Печаль — это часть человеческого опыта, но веками идут споры о том, что же это такое, и возможно ли что-то с этим поделать. Говоря простыми словами, печаль обычно определяют как естественную реакцию на трудные ситуации. Вы опечалены, когда уезжает ваш друг, или умирает ваш питомец. Когда ваш друг говорит: «Мне грустно», вы обычно спрашиваете: «Что произошло?» Но ваше предположение, что причина печали находиться вовне, относительно новая идея. Врачи в Древней Греции смотрели на печаль иначе. Они верили, что причина кроется в тёмном флюиде внутри тела. Согласно их гуморальной системе, человеческие тело и душа контролируются четырьмя флюидами, известными как гуморы, и их баланс напрямую влияет на здоровье и темперамент индивида. Меланхолия проистекает из так называемого «melaina kole», это слово для обозначения чёрной желчи, гуморы, считавшейся причиной печали. Через изменения своего питания и медицинские практики вы можете привести свои гуморы в баланс. Несмотря на то, что сейчас известно куда больше о системах, которые регулируют тело человека, эти идеи греков о печали резонируют с современными взглядами, но не насчёт печали, которую мы все испытывали, а насчёт клинической депрессии. Врачи полагают, что некоторые виды затяжных, необъяснимых эмоциональных состояний хотя бы частично связаны с химией мозга, балансом различных химических веществ представленных в мозге. Как и в греческой системе, изменение баланса этих веществ может на глубинном уровне изменить наши реакции, даже на экстремально трудные обстоятельства. Также существует давняя традиция пытаться различать значение печали, и в этой дискуссии найдётся убедительный аргумент, что печаль не только неизбежная часть жизни, но одна из обязательных. Если вы никогда не чувствовали меланхолию, то вы пропустили часть того, что значит быть человеком. Многие мыслители заявляли, что меланхолия необходима для обретения мудрости. Роберт Бёртон, рождённый в 1577, провёл свою жизнь, изучая причины и опыт печали. В своём труде «Анатомия меланхолии», Бёртон писал: «То, что увеличивает мудрость — увеличивает и печаль». Поэты-романтики начала XIX века верили что меланхолия позволяет нам глубже понять другие сложные эмоции, как красота и наслаждение. Понять печаль деревьев, теряющих листву осенью, означает глубже понять цикл жизни, который приносит цветы весной. Но мудрость и эмоциональный интеллект находятся высоко в иерархии потребностей. Имеет ли печаль значение на более базовом, ощутимом, и, может быть, даже эволюционном уровне? Учёные полагают, что плач и ощущение замкнутости это то, что первоначально помогало нашим предкам обеспечивать социальные связи и помогало им получать необходимую поддержку. Печаль, как противоположность гневу или насилию, была выражением страдания которое могло бы сразу приблизить людей к страдающему человеку, и это помогало как человеку, так и большему сообществу процветать. Возможно, печаль помогла породить единство, нужное для выживания, но многих интересует — страдания испытываемые другими такие ли, как страдания, которые испытываем мы сами. Поэтесса Эмили Дикинсон писала: «Когда любое Горе я встречаю, Его на глаз я измеряю, На вес похоже на моё? Или полегче им дано?» И в XX веке, медицинские антропологи, как Артур Клейнман, собрали данные о том, как люди говорят о боли, чтобы доказать что эмоции вовсе не универсальны, и что культура, в особенности использование языка и речи, может влиять на наши ощущения. Говоря о «разбитом сердце», ощущение сокрушенности становиться частью нашего опыта, тогда как в культурах, где говорят о «подбитом сердце» кажется ощущается несколько иной субъективный опыт. Некоторые современники не заинтересованы в противостоянии субъективности и универсальности печали, и предпочитают использовать технологии для избавления от всех форм страдания. Дэвид Пирс утверждает, что генная инженерия и другие современные науки могут не просто изменить способ, которым мы испытываем эмоциональную и физическую боль, но должны переработать всю мировую экосистему, так, чтобы животные не страдали в дикой природе. Он называет свой проект «райская инженерия». Но есть что-то грустное в мире без печали. Наши пещерные предки и любимые поэты вероятно не захотели бы и части такого рая. На самом деле, говоря о грусти, единственное, в чем все согласны, что она ощущалась большинством людей во все времена, и что тысячелетиями лучший способ справляться с этой сложной эмоцией — это сформулировать её, попытаться выразить то, что кажется невыразимым. Говоря словами Эмили Дикенсон: «Надежда — это чудо в крыльях что теплиться в душе И пение её без слов Не прекратить уже!»