и составителям словарей. Важно то, какие чувства мы, люди, испытываем, живя и работая бок о бок с этими машинами. Когда мне впервые представили Deep Blue в феврале 1996 года, я уже был чемпионом мира более десяти лет, и я сыграл 182 игры на мировых чемпионатах и сотни игр против других мастеров в различных состязаниях. Я знал, чего ожидать от своих соперников и чего ожидать от самого себя. Я привык предугадывать их ходы и оценивать их эмоциональное состояние, наблюдая за их жестами и поведением, глядя им в глаза. И тут я оказался перед шахматной доской напротив Deep Blue. Я немедленно ощутил некую новизну, некий дискомфорт. Нечто вроде того, что вы бы почувствовали во время первой поездки на автомобиле без водителя или когда ваш новый компьютерный босс отдал бы первое распоряжение. Во время той первой игры я не был уверен, чего можно было от этой штуковины ожидать. Технологии развиваются стремительно, и IBM вложила в это солидные средства. Я проиграл тот матч. И меня не оставляла мысль: а можно ли его вообще победить? Пришёл ли конец моей излюбленной игре в шахматы? То были естественные человеческие сомнения и страхи, и я был совершенно уверен в том, что мой оппонент Deep Blue никаких беспокойств не испытывал. (Смех) После того сокрушительного удара я сражался снова и отыграл первую партию, но написанного не сотрёшь. Пускай я проиграл машине, но я по крайней мере не удостоился судьбы Джона Генри, который, победив, погиб от истощения с молотом в руке. Оказалось, что миру шахмат всё ещё нужен был чемпион мира в человеческом обличии. И даже сегодня, когда бесплатные шахматные приложения на последних моделях телефонов мощнее Deep Blue, люди всё ещё играют в шахматы и даже больше, чем когда-либо. Пессимисты предрекали, что никто не захочет играть в игру, в которой может победить машина, и оказались неправы, и это доказано, но мрачные предсказания в отношении технологий всегда были популярным времяпрепровождением. Я на собственном опыте убедился, что страхам надо смотреть в лицо, если мы хотим извлечь максимум из того, что есть в технологиях, и что надо побеждать эти страхи, если мы хотим сохранить всё самое лучшее, что есть в человечности. Пока я зализывал раны, меня посетило вдохновение по поводу поединков против Deep Blue. Как говорится в русской пословице: не можешь победить — присоединяйся! Тогда я подумал: а что, если сыграть вместе с компьютером, имея компьютер на своей стороне, объединив наши силы — человеческую интуицию с машинными расчётами, человеческую стратегию с машинной тактикой, человеческий опыт с машинной памятью?