Сегодня я хочу поговорить о том,
как мы говорим о любви.
И особенно о том,
что мы делаем неправильно, говоря о ней.
Вероятно, большинство из нас
влюблялось не раз
в течение жизни,
и в английском языке метафора
«падение в любовь» [falling in love] —
это основной способ выразить
такого рода опыт.
Не знаю, как вы,
но когда я размышляю над этой метафорой,
то буквально представляю себе
картинку из мультфильма —
вот мужчина,
он идёт по тротуару,
и, не понимая, что проходит
над открытым люком,
просто падает вниз в канализацию.
Я представляю это именно так,
потому что падение не прыжок.
Падение происходит случайно,
бесконтрольно.
Это то, что происходит
с нами без нашего согласия.
И это...
это то, как мы описываем
начало новых отношений.
Я писатель, а также
учитель английского языка,
то есть я зарабатываю на жизнь,
думая о словах.
Вы можете сказать, что мне платят
за доказательство значимости нашего языка,
и я готова доказать, что многие метафоры,
посвящённые любви,
возможно, львиная их доля,
представляют собой проблему.
Итак, в любовь мы падаем.
Мы поражены.
Разбиты.
Теряем голову.
Сгораем от страсти.
Любовь сводит нас с ума
и делает больными.
Наше сердце ноет,
а потом разбивается.
Такие метафоры уравнивают
переживание кем-то влюблённости
с крайними формами насилия
и состоянием болезни.
(Смех)
Да, уравнивают.
И выставляют нас жертвами
непредвиденных и неизбежных обстоятельств.
Моё любимейшее
из этих сравнений — «сражённый»,
причастие от глагола «сразить».
Если вы посмотрите
на это слово в словаре...
(Смех)
то увидите, что оно означает
как «тяжёлый недуг»,
так и «быть очень сильно влюблённым».
Я взялась проанализировать слово «сразить»
в определённом контексте,
а именно в Ветхом Завете.
Только в Книге Исхода встречается
более 16 упоминаний слова «сразить»,
и его же используют в Библии
для обозначения мести разъярённого Бога.
(Смех)
Так мы и делаем: говорим
о любви, используя то же слово,
которым можно объяснить нашествие саранчи.
(Смех)
Верно?
Так как же это вышло?
Почему мы стали отождествлять любовь
с непереносимой болью и страданием?
Почему о таком заведомо
приятном переживании
мы говорим, словно пострадавшие?
Это непростые вопросы,
но кое-какие ответы у меня есть.
Рассуждая об этом,
хочу остановиться подробнее
на одной метафоре,
сравнивающей любовь с безумием.
Когда я взялась за исследование
романтической любви,
то увидела, что метафора
о безумии встречается повсюду.
Если проследить историю западной культуры,
то она пестрит описаниями, где любовь
отождествляется с психической болезнью.
Вот лишь несколько примеров этого.
Уильям Шекспир:
«Любовь — лишь безумие»,
из «Как вам это понравится».
Фридрих Ницше:
«Любви всегда присуща доля безумия».
«Схожу с ума, схожу с ума от любви...», —
(Смех)
это цитата величайшего философа,
Бейонсе Ноулз.
(Смех)
Я впервые влюбилась,
когда мне было 20 лет,
и с самого начала это были
весьма бурные отношения.
За первые пару лет
был пройден долгий путь,
на котором я то воспаряла к высотам,
то падала в самый низ.
Отчётливо помню один момент:
я сижу на кровати в хостеле
в Южной Америке
и смотрю на любимого человека,
выходящего за дверь.
Было поздно,
почти полночь,
мы поругались за ужином
и когда вернулись в номер,
он собрал свои вещи и хлопнул дверью.
Я даже не могу вспомнить, о чём был спор,
но отлично помню, чтó я чувствовала,
когда он уходил.
Мне было 22 года, это был мой первый визит
в развивающуюся страну,
и я оказалась абсолютно одна.
До отлёта домой была ещё неделя,
я знала название городка,
где я остановилась,
и название города, в который
мне надо было попасть, чтобы улететь,
но вот как это сделать —
я не имела ни малейшего понятия.
У меня не было ни путеводителя,
ни достаточного количества денег,
и я не говорила по-испански.
Наверное кто-то более отважный
увидел бы в этом шанс проявить себя,
я же просто застыла.
Я не двигалась с места.
А потом разревелась.
Но несмотря на панику,
я услышала слабый
внутренний голос, сказавший:
«Надо же, какая трагедия.
Значит, я не ошибалась
насчёт такой штуки, как любовь».
(Смех)
Потому что часть меня хотела
чувствовать себя несчастной в любви.
И сейчас это звучит для меня странно,
но тогда, в 22 года,
мне хотелось пережить драму,
и в тот момент я была безрассудна,
разъярена, опустошена,
и, как ни странно,
я думала, что каким-то образом
имею право чувствовать себя так,
поскольку меня бросил парень.
Где-то мне казалось, что я хотела
чувствовать себя слегка безумной,
потому что думала,
что вот так любовь и выглядит.
И в этом нет ничего удивительного,
если заглянете в Википедию,
то найдёте там 8 фильмов,
14 песен,
два альбома и один роман,
которые называются «Безумная любовь».
Через полчаса он вернулся в наш номер.
Мы помирились
и провели ещё одну чудесную
неделю, путешествуя вместе.
А потом, вернувшись домой, я подумала:
«Это было так ужасно и так классно.
Должно быть это — настоящая любовь».
Я ожидала, что моя первая любовь
будет похожа на безумие,
и, конечно, мои ожидания
полностью оправдались.
Но любить кого-то так,
как если бы всё моё существование
зависело от его взаимности,
было не так уж хорошо ни для меня,
ни для него.
Но, полагаю, подобное любовное переживание
не является чем-то необычным.
Многие из нас чувствуют лёгкое безумие
на начальном этапе любовных отношений.
Исследования подтверждают,
что это довольно нормально,
потому что на нейрохимическом уровне
романтическая любовь и психическая болезнь
отличаются не так уж сильно.
Это правда.
В 1999 году было проведено
исследование образцов крови,
подтвердившее, что у недавно влюбившихся
примерно тот же уровень серотонина,
что и у людей с обсессивно-компульсивным
расстройством личности.
(Смех)
Да, и низкий уровень серотонина
так же является признаком
сезонного аффективного расстройства
и депрессии.
Есть свидетельства того,
что любовь связана с переменами
в настроении и поведении.
Существуют и другие исследования,
подтверждающие,
что большинство отношений
начинается по такому сценарию.
Исследователи полагают,
что низкий уровень серотонина
связан с навязчивыми мыслями
об объекте любви,
будто кто-то поселился у вас в голове.
Большинство из нас переживает
подобное, влюбившись впервые.
Но есть и положительный момент:
это иногда длится не уж так долго,
обычно от нескольких месяцев до пары лет.
Вернувшись из того путешествия
по Южной Америке,
я провела много времени в одиночестве,
постоянно проверяя имейлы,
отчаянно ожидая весточки
от любимого человека.
Я решила, что если друзья
не разделяют моего ужасного горя,
значит, мне с ними не по пути.
С большинством из них
я перестала общаться.
Наверное, это был самый
несчастный год в моей жизни.
Но я свято была уверена,
что должна была страдать,
потому что именно страдание
служило доказательством
истинности моих чувств к нему.
Если бы я cмогла доказать это,
мы в конце концов оказались бы вместе.
Это — настоящее безумие,
потому что нет такого закона во Вселенной,
по которому за великое страдание
полагается достойная награда,
но о любви мы судим так,
будто такой закон есть.
Мы переживаем любовь в двух аспектах:
биологическом и культурном.
На биологическом уровне
мы понимаем, что любовь — благо,
потому что активируется участок
удовольствия в нашем мозге,
и чувствуем, что любовь причиняет боль
во время ссоры или расставания,
потому что это нейрохимическое
вознаграждение пропадает.
На самом деле —
может, вы об этом уже слышали —
на нейрохимическом уровне
переживание разрыва сравнимо
с синдромом отмены кокаина,
и уверяю вас — это так.
(Смех)
Потом наша культура использует такой язык,
чтобы оформить и усилить
эти представления о любви.
Тут мы оперируем метафорами,
связанными с болью,
аддикцией и безумием.
Получается что-то вроде замкнутого круга.
Любовь делает нас могущественными,
но в то же время — причиняет боль,
и мы выражаем это
в наших словах и историях,
но затем даже ожидаем,
чтобы любовь была
могущественной и мучительной.
