Большинство людей боятся смерти, меня же приводят в ужас коктейльные вечеринки. (Смех) Я не самый лучший собеседник, поэтому, если влить в меня пару коктейлей, невозможно предугадать, чего от меня ожидать. (Смех) Примерно это произошло на одной вечеринке, когда я уже допивала второй мартини. Я вступила в дискуссию с ярым приверженцем идеи «Остановим старение» — мечтой об увеличении продолжительности жизни, присущей миллиардерам из Кремниевой долины, считающим, что никогда не умрут. Один из них похвастался, что ежедневно принимает 150 различных пищевых добавок, чтобы избежать смерти — тратя на это уйму времени, не говоря уже о вреде желудку. (Смех) Мой собеседник не считал это чем-то странным. Он был вдвое моложе меня, даже ещё моложе. Так как смерть подобралась ближе ко мне, чем к нему, он ошибался, полагая, что я сильно обеспокоена этим. И моё бесстрашие его шокировало. Он воспринял равнодушие как признание поражения с моей стороны. «Зачем вы ограничиваете себя там, где это не нужно? — спросил он. — Биотехнологии могут остановить старение: они могут остановить даже смерть». Тут-то всё и началось. (Смех) «А что плохого в смерти?» — возразила я. Вопрос застал его врасплох и, признаться, меня тоже. Никогда бы не подумала, что однажды спрошу об этом. Ранее я не ставила вопрос так прямо, но всё же он прозвучал благодаря выпитому алкоголю. (Смех) Так мы перешли к сути вопроса: оказывается, все должны бояться смерти. Поспрашивайте людей об этом, как это сделала я, причём не всегда на вечеринках — и большинство ответят, что боятся умереть, думая уже о том, как бы поскорее отделаться от вас. Был такой психолог Уильям Джеймс, который называл смерть злом и червём в сердцевине устремлений человека к счастью. Или поэт Филип Ларкин, который также рассуждал о сути вещей и писал о лишении сна от страха перед вечной пустотой. Оказывается, мне так же нелегко принимать что-то за данность, как нелегко общаться на вечеринках. Когда что-то кажется абсолютно очевидным, я начинаю задавать вопросы: ведь принимая что-то на веру, мы не даём себе времени на обдумывание вопроса. Вы можете сказать, что у меня не было возможности задуматься о собственной смерти, но я была близка к ней не один раз. На Ближнем Востоке в меня стреляли на журналистском задании, бомбили с мирным населением, мне угрожали правые экстремисты. Но ближе всего к смерти я оказалась исключительно по своей вине. Я потеряла управление машиной на третьем повороте гоночной трассы на Среднем Западе США и невероятно медленно перевернулась, и снова перевернулась, и да, опять перевернулась. А в это время всего одна мысль крутилась у меня в голове, словно какая-то мантра. Я всё думала: «Как же глупо я умру». (Смех) Моей первой реакцией, как только машина остановилась и я поняла, что ещё жива, было изумление вместе с благодарностью тому, кто изобрёл защитный шлем. (Смех) Это потом я задалась вопросом: «А что такого глупого было бы в этой смерти?» То есть что можно рассматривать как разумный вариант смерти? (Смех) И почему вообще я об этом подумала? А дело было в моём интеллектуальном тщеславии. Конечно, я была слишком умна, чтобы так глупо умирать. (Смех) Получается, что мне невероятно важна не только моя жизнь, но и моя смерть — притом, что когда я умру, я не смогу оценить значимость этого события. Я вообще не смогу что-либо оценить — и, к счастью, я не религиозна — потому что я уже буду, наверное, где-то в загробном мире. И это, мягко говоря, отрезвляет: смысл не в том, чтобы никогда не умирать, а в том, что ваша текущая жизнь может определить ход вашей следующей жизни. Иными словами, нынешняя жизнь сама по себе не имеет какой-либо ценности. Здесь даже не нужны иные слова, хватит мотивирующего высказывания мегапастора Рика Уоррена, автора книги «Целеустремлённая жизнь»: «Земля, — так он говорит, и я не выдумываю, — Земля — это перевалочная база, детсад, испытание перед вечной жизнью». Значит, жизнь — это тренировка? Довольно банально. Или вот ещё: в Кремниевой Долине приверженцы бессмертия сводят свою идею к нецерковному варианту того же самого: вы навсегда останетесь в своём теле вместо превращения в нечто бестелесное. И вот мы встречаем сооснователя Paypal Питера Тиля, который говорит — и я цитирую — «Когда люди думают о приближающейся смерти, это их демотивирует». (Смех) Дальше — больше! (Смех) Он говорит: «Идея бессмертия — вот что мотивирует!» Я отношусь к тем безумцам, которые могут представить свою смерть, и меня поражает бойкое заявление Тиля. Он сводит само человеческое существование к языку корпоративного управления, его мотивационной части. Он уверен, что наши жизни обесцениваются их неминуемым завершением, и полагает, что жизнь — это только количественные показатели, и её ценность определяется числом лет. По мнению Тиля, мы просыпаемся по утрам не от любви к жизни, которую проживаем, а лишь в надежде, что мы будем так просыпаться всегда. Меня, например, это ввело бы в депрессию. (Смех) (Аплодисменты) Мечта Тиля — мой кошмар. (Смех) Задумайтесь об этом на минуту, может, это и ваш кошмар тоже. Но отбросим практические соображения о том, кто сможет себе позволить жить вечно. Материальная сторона вопроса не важна, если вы миллиардер, ну или не так важна, потому как количество миллиардов — лишь капля в море финансов ради вечности. Я же предлагаю вам задуматься, каково это — жить вечно, постоянно двигаться вперёд, как тот игрушечный кролик в рекламе батареек, бьющий в свой крошечный барабан. (Смех) И всё же мы можем представить вечность. Это часто отражается в наших словах. Когда мы рассказываем о лекции, которой не было конца, или жалуемся на чью-то непрерывную болтовню, или называем плохой фильм бесконечно затянутым. Осознанно или нет, мы понимаем, что без своего завершения жизнь станет плоским и безликим пространством: бесконечной чередой каких-то действий. Бесконечность высосет всю жизненную силу, лишит смысла, и мы почувствуем лишь скуку и бессмысленность, а это признак хронической депрессии. Поэтому я бы хотела однажды умереть. Я не хочу жить вечно, потому что бессмертие — это не то, о чём можно мечтать, напротив — это проклятие. Вспомните греческий миф о Сизифе, вечно толкающем камень в гору и никогда не достигающем вершины. Или истории о призраках и вампирах — живых мертвецах, обречённых на вечные скитания. Или даже герой из комиксов — Супермен, который был лишён обычной жизни Кларка Кента: ему было не суждено жить, любить и умереть как человеку. Нам нужны концы, потому что базовый конец уже есть в нас: завершение жизни, наша смертность — неотъемлемая часть человека. Мы конечны в нашей бесконечности, и осознание этого факта повышает ценность нашего существования, представляет жизнь как путешествие. Нет ничего плохого в том, что я когда-нибудь умру, ведь это придаёт смысл. Побуждает к жизни. Это то, что говорит мне: «Цени жизнь! Не принимай её как должное! Напиши ещё одну книгу! Смейся с друзьями! Исследуй! Съешь ещё одну дюжину устриц!» (Смех) Потому что не важно, как долго я проживу, важно, как я проживу, и я намерена жить в полную силу — до конца. Спасибо! (Аплодисменты)