Представьте, что когда сегодня
вы вошли в этот зал, вы увидели,
что все люди выглядят абсолютно одинаково:
одного возраста и расы,
в целом хороши собой.
Человек, сидящий рядом с вами,
может обладать неординарным
внутренним миром,
но вы никогда не узнали бы об этом,
ведь у всех было бы одинаковое
бесстрастное выражение лица.
Эта ужасающая трансформация
уже происходит с городами,
но по отношению
не к людям, а к зданиям.
Города пестрят
грубыми очертаниями, тенями,
текстурой и цветом.
Всё ещё можно найти
уникальную архитектуру и характер
в многоквартирных домах в Риге
или Йемене,
в муниципальном жилье в Вене,
в поселениях хопи в Аризоне,
в браунстоунах в Нью-Йорке,
деревянных домах в Сан-Франциско.
Это не дворцы и не соборы.
Это обычные жилые дома,
отражающие простое великолепие городов.
И причина, почему они так выглядят, в том,
что необходимость в пристанище
у людей тесно связана
с жаждой прекрасного.
Город становится осязаем,
благодаря шероховатым фасадам.
Так? Вы можете читать улицы, как книгу,
проводя пальцами по кирпичу и камню.
Хотя со временем сделать это всё сложнее,
потому что города становятся
более гладкими.
Высотные здания городских центров
почти всегда сделаны из бетона и стали
и покрыты стеклом.
Посмотрите на очертания разных городов —
Хьюстона,
Гуанчжоу,
Франкфурта —
это одна и та же армия
полированных роботов,
марширующих вдаль.
Только подумайте обо всём, что мы теряем,
когда архитекторы перестают использовать
всё многообразие материалов.
Когда мы отвергаем гранит,
известняк, песчаник,
дерево, медь, глину, кирпич,
прутья и штукатурку,
мы упрощаем архитектуру,
обедняем города.
Это всё равно что национальные кухни мира
заменить на бортовое питание.
(Смех)
Курица или паста?
Но ещё хуже —
скопления стеклянных небоскрёбов,
как, например, в Москве,
выражающих презрение
к городской жизни общества.
Не так ли? Подобные здания предназначены
для обогащения владельцев и арендаторов,
а не жизней остальных людей,
которые ходят между зданиями.
И мы ожидаем, что это будет бесплатно.
Сверкающие башни — это паразиты,
которые душат городá,
уничтожают общественное пространство.
Мы думаем о фасадах зданий
как о косметике:
декоративный слой наносится,
когда здание практически завершено.
Но то, что фасад находится снаружи,
не лишает его глубины.
Позвольте привести пример,
как внешний вид городов
влияет на то, как мы живём в них.
Когда я был в Саламанке в Испании,
меня притягивало к главной площади
в любое время дня.
Раннее утро, солнечные лучи
на фасадах зданий,
чёткие тени,
а ночью свет фонарей делит здания
на тысячи отдельных участков,
балконов, окон и галерей,
каждый со своей визуальной составляющей.
Эти детали, эта глубина, этот шик
придают площади театральность.
Она становится сценой,
где могут встретиться целые поколения.
Подростки сидят на брусчатке,
пожилые люди занимают скамейки,
и обычная жизнь начинает
выглядеть как оперная постановка.
Занавес поднимается на Саламанке.
Поэтому я говорю о внешности зданий,
не о форме, не о функциях, не о структуре,
внешний вид зданий
задаёт рельеф нашей жизни,
потому что здания
создают пространство для неё,
и это пространство привлекает людей
или отталкивает.
И это определяется зачастую
тем, как выглядят здания.
Похожим на главную площадь в Саламанке
современным местом
является квартал Ла-Дефанс в Париже,
открытое всем ветрам место
между стеклянными стенами,
по которому спешат офисные работники
от метро к своим рабочим местам,
стараясь не задерживаться там
без необходимости.
В начале восьмидесятых годов
архитектор Филипп Джонсон
пытался воссоздать прекрасную
Европейскую площадь в Питтсбурге.
Это PPG Place,
2 000 кв.м. открытого пространства,
окружённого коммерческими зданиями
из зеркального стекла.
Он украсил эти здания
металлической отделкой и нишами,
а также готическими башенками,
чётко очерченными на фоне неба.
Но с земли
площадь выглядит,
как клетка из чёрного стекла.
Конечно, в летнее время
дети бегают взад и вперёд по фонтану,
а зимой здесь заливают каток,
но не хватает уюта неторопливых прогулок.
Это не то место, где действительно
хочется встречаться и общаться.
Общественные места процветают
или терпят неудачу по разным причинам.
Архитектура — только одна из них,
но важная.
Современные площади,
такие как площадь Федерации в Мельбурне
или Суперкилен в Копенгагене, успешны,
потому что сочетают в себе старое и новое,
грубые и гладкие материалы,
спокойные и яркие цвета
и не полагаются чрезмерно на стекло.
Я не против стекла.
Это древний и многосторонний материал.
Его легко производить и перевозить,
устанавливать, заменять
и чистить.
