Когда-то мир был
большой неблагополучной семьёй.

В ней правили величественные
и могущественные родители,

а люди были беспомощными

и отчаявшимися непослушными детьми.

Если кто-то из детей побойчее
ставил под сомнение

авторитет родителей, их ругали.

Если любопытство заводило их
в родительские комнаты

или даже в тайные картотеки, их наказывали

и говорили, что ради их же блага

они больше никогда не должны туда заглядывать.

И как-то раз появился человек

со множеством коробок
с секретными документами,

выкраденными из родительских комнат.

«Глядите, что они скрывали от вас», —
сказал он.

Дети глянули и изумились.

Там были карты и протоколы собраний,

на которых родители разносили друг друга в пух.

Вели себя прямо как дети.

И они тоже совершали ошибки, совсем как дети.

С той лишь разницей, что их ошибки

были скрыты в тайных картотеках.

И ещё была одна девочка, которая считала,

что им не место в тайных картотеках,

а если они и там, должен быть закон,

дающий детям право доступа.

И вот она взялась за претворение этой идеи.

В общем, это я девочка из этой истории,
а секретные документы,

которые меня интересовали,
находились вот в этом здании,

в британском Парламенте,
а раздобыть я хотела

данные квитанций по расходам

членов Парламента.

Мне казалось, это обычный
для демократии вопрос. (Аплодисменты)

Не было такого, чтоб я спрашивала
код от склада ядерного оружия

или что-то в этом роде, но, судя по
масштабам оказанного мне сопротивления

в результате этого запроса
в рамках Закона о свободе информации

можно было подумать,
что я что-то такое и спросила.

В общем, на эту борьбу
у меня ушло около пяти лет,

и это был один из многих сотен
сделанных мной запросов,

нет, я не...
Слушайте, я, честно, не собиралась

устраивать переворот в британском Парламенте.

Такого намерения у меня не было.
Я просто делала эти запросы

в рамках исследования
для своей первой книги.

Но это вылилось в эту очень долгую
затяжную юридическую борьбу,

и вот через пять лет я воюю с Парламентом

перед тремя самыми выдающимися
судьями Высокого Суда

и жду их решения о том,
должен ли Парламент раскрыть эти данные.

И, должна сказать,
что особых надежд я не питала,

ведь я знакома с правящими кругами. Я думала,

что они всегда держатся заодно.
Удачи не видать.

И знаете, что? Я победила! Ура!
(Аплодисменты)

Ну, на самом деле, тут ещё не конец,
потому что проблема в том,

что Парламент всё затягивал
и затягивал раскрытие этих данных,

а потом они попытались
задним числом изменить закон,

чтобы на них
он больше не распространялся.

Принятый ими ранее закон о прозрачности,
который распространялся на всех остальных,

они попытались сделать таким,
чтобы на них он не распространялся.

Что они не учли, — это оцифровку,

которая означала,
что все эти бумажные квитанции

были отсканированы в электронный формат,
и кому-нибудь очень легко было

просто скопировать целиком эту базу данных,

скинуть на диск, а затем просто
вынести из Парламента,

что и было сделано, и диск был продан тому,

кто предложил наибольшую цену —
это была газета «Дейли телеграф»,

а затем,
как все вы помните, неделя за неделей

происходили разоблачения:
всё, от порнофильмов

и пробок для ванны до новых кухонь

и закладных,
которые так и не были выкуплены.

В итоге шесть министров ушли в отставку,

спикер палаты впервые за 300 лет
был вынужден уйти в отставку,

новое правительство было избрано
на принципах прозрачности,

120 членов парламента не прошли те выборы,

и до сих пор четыре члена парламента и два лорда

отбывают свой срок за мошенничество.

Вот. Спасибо. (Аплодисменты)

Я рассказала вам эту историю, потому что
такое имеет место не только в Британии.

Это пример
столкновения культур, происходящего

по всему миру между официальными лицами

в париках и чулках, которые считают,
что могут нами заправлять

без особо
пристального внимания общественности,

и общественностью, которая
вдруг оказывается против них

которую больше не устраивает такой расклад,

и не просто не устраивает, но теперь всё чаще

у неё на вооружении есть
сами официальные данные.

И вот мы движемся к этой
демократизации информации,

и я работаю над этим довольно долго.

Немного неловко признавать, но даже в детстве

у меня были всякие такие
шпионские книжки, и мне хотелось

видеть, чем заняты все соседи,
и всё записывать.

Думаю, это довольно много говорило

о моей будущей карьере
в журналистских расследованиях,

и за такое долгое время обладания доступом
к этому информационному полю я поняла,

что эта тема, вызывавшая
очень ограниченный интерес,

стала одной из центральных.
Всем по всему миру всё больше

хочется знать, чем занимаются власть имущие.

Они хотят влиять на решения,
принимаемые от их имени

и за их деньги. Думаю, именно такая
демократизация информации,

является важной составляющей просвещения,

и у неё много одинаковых принципов
с эпохой Просвещения.

Дело в поиске правды,

не такой, когда кто-то говорит, что это правда,
«потому что я сказал».

Нет, дело в попытке отыскать правду,
исходя из того,

что можно увидеть и что можно проверить.

Это во время эпохи Просвещения
привело к вопросам

о праве короля, данном Богом
праве короля править людьми,

или о том, что женщина
должна подчиняться мужчине,

или что Церковь официально несла слово Божье.

Очевидно, что церковь это не радовало,

и они пытались подавить это,

но, что они не учли, — это технологии,

и тогда появился печатный станок,
который вдруг

позволил распространять эти идеи
дёшево, далеко и быстро,

и люди стали собираться в кофейнях,

обсуждать идеи, замышлять переворот.

Сегодня у нас есть оцифровка. Это полностью
лишает информацию её физической оболочки,

поэтому сейчас копирование и распространение
информации почти ничего не стоит.

Наш печатный станок — Интернет.
Наши кофейни — социальные сети.

Мы идём к тому, что я бы описала как
полностью взаимосвязанную систему,

и у нас есть глобальные решения,
которые можно принимать в такой системе,

решения по климату, по финансовым системам,

по ресурсам. И, задумайтесь:

если нам нужно принять
важное решение о покупке дома,

мы не просто покупаем, и всё.
Не знаю, как вы,

а я хочу посмотреть много домов,
прежде чем вложу в это так много денег.

И, говоря о финансовой системе,

нам нужно много информации, чтобы
во всем разобраться. Один человек

просто не в состоянии разобраться
в таком количестве, объёме

информации и анализировать её,
чтобы принимать правильные решения.

И вот именно такую растущую потребность
в доступе к информации

мы и наблюдаем.

Вот почему мы теперь видим,
что принимается всё больше законов

о раскрытии информации,
например, по экологии:

есть Орхусская конвенция,

это европейская директива, дающая людям

очень сильное право знать, так что
если ваша водопроводная компания

сбрасывает воды в вашу реку, сточные воды

в вашу реку,
у вас есть право об этом знать.

В финансовом секторе у вас теперь больше прав

знать о том, что происходит,
таким образом, у нас есть

разные законы против взяточничества,
положения о деньгах,

расширенное раскрытие корпоративной информации,
так что теперь можно отслеживать
движение активов через границы.

Становится сложнее скрывать активы,
уклонение от уплаты налогов,

неравенство доходов. И это здорово.
Мы начинаем узнавать

всё больше и больше об этих системах.

И все они ведут к центральной системе,

этой полностью взаимосвязанной системе,

к ней ведут все системы, кроме одной.
Догадаетесь, которой?

Это система,
подпирающая все эти прочие системы.

Это система, в которой у нас организуются
и исполняются властные полномочия,

и здесь я говорю о политике,
потому что в политике

мы возвращаемся к вот этой системе,
к вертикальной иерархии.

Как же возможно, что требующие обработки

объёмы информации
могут обрабатываться в этой системе?

Ну, это просто невозможно. И всё.

И, думаю, именно это
в настоящий момент во многом

стоит за кризисом легитимности
разных наших правительств.

Вот, я рассказала вам немного о том, что делала,

стараясь вытащить Парламент
с криком и визгом

в XXI век, и сейчас я приведу вам

пару примеров того,
чем занимаются некоторые

другие люди.

Этого парня зовут Себ Бэкон.
Это программист,

создавший сайт под названием Alaveteli.

Что это?
Это платформа для свободы информации.

У него открытый исходный код,
есть документация, и он позволяет

делать запросы в рамках
законодательства о свободе информации,

задавая вопросы своим госорганам, так что

он берет на себя все сложности этого процесса,
а я могу вам сказать,

что в таких запросах много сложностей,

в общем, все сложности сайт берет на себя,
а вы просто вводите свой вопрос,

например: у скольких офицеров полиции
есть уголовное прошлое?

Сайт отсылает запрос
компетентному лицу, сообщает,

когда истекает срок, отслеживает всю

переписку, вывешивает здесь

и становится архивом общедоступных сведений.

Исходный код здесь открыт,
и им можно пользоваться в любой стране,

где в том или ином виде
есть закон о свободе информации.

