Мы находимся в Старой национальной галерее в Берлине

и смотрим на картину Каспара Давида Фридриха

"Аббатство в дубовом лесу".

Это большое полотно, и оно было одним из той пары,

которая также включает в себя "Монаха у моря".

Картина очень мрачная и, на самом деле,

это прекрасный пример того, как Фридрих использовал пейзаж

для того, чтобы изобразить проблемы человеческой жизни и

Божественного.

Верно, и на этой картине мы видим

руины аббатства, старого аббатства,

и входящую в это разрушенное аббатство процессию,

которая несёт гроб.

И тотчас же мы ощущаем течение времени,

недолговечность человеческого бытия.

К тому же, кажется, что мы видим глубокую зиму

и, скорее всего, её рассвет.

Если вы смотрите на остатки сохранившейся архитектуры

из-за самих руин у вас возникнет, прежде всего,

ощущение покинутости.

Вы видите это обветшалое стрельчатое окно,

в котором не осталось стёкол.

И вы испытываете настоящее ощущение величия

первоначального пространства, но всё, что осталось -

это тщетность человеческой жизни, тщетность человеческих усилий.

И мы видим, что природа вечна, но то, что создаёт

человек - временно.

Монахи здесь проходят через их

древний ритуал захоронения.

Но вы видите, что кладбище в снегу, которое окружает их,

не ухожено, лишено порядка и, кажется,

разрушается само по себе.

Аббатство отсылает назад к средневековым традициям, но сейчас это

исчезло.

Старше него только дубы,

которые могли представлять для Фридриха

традиции друидов, дохристианские традиции,

эти действительно древние дубы, искривлённые и устрашающие

в своих формах, но это свидетельство тому, что речь идёт о традициях,

которые даже старее, чем христианство.

И, потом, помимо всего, полумесяц и небо,

когда ты говорила, это природа, которую я

рассматриваю как что-то постоянное,

что-то внеисторическое, которое существует даже

независимо от роста и смерти деревьев.

Конечно же, независимо от архитектуры, сотворённой Человеком.

Кажется, что полумесяц находится вне космоса, даже вне

времён года Земли.

Точно, и таким образом, у вас есть понятие о человеческом времени,

есть понятие о времени природы,

и, затем, есть понятие о времени божественного пространства.

И на самом деле, если в этой картине и есть капля оптимизма,

то это та луна.

Это очень неотчётливый полумесяц, и он может потускнеть ещё больше

и стать Новой Луной, но потом он полностью обновится,

и появится возможность перерождения.

Ты упомянула, что это глубокая зима,

но придёт весна.

И даже если это кажется сейчас далёким, в этих, в каком-то роде,

бледных сумерках, чувствуется, что всё здесь возродится.

Так что у нас есть намёк о воскрешении

в фазах луны, у нас есть кресты,

являющиеся частью кладбища, у нас есть крест, который формируют часть

руин аббатства и этот намёк о воскрешении.

Мне кажется, что интересно о Фридрихе, так это то, что

он наполняет пейзаж этим очень-очень

серьёзным значением, почти так же, как раньше

люди рассматривали христианскую

иконографию, Фридрих ищет современный язык,

с которым можно было бы выразить это внеисторические человеческие чувства,

размышление о нашей роли во вселенной и попытки

осознать все те слои времени, к которым ты обращался ранее.

Это абсолютно верно. Фридрих ищет новый путь

изображения этих вечных проблем, и появляется ощущение, что

у него получилось бы, потому что это начало

19-ого века. Фридрих сейчас живёт в рациональной культуре,

и идея использовать иконографию Возрождения

или даже эпохи Барокко была бы невероятной.

Это не имело бы смысла.

Так что Фридрих, этот художник, который обучался в Копенгагене,

который вырос в Грефсвальде, который в то время был частью Швеции,

на южном берегу Балтийского моря,

видит чрезмерные, холодные

северные пейзажи, как способ выражения

этих идей о вечности.