Оно везде: от гигантских
абсолютно прозрачных листов,
до полупрозрачных кирпичей.
Новые покрытия меняют его вид
при изменении освещения.
В дорогих городах, как Нью-Йорк,
оно обладает чудесной способностью
увеличивать ценность недвижимости
за счёт видов из окон,
на самом деле единственного товара,
предлагаемого застройщиками,
чтобы оправдать заоблачные цены.
В середине XIX века
с возведением
Хрустального дворца в Лондоне
стекло стало считаться
самым современным материалом.
К середине XX века
оно уже преобладало в центрах
некоторых американских городов,
в значительной степени благодаря
впечатляющим офисным зданиям,
таким как Левер Хаус в центре Манхэттена,
по проекту «Скидмор, Оуингс и Меррилл».
В итоге технология продвинулась
до такой степени,
что архитекторы могли создавать
не просто прозрачные объекты,
а практически невидимые.
Кроме того,
стекло стало стандартным материалом
для строительства высотных зданий
по достаточно веской причине.
Потому что население мира
стягивается к городам,
тем, кому не повезло, оказываются
в построенных на скорую руку трущобах.
Но сотни миллионов людей
нуждаются в жилье и работе
во всё бо́льших зданиях,
поэтому экономически выгоднее
строить высотки,
упакованные в дешёвые
и практичные навесные стены.
Но стеклу не достаёт выразительности.
Это часть стены, обрамляющей площадь
в доиспанском городе Митла на юге Мексики.
Судя по этой 2000-летней резьбе,
это было важное ритуальное место.
Сегодня мы можем увидеть
историческую и текстурную целостность
этой резьбы, окружающих её гор
и той церкви, которая построена
на вершине руин
с использованием тех же камней.
В соседнем штате Оахака даже
обычные оштукатуренные здания
стали яркими полотнами,
политическими фресками
и сложными графическими картинами.
Это сложный коммуникативный язык,
но засилие стекла может запросто
его уничтожить.
Хорошо, что архитекторы и разработчики
начали заново открывать прелести текстуры,
не отступая от современности.
Некоторые находят новаторское
применение старым материалам,
таким как камень и глина.
Другие изобретают что-то новое,
например, формованные панели Snøhetta
для Музея современного
искусства в Сан-Франциско,
морщинистые и скульптурные.
Архитектор Стефано Боэри
даже создавал живые фасады.
Это его Вертикальный лес,
пара жилых башен в Милане,
самая заметная черта которых — зелень.
Боэри разрабатывает похожие строения
для Нанкина в Китае.
Представьте, если бы фасады из зелени
были так же распространены, как из стекла,
насколько чище стал бы воздух
в китайских городах.
Но дело в том, что в большинстве
своём они одноразовые,
такие бутик-проекты,
которые не так просто сделать массовыми.
И в этом суть.
Использование материалов,
распространённых локально,
предотвращает обезличивание городов.
Медь долго использовалась в Нью-Йорке:
Статуя Свободы,
купол Вулворт-билдинг.
Но она давно вышла из моды,
пока SHoP Architects не использовали ее,
чтобы покрыть American Copper Building,
пару скрученных башен на Ист-Ривер.
Они ещё не закончены,
а уже можно наблюдать, как закатные
лучи играют на металлическом фасаде,
который со временем станет зелёным.
Здания могут быть, как люди.
Их лица отражают их опыт.
И это особенно важно,
потому что когда стекло стареет,
его просто заменяют,
и здание выглядит почти так же,
как и раньше,
пока его в конце концов не снесут.
Почти все другие материалы
обладают способностью
впитывать историю и память,
проецируя их в настоящее.
Фирма Ennead
покрыла Музей естественной истории Юты
в Солт-Лейк-Сити медью и цинком,
рудами, которые добывались
там на протяжении 150 лет
и из-за которых здание
сливалось с охристыми холмами,
таким образом Музей естественной истории
отражает местную историю.
Лауреат Притцкеровской премии Ванг Шу
проектировал исторический музей в Нинбо,
не создавая «обертку» для прошлого,
а создавая память прямо в стенах,
используя кирпич, камень и черепицу,
собранные из уничтоженных деревень.
Сейчас архитекторы
могут использовать стекло
как эмоционально, так и изобретательно.
В Нью-Йорке есть два здания:
первое — Жана Нувеля,
другое — Фрэнка Гери,
фасадами они смотрят на запад 19-ой улицы,
и отбрасываемые ими отражения
создают симфонию света.
Но когда с ростом городов
появляется всё больше зданий из стекла,
то города превращаются в зеркальные залы,
тревожные и холодные.
В конечном итоге
именно в городах сконцентрированы
разнообразные мировые культуры, языки
и уклад жизней множества народов.
Поэтому вместо того,
чтобы скрыть всё это разнообразие
в архитектуре зданий
и сделать их чудовищно одинаковыми,
мы должны поддерживать архитектуру,
которая чтит жизненный опыт городов.
Спасибо.
(Аплодисменты)