Вот там есть список разных стран, где это есть,

и ещё несколько, где это скоро появится.

В общем,
если кому-нибудь это приглянулось,

и у вас в стране есть подобный закон,

я знаю, что Себ будет очень рад обсудить с вами

сотрудничество и организацию
этого в вашей стране.

Это Биргитта Йоунсдоттир.
Она член исландского парламента.

Очень необычный парламентарий.
В Исландии она была

одной из протестующих у стен парламента,

когда экономика страны рухнула,

и затем она была избрана под переходный мандат

и сейчас возглавляет этот проект,

Исландскую инициативу современных СМИ,

и они только что получили финансирование
для того, чтобы стать международным

проектом современных СМИ,
и здесь собирают все лучшие законы

о свободе информации со всего мира:

о защите информаторов, о защите от клеветы,

о защите источников, — и пытаются превратить
Исландию в рай для обнародования.

Это место, где ваши данные могут быть
свободными, так что, когда мы думаем

о том, что правительствам всё больше нужен
доступ к пользовательским данным,

над чем они трудятся — это над тем,
чтобы создать такой безопасный рай,

где такое возможно.

В моей сфере журналистских расследований нам тоже

нужно начинать мыслить глобально,
поэтому вот сайт под названием

Панель управления расследованием.
И если вы пытаетесь отследить

активы диктатора, например, Хосни Мубарака —

ведь он активно выводит
средства из своей страны,

когда понимает, что у него неприятности, —

для расследования этого вам нужен доступ

ко всем мировым — чем больше, тем лучше —

реестрам юридических лиц.

И вот на этом сайте
и попытались собрать все эти

реестры в одном месте,
чтобы вы могли начать искать

его родственников, его друзей,
начальника его служб безопасности.

Можно попробовать узнать,
как он выводит свои активы

из этой страны.

Но, опять же, когда доходит до решений, которые

затрагивают нас больше всего,
возможно, самых важных

решений, которые принимаются
для начала войны и так далее,

мы все равно не можем просто сделать
запрос в рамках свободы информации.

Это очень сложно. И нам по-прежнему
приходится полагаться на

незаконные способы
получения информации — через утечки.

Когда «Гардиан» провела расследование о

войне в Афганистане...
ну, они же не могут зайти

в министерство обороны
и попросить предоставить все сведения.

Понятно, что они их не получат.

Поэтому они были получены
из десятков тысяч депеш,

которые писали американские солдаты

о войне в Афганистане,
которые утекли,

так что они смогли
провести это расследование.

Ещё одно весьма крупное расследование
ведётся вокруг мировой дипломатии.

И снова здесь всё строится вокруг утечек:

251 000 американских дипломатических телеграмм;
и я принимала участие

в этом расследовании,
потому что эта утечка попала ко мне

через утечку от рассерженного вики-ликера,

и в итоге я оказалась на работе в «Гардиан».

И вы можете узнать у меня из первых уст,
каково было иметь доступ

к этой утечке. Это было удивительно,
правда, удивительно.

Это напомнило мне ту сцену
из «Волшебника страны Оз».

Поняли, какую я имею в виду?
Когда собачка Тотошка

побежала туда, где был волшебник,

оттянула занавеску, и:

«Не заглядывай за ширму!
Не смотрите на человека за ширмой!»

Вот прям вот так и было,
потому что открывалось то,

что все эти государственные мужи,
эти очень напыщенные

политики оказались совсем как мы.

Они все судачились друг о друге.
То есть, в этих телеграммах

полно сплетен.
Но, думаю, нам очень важно

усвоить один момент: это тоже люди,

такие же, как мы. У них нет сверхспособностей.

Они не волшебники.
Они не наши родители.

Кроме того, самое поразительное,
что я узнала —

это уровень повальной коррупции,
увиденной мной

в разных странах,
в особенности сосредоточенной

вокруг сердца власти —
вокруг публичных должностных лиц,

присваивающих общественные деньги

ради собственного обогащения,
которые позволяли себе такое

из-за служебной тайны.

Я упомянула Викиликс, потому что,
разумеется, что может дать

большую открытость, чем
опубликование всех материалов?

Ведь именно это сделал Джулиан Ассанж.

Его не устраивало то,
как это публикуется в газетах —

чтобы было безопасно и законно.
Он всё это отбросил.

В итоге это поставило под угрозу
уязвимых людей

из Афганистана. Это также значило,
что белорусский диктатор

получил удобный перечень
всех продемократических активистов

в этой стране, которые общались
с американским правительством.