Для меня в этом самое интересное
то, что всё это происходит
в культурах, где ценятся долгосрочные
моногамные отношения.
Похоже, что мы хотим двух вещей сразу:
переживать любовь как безумие,
и чтобы это продолжалось всю жизнь.
Звучит ужасно.
(Смех)
Чтобы привести это к гармонии,
нужно изменить либо нашу культуру,
либо наши ожидания.
Представьте, если бы мы стали
менее пассивны в любви.
Если бы проявили решительность,
открытость и щедрость,
и вместо падения в любовь
мы бы шагнули к любви.
Я понимаю, что прошу слишком многого,
но я не первая, кто это предлагает.
В книге «Метафоры, которые мы проживаем»
лингвисты Марк Джонсон и Джордж Лакофф
выдвигают интересное решение этой дилеммы,
заключающееся в изменении наших метафор.
Они настаивают, что метафоры влияют на то,
как мы воспринимаем, познаём мир,
и даже могут послужить прообразом
для дальнейших действий,
подобно неизбежному предсказанию.
Джонсон и Лакофф предлагают
новую метафору для любви:
любовь как совместный труд над шедевром.
Мне очень близка такая трактовка любви.
Лингвисты говорят, что метафора
всегда имеет ограничения,
суть которых в стремлении
учесть все последствия
или толкования, входящие в неё.
Джонсон и Лакофф перечисляют
всё необходимое для такого сотрудничества:
усилия, компромисс,
терпение, совместные цели.
Эти рассуждения прекрасно вписываются
в наш культурный контекст
как в случае долгосрочной
романтической связи,
так и в случае других видов отношений —
недолгих, случайных, полиамурных,
не моногамных, асексуальных, —
потому что эта метафора привносит
гораздо более сложный комплекс понятий
в сферу любовного опыта.
Итак, если понимать любовь
как совместный труд над шедевром,
тогда можно сказать, что любовь —
это эстетическое переживание.
Любовь непредсказуема,
полна творчества,
требует обмена мнениями и дисциплины,
она приносит разочарование
и требует эмоционального напряжения.
В любви присутствуют
как радость, так и боль.
В конце концов, один случай
переживания любви не похож на другой.
В молодости
я никогда не требовала от любви большего,
чем она могла мне предложить.
Когда 14-летняя Джульетта
впервые встречает Ромео,
точнее, когда она не может быть с тем,
кого повстречала четыре дня назад,
она не чувствует себя разочарованной
или встревоженной.
И что с ней происходит?
Она хочет умереть.
Верно?
Напомню вам, в этом моменте пьесы,
в третьем акте из пяти,
Ромео не умирает.
Он жив,
здоров,
его просто выгоняют из города.
Я понимаю, что нельзя сравнивать
Верону XVI века и Северную Америку,
но несмотря на это,
когда я впервые прочла эту пьесу,
а мне тоже было 14,
то страдания Джульетты были мне понятны.
Трактуя любовь как нечто создаваемое
с кем-то, кем я восхищена,
вместо того, чтобы считать
её чем-то происходящим
самопроизвольно,
без моего контроля или согласия,
получаешь больше возможностей.
Да, это непросто.
Временами любовь разрушительна и безумна,
и когда я разочарована донельзя,
мне приходится напоминать себе:
моя задача в этих отношениях
сказать партнёру о том,
чтó я хочу создавать вместе с ним.
Это тоже непросто.
Но такой подход гораздо лучше,
чем имеющаяся альтернатива,
которая приводит к ощущению безумия.
При таком подходе к любви нет речи
о победителях или проигравших.
Здесь требуется доверять партнёру
и говорить о непростых вещах,
что только звучит просто,
а на самом деле представляет собой
решительное действие, ведущее к переменам.
Это происходит,
так как вы перестаёте думать о себе
и о том, что вы выиграете
или потеряете в ваших отношениях,
и вы начинаете думать о том,
чтó вы можете предложить.
При таком подходе к любви
вы говорите вещи вроде:
«Что-то у нас не получается ладить,
может эти отношения нам не нужны».
Или: «Эти отношения прекратились
раньше, чем я планировала,
но всё было просто прекрасно».
Позитивная сторона
совместного труда над шедевром —
вам не придётся творить в одиночестве.
Такой подход к любви позволяет
нам самим решать, как это будет выглядеть.
Спасибо.
(Аплодисменты)