Условно мы делим пространство
на личное и публичное,
и мы очень хорошо знаем
правовые различия между ними,
потому что стали экспертами
по защите нашей частной собственности
и личного пространства.
Но при этом мы менее приспособлены
к настроениям публики.
Как преобразовать публичное пространство
в качественное пространство?
Вот над чем
работает наша студия
последние десять лет.
Мы делаем это с помощью
некоторых тематических исследований.
Огромную часть нашей работы
заняло превращение
этих заброшенных промышленных развалин
в жизнеспособное
постиндустриальное пространство,
которое сочетает в себе
будущее и прошлое
в одно и то же время.
Другая немалая часть нашей работы
пошла на создание
подходящего места,
которое не соответствовало
своему времени.
Мы работали над демократизацией
Линкольн-центра
для людей, у которых
не всегда находилось 300 долларов
на билет в оперу.
Итак, мы ели, пили,
думали, жили в публичном пространстве
достаточно долгое время.
И оно научило нас одной простой вещи:
чтобы сделать хорошее
публичное пространство,
вы должны стереть границы
между архитектурой, градостроительством,
ландшафтным дизайном, медиадизайном
и так далее.
Это действительно выходит
за пределы каких-либо границ.
Давайте переместимся в Вашингтон,
округ Колумбия.
Здесь мы работаем
над другим превращением
существующего Музея Хиршхорна,
который расположен
в самом почитаемом
публичном пространстве Америки,
на Национальной Аллее.
Национальная Аллея – это символ
американской демократии.
И очень здо́рово, что этот символ
не вещь, не картина,
не артефакт,
а на самом деле пространство,
обозначенное линией построек
с каждой стороны.
Это место, где граждане
могут высказать своё недовольство
и показать свою мощь.
Это место, где происходили
ключевые собятия
в истории Америки.
И они навсегда вписаны там,
«Марш на Вашингтон» и великая речь,
которую произнёс тогда Мартин Лютер Кинг.
Протесты против войны во Вьетнаме,
марш в память о погибших
от пандемии СПИДа,
марш за репродуктивные права женщин
вплоть до настоящего момента.
Национальная Аллея –
это величайшая гражданская сцена
для выражения несогласия в этой стране.
И это синоним свободы слова,
даже если вы не уверены,
что именно вы можете сказать.
Она может просто быть
местом гражданского сочувствия.
Мы считаем,
что существует огромный разрыв
между коммуникативным и дискурсивным
пространством Аллеи,
и музеями, которые выстроились
по обеим её сторонам.
Эти музеи обычно не задействованы.
Музей в роли выступающего
и публика в роли
принимающего информацию
почти никак не связаны между собой.
Вы видите динозавров,
и насекомых, и коллекции паровозов,
и многое другое,
но на самом деле вы в это не вовлечены;
вы лишь пассивный слушатель.
Когда Ричард Кошалек занял пост
директора Музея Хиршхорна
в 2009 году,
он был полон решимости использовать
тот факт, что этот музей расположен
в уникальнейшем месте:
в центре власти Соединённых Штатов.
И в то время как искусство и политика
по определению шагают нога в ногу
всегда и во все времена,
между ними может возникнуть
совершенно особенная связь,
которую можно создать здесь
со всей её уникальностью.
Вопрос состоит в том,
возможно ли в конечном счёте сделать так,
чтобы искусство стало частью
диалога о национальных
и мировых вопросах?
Мог бы музей стать
агентом культурной дипломатии?
В Вашингтоне находится
более 180 посольств.
Более 500 научных центров.
Должен быть способ задействования
всей этой интеллектуальной
и глобальной энергии
в музее и каким-то образом с помощью него.
Должно быть что-то вроде мозгового треста.
Итак, Музей Хиршхорна.
Мы начали думать о нём,
развернули нашу деятельность
с Ричардом и его командой.
Для него это источник жизненной силы.
Но помимо выставки современного искусства
музей стал открытым форумом,
местом обсуждения
вопросов, связанных с искусством,
культурой, политической жизнью
и политической системой.
Это должно было носить глобальный характер Международного Экономического Форума.
Он должен был обладать междисциплинарностью,
как Конференции TED.
Но в то же время он должен был быть неформальным,
как городская площадь.
С этой новой инициативой
Музею Хиршхорна пришлось бы расшириться
или выделить новое пространство
для временной, передвижной структуры.
Вот оно. Это Музей Хиршхорна –
бетонное кольцо
более 70 метров в диаметре.
Он был спроектирован в начале 70-х годов
Гордоном Бундшафтом.
Неуклюжее, молчаливое,
уединённое, высокомерное здание,
сложнейший проект.
Объект ненависти архитекторов.
Его спасает только то,
что его приподняли над землёй,
в результате чего возникло это пространство,
получилось полое ядро, сердцевина,
что-то вроде души этого здания,
и этот фасад
принял корпоративный
и федеральный стиль.
Внутри этого пространства,
внутри кольца, находятся галереи.
Там невероятно сложно монтировать
выставочные экспонаты.
Когда музей открылся,
Ада Луиза Хакстебл,
критик журнала New York Times,
произнесла такие слова:
«Тюремный модерн».
«Изувеченный памятник
и изувеченная Национальная Аллея
для изувеченной коллекции».
Почти четыре десятилетия спустя,
как мы можем расширить это здание
для новой прогрессивной программы?
Где её разместить?
Её нельзя расположить
на Национальной Аллее,
там просто нет места.
Нельзя разместить её и снаружи здания,
это место уже занято
ландшафтом и скульптурами.
Остаётся только это отверстие.
Но как можно использовать
это пространство внутри кольца
и не быть похороненным в нём невидимыми?
Как это могло бы стать чем-то символическим?
На каком языке это могло бы заговорить?
Музей Хиршхорна располагается среди
монументальных зданий Национальной Аллеи.
Большинство из них выполнены
в неоклассическом стиле, тяжелые и тусклые,
сделанные из камня или бетона.
Вопрос стоит так:
если бы это пространство было обитаемым,
из какого материала были бы
здания Национальной Аллеи?
Проект должен отличаться от этих построек.
Он должен принципиально отличаться
от того, что мы имеем.
Это должно стать воздухом.
В нашем воображении,
это должно быть светлым.
Это должно быть эфемерным.
Это должно быть бесформенным.
И это должно быть свободным.
(Видео)
Итак, это грандиозная идея.
Гигантская воздушная подушка.
Расширяясь, она принимает форму резервуара,
в котором находится,
и просачивается где только может
сверху и по бокам.
Но ещё более поэтично,
нам нравится представлять,
что эта конструкция
вдыхает демократический воздух Аллеи
и наполняет себя этим воздухом.
До и после.
В прессе конструкцию назвали «пузырём».
Это была гостиная.
По сути это большой объём воздуха,
который просто сочится в разных направлениях.
Его мембрана выполнена
из полупрозрачного материала.
Материал представляет собой
стекловолокно с силиконовым покрытием.
Его надувают два раза в год на один месяц.
Вот вид изнутри.
Возможно, вам будет интересно узнать,
как вообще мы смогли утвердить
этот проект у федерального правительства.
Он должен был быть одобрен
двумя учреждениями.
Одно из них находится здесь.
Его задача – сохранять
достоинство и святость Национальной Аллеи.
Я краснею всякий раз, когда это показываю.
Понимайте это, как хотите.
Но я могу сказать одну вещь:
то, что вы видите, это сочетание
иконоборчества
и благоговения.
У всего этого была и творческая интерпретация.
Акт о высоте зданий,
предписанный Конгрессом в 1910 году,
ограничивал высоту построек
в округе Колумбия
до 40 метров,
за исключением шпилей, башней,
куполов и минаретов.
Эта поправка не касается
памятников церкви и государства.
Наш «пузырь» в высоту почти 47 метров.
Это Пантеон рядом с ним.
Около 34 тысяч кубических метров
сжатого воздуха.
Мы настаивали на том,
что в сущности это купол.
Итак, вот он,
величественный,
среди всех великолепных зданий
Национальной Аллеи.
И пусть Музей Хиршхорна
не бросается в глаза,
он очень, очень деликатный
с исторической точки зрения.
Мы не могли прикоснуться к его поверхности.
Мы не могли оставить никаких следов.
Так мы натянули «пузырь» по краям,
фиксируя его тросами.
Нам пришлось изучить технику бандажа,
что на самом деле очень, очень важно,
поскольку «пузырь»
всё время находится во власти ветра.
В верхней части постоянно закреплено
стальное кольцо,
но его не видно ни с одной точки
Национальной Аллеи.
Также существуют некоторые ограничения
по степени его освещённости.
Он полупрозрачный и светится изнутри.
Но он не может быть светлее Капитолия
или некоторых других памятников.
Таким образом, он находится
внизу иерархии освещения.
«Пузырь» появляется здесь два раза в год.
Вот он снят с грузовика.
Его поднимают.
Затем наполняют
сжатым воздухом.
Потом фиксируют тросами.
А в самом низу располагают
балласт с водой.
Возник очень странный момент,
когда чиновники спросили нас,
сколько времени займёт его установка.
Мы сказали, что первая установка
займёт неделю.
Их действительно заинтересовала эта идея.
И затем весь процесс
пошёл легко до самого конца.
Я должна сказать, у нас действительно
не было большого количества проблем
с правительством и органами власти.
Но сложнейшие препятствия
возникли с технической точки зрения.
Это нити основы и утка́.
Это облако точек.
Есть крайние величины давлений.
Это очень, очень необычное строение,
в котором нет гравитационной нагрузки,
но существуют другие нагрузки
в каждом направлении.
Я просто хочу пробежаться
по этим слайдам.
Вот это пространство в действии.
Гибкие интерьеры для переговоров,
как этот, но в круге,
ярко освещённом
и с изменяемой конфигурацией.
Его можно использовать для чего угодно,
представлений, кино,
выставок.
Самым первым мероприятием
будет один из культурных
и дипломатических диалогов,
организованных в сотрудничестве
с Советом по международным отношениям.
Здесь всё вместе: и форма, и содержание.
«Пузырь» – это некий анти-монумент.
Идеалы широкой демократии
представлены гибкими,
а не жёсткими.
Искусство и политика
занимают неоднозначное место
за пределами стен музея,
но при этом в самом его центре
они смешиваются
с демократическим воздухом
Национальной Аллеи.
Мы надеемся, что «Пузырь»
впервые будет надут
в конце 2013 года.
Спасибо.
(Аплодисменты)