Это радикальная открытость?
Я утверждаю, что нет, потому что для меня

это означает, что дело здесь
не в отречении от власти,

обязанностей, ответственности;
на самом деле это значит быть

партнёром власти.
Это значит разделять обязанности,

разделять ответственность.
Также, тот факт, что

он грозил подать на меня в суд из-за того,
что ко мне попали его утечки,

как я считаю, выявил ещё
и замечательную непоследовательность

в идеологии, скажем прямо. (Смех)

Кроме того, власть ведь
невероятно притягательна,

и, мне кажется, необходимо
два настоящих качества,

когда садишься за стол, имеешь дело

с властью, говоришь о власти,

ввиду её притягательности.

Нужно иметь скептицизм и сдержанность.

Скептицизм — потому что необходимо
всегда быть готовым что-то оспорить.

Я хочу понять, почему вы... это утверждаете?
Это меня не устраивает.

Мне нужны подтверждения того, что это так.

А сдержанность — потому что все мы люди.
Все мы ошибаемся.

И если в вас нет скептицизма и сдержанности,

тогда, действительно,
всего один шаг от реформатора

до автократа, и, думаю,
достаточно прочитать «Скотный двор»,

чтобы уловить мысль о том,
как власть разлагает людей.

И каково же решение?
Я полагаю, оно состоит в реализации

через законодательство прав на информацию.

Сейчас наши права невероятно слабы.

Во многих странах
есть законы о служебной тайне,

в том числе здесь, в Британии.
У нас есть Закон о служебных тайнах,

который не проверялся на соответствие общественным интересам.
И это означает, что это преступление:

людей наказывают,
во многих случаях весьма сурово,

за публикацию или разглашение
служебной информации.

И разве не замечательно —
и этого ведь я и хочу,

только задумайтесь — было бы иметь
закон о раскрытии служебной информации,

по которому должностных лиц наказывали бы,
если бы уличали

в замалчивании или сокрытии информации,

составляющей общественный интерес?

И это... да. Да! Поза власти у меня такая.
(Аплодисменты) (Смех)

Мне бы хотелось, чтобы мы
работали в этом направлении.

Так что не всё так плохо.
То есть, определённо есть

продвижение по этой линии,
но, думаю, выяснится, что

чем ближе мы подбираемся к самому сердцу власти,

тем более непрозрачной,
закрытой она становится.

Только на той неделе я слышала, как комиссар

полиции Большого Лондона говорил о том,

зачем полиции нужно иметь доступ
ко всем нашим каналам связи,

шпионить за нами
без всякого судебного надзора,

и он сказал,
что это вопрос жизни и смерти.

Вот прям так и сказал:
это вопрос жизни и смерти.

Никаких подтверждений.
Никаких подтверждений этому он не представил.

Просто вот так: «Потому что я сказал.

Вам придётся мне поверить.
Поверьте на слово».

Ну, вы уж простите, но мы возвращаемся

к Церкви до эпохи Просвещения,

и нам нужно с этим бороться.

Он говорил о таком британском законе, как

Билль о данных, передаваемых по каналам связи,
совершенно возмутительный нормативный акт.

В Америке есть закон
о кибербезопасности (CISPA).

Сейчас уже подумывают об использовании
беспилотников для наружного наблюдения.

Есть здание
Агентства национальной безопасности,

крупнейший в мире центр шпионажа.
Вот такой здоровенный...

в пять раз больше Капитолия,

где планируется
перехватывать и анализировать

переговоры,
траффик и персональные данные,

чтобы попробовать выяснить,
от кого все беды в обществе.

Возвращаясь к нашей
изначальной истории: родители

запаниковали. Они позапирали все двери.

Они обвешали дома камерами видеонаблюдения.

Они следят за всеми нами.
Они засели в подвалах

и построили шпионский центр, чтобы
попробовать с использованием алгоритмов

выяснить, кто из нас создаёт неприятности,

а если кто на это пожалуется,
его арестуют за терроризм.

Это вообще сказка или кошмар наяву?

У некоторых сказок есть счастливый конец.
У некоторых его нет.

Думаю, все мы читали
сказки братьев Гримм, которые

действительно очень угрюмы.

Но мир — это не сказка,
он может быть более жестоким,

чем нам хочется признавать.

В равной степени, он может быть лучше,
чем нас убеждают,

но, в любом случае, нам нужно начинать
видеть его точно таким, каков он есть,

со всеми его проблемами,
потому что только видя его

со всеми его проблемами
мы будет в состоянии решить их

и жить в мире, в котором мы все можем

впредь быть счастливы. (Смех)
Большое спасибо.

(Аплодисменты)

Спасибо. (Аплодисменты)