Когда я была ребёнком, у меня было много страхов. Я боялась молний, насекомых, громких звуков и костюмированных персонажей. У меня также было две очень сильных фобии — доктора и уколы. Во время моей попытки сбежать от нашего семейного доктора, я стала настолько физически агрессивной, что он буквально дал мне пощёчину, чтобы остудить мой пыл. Мне было шесть лет. Я была всегда в боевой готовности, и чтобы удержать меня для обычной прививки требовалось трое-четверо взрослых, включая моих родителей. Позже наша семья переехала из Нью-Йорка во Флориду как раз к началу моей старшей школы, я была новой ученицей в приходской школе, не знала никого и беспокоилась о том, чтобы вписаться. В самый первый день школы учитель берёт список и называет моё имя Анна Мария Альбано, на что я ответила, (с акцентом Стейтен-Айленд) «Здесь!» Она засмеялась и сказала: «О, милая, поднимись. Скажи С-О-Б-А-К-А!» Я переспросила (с акцентом Стейтен-Айленд): «Собака?» Весь класс взорвался от смеха вместе с учителем. И так продолжалось дальше, потому что у неё было множество слов для того, чтобы унизить меня. Я ушла домой рыдая, растерянная и умоляла, чтобы меня отправили обратно в Нью-Йорк или в какой-нибудь монастырь. Я не хотела снова возвращаться в эту школу. Ни за что на свете. Мои родители слушали и говорили мне, что они разберутся с монсеньором в Нью-Йорке, но я должна была продолжать ходить в школу каждый день ради хорошей посещаемости, чтобы перевестись в девятый класс на Стейтен-Айленд. Тогда ещё не было электронной почты и мобильных телефонов, так что в течение следующих нескольких недель, вероятно, были письма между Архиепархией Манхеттена и Маями и Ватиканом, и каждый день я шла в школу в слезах, и приходила домой в слезах, на что моя мама передавала мне послание от какого-то кардинала или епископа: «Продолжайте водить её в школу, пока мы не найдём ей другое место». Думаете, я была дурочкой? (Смех) Итак, прошло несколько недель, и однажды, когда я ждала школьный автобус, я встретила девочку, которую звали Дэбби, и она представила меня своим друзьям. И они стали моими друзьями, и, ну, Папа был свободен. (Смех) Я начала успокаиваться и осваиваться. Мои последние тридцать лет изучения тревожности у детей частично исходят из моего личного пути к самопознанию. И я многому научилась. Тревожность — это самое распространённое психическое состояние у детей. Психические расстройства начинаются рано, к четырём годам, и в подростковом возрасте у каждого 12-ого ребёнка серьёзно нарушены способности к взаимодействию с семьёй, в школе и со сверстниками. Эти дети так напуганы, обеспокоены, буквально испытывают физический дискомфорт из-за своей тревожности. Им трудно сосредотачиваться на занятиях, отдыхать и веселиться, заводить друзей и делать все те вещи, которые должны делать дети. Тревожность может делать несчастным и ребёнка, и родителей, которые видят, как страдает их ребёнок. Поскольку я встречала всё больше детей с тревожностью в связи с моей работой, я должна была вернуться к маме и папе и задать им несколько вопросов. «Почему вы держали меня силой, когда я так боялась делать уколы, и заставляли меня? И зачем рассказывали все эти сказки, чтобы заставить меня пойти в школу, когда я так боялась снова опозориться?» Они сказали: «Наши сердца каждый раз просто кровью обливались, но мы знали, что другого пути нет. Нам приходилось рисковать тем, что ты расстроишься, ради того, чтобы со временем ты свыклась с ситуацией и набралась опыта. Тебе нужно было делать прививки. Тебе нужно было ходить в школу». Не зная того, мои родители делали мне больше, чем просто прививку от кори. Они также делали мне прививку от тревожных расстройств. Избыточная тревожность для детей — это как вирус и инфекция, даже хуже, учитывая, что многие молодые люди, которых я вижу, имеют по несколько тревожных расстройств, которые проявляются одновременно. Например, у них помимо определённой фобии может быть расстройство, вызванное страхом сепарации, и социофобия. При отсутствии лечения тревожность в раннем детстве может привести к депрессии в юности. Это также может способствовать развитию наркомании и суицидальных наклонностей. Мои родители не были терапевтами. Они не знали никаких психологов. Всё, что они знали, — это что такие ситуации вызывали у меня дискомфорт, но не причиняли мне вреда. Моя избыточная тревожность навредила бы мне больше спустя время, если бы они позволили мне избежать этих ситуаций, а не научиться справляться с встречающимися трудностями. По сути, мама и папа применяли свою домашнюю версию экспозиционной терапии, которая является главной составляющей когнитивно-поведенческого лечения тревожности. Мы с коллегами провели крупнейшее рандомизированное контролируемое исследование лечения тревожности у детей в возрасте от 7 до 17 лет. Мы узнали, что ориентированная на детей когнитивно-поведенческая терапия или лечение препаратами с селективным ингибитором обратного захвата серотонина эффективны для 60 процентов молодёжи, подверженной лечению. А их совмещение помогает вылечиться 80 процентам детей в течение трёх месяцев. Это всё хорошие новости. И если дети остаются на лечении или проходят ежемесячное лечение, как мы делали в течение исследования, они могут оставаться в порядке в течение года. Тем не менее, после окончания исследований этого лечения мы вернулись и провели дополнительное исследование участников, и мы обнаружили, что у многих из этих детей произошёл рецидив. И, несмотря на лучшее научно обоснованное лечение, мы также обнаружили, что около 40 процентов детей с тревожностью оставались больными в течение всего этого времени. Мы много размышляли об этих результатах. Что мы упускаем? Мы предположили, это из-за того, что мы сосредоточились только на помощи детям, что, возможно, мы упускаем что-то важное в отношении родителей и их вовлечения в лечение. Исследования моей лаборатории и коллег по всему миру продемонстрировали неизменную тенденцию: благонамеренные родители часто непреднамеренно вовлекаются в цикл тревожности. Они сдаются и чрезмерно потакают своему ребёнку, позволяют ему избегать проблемных ситуаций. Я хочу, чтобы вы подумали об этом так: ваш ребёнок приходит домой в слезах. Возраст пять-шесть лет. «Никто в школе меня не любит! Эти дети злые. Никто не хочет со мной играть». Каково вам видеть своего ребёнка в таком состоянии? Что вы будете делать? Естественный родительский инстинкт — это успокоить ребёнка, защитить его и решить ситуацию. Попросить учителя вмешаться или других родителей устроить праздник может быть нормально в возрасте пяти. Но что вы будете делать, если ваш ребёнок будет и дальше приходить домой в слезах? Вы всё так же решите за него ситуацию в возрасте 8, 10, 14 лет? Поскольку дети развиваются, они неизбежно будут сталкиваться с проблемными ситуациями: ночёвки в гостях, устные доклады, внезапное трудное испытание, пробы в спортивную команду или роль в школьной пьесе, конфликты с ровесниками... Все эти ситуации включают риск: риск плохого самочувствия, не получить желаемого, возможно, риск совершить ошибку или опозориться. Дети с тревожностью, которые не рискуют и не взаимодействуют, не учатся тому, как решать ситуации разного плана. Верно? Потому что навыки развиваются со временем, многократное воздействие на повседневные ситуации, с которыми сталкиваются дети, развивает навык самостоятельно успокоиться или умение самому справиться со своим расстройством; навык решения проблем, включая способность разрешения конфликтов с другими; умение отложить удовольствие или возможность не сбавлять усилия, несмотря на то, что нужно больше времени, чтобы увидеть результат. Эти и многие другие навыки развиваются у детей, которые рискуют и взаимодействуют. И вырисовывается самоэффективность, которая является, попросту говоря, верой в себя, в то, что ты можешь преодолеть сложные ситуации. Дети с тревожностью, которые избегали таких ситуаций и заставляли других людей делать это вместо себя, приобрели больше тревожности со временем и меньше веры в себя. В отличие от их ровесников, которые не страдали от тревожности, они начинают верить, что неспособны справиться с такими ситуациями. Они думают, что им нужен кто-то, например родители, чтобы сделать вещи за них. Поскольку это естественный родительский инстинкт — утешать, защищать и успокаивать детей, в 1930 году психиатр Альфред Адлер уже предупреждал родителей, что мы можем любить ребёнка так сильно, как мы хотим, но мы не должны делать этого ребёнка зависимым. Он советовал родителям начинать тренировать детей с самого начала учиться твёрдо стоять на ногах. Он также предупреждал, что если у ребёнка будет впечатление, что родителям больше нечего делать, кроме как быть на побегушках, они получат ошибочное представление о любви. Что касается детей с тревожностью в наши дни, они всё время звонят своим родителям или посылают сигнал бедствия в любое время дня и ночи. Итак, если не научить детей с тревожностью надлежащему механизму решения проблем, что случится, когда они вырастут? Я веду группы для родителей молодых людей с тревожными расстройствами. Это молодые люди в возрасте от 18 до 28 лет. Они, в основном, живут дома, завися от своих родителей. Многие из них — ученики школы и колледжа. Некоторые закончили. Практически все не работают, просто проводят время дома и особо ничего не делают. У них нет как таковых отношений с другими, и они очень, очень зависят от родителей, которые многое для них делают. Их родители до сих пор записывают их на приём к врачу. Они называют детей старыми друзьями и умоляют, чтобы их навестили. Они стирают за детей и готовят для них. И они в грандиозном конфликте со своими молодыми взрослыми, посхольку тревожность расцвела, а молодость нет. Эти родители чувствуют огромную вину, потом обиду, и потом больше вины. Хорошо, а как насчёт хороших новостей? Если родители и ключевые личности в жизни ребёнка могут помочь ему противостоять своим страхам и научить его решать проблемы, тогда, скорее всего, ребёнок будет развиваться собственными внутренними механизмами преодоления их тревожности. Мы учим родителей сейчас осознавать свои действия и думать о том, как это сказывается на тревожности их детей. Мы просим их: «Взгляните на ситуацию и спросите: "Что это за ситуация? Насколько это опасно для моего ребёнка? И что я хочу, чтобы он из этого извлёк?"» Конечно, мы хотим, чтобы родители слушали очень внимательно, потому если над ребёнком серьёзно издеваются или вредят, мы хотим, чтобы родители вмешались, безусловно. Но в типичных, ежедневных ситуациях возникновения тревожности родители могут быть полезными своему ребёнку, если будут сохранять спокойствие, холодный разум и тепло, если будут следить за чувствами ребёнка, но потом помогать ребёнку, содействовать в планировании ребёнком решения ситуации. И потом — и это главное — чтобы ребёнок действительно решал ситуацию самостоятельно. Конечно же, это душераздирающе видеть, как ребёнок страдает, в чём мои родители признались мне много лет спустя. Если мы видим, что ребёнок страдает, мы думаем, что можем броситься и уберечь его от боли, мы так и делаем, правда? Это наше единственное желание. Но неважно, молоды мы или стары, чрезмерная тревожность заставляет нас переоценивать риск и страдание, недооценивая нашу возможность справляться. Многократное столкновение с тем, чего мы боимся, снижает тревожность, развивая внутренние ресурсы и устойчивость. Мои родители это интуитивно чувствовали. Сегодня гипертревожной молодёжи не помогает чрезмерное попечительство родителями. Спокойствие и уверенность в себе — это не просто эмоции. Это навыки справляться с трудностями, которым родители и дети могут научиться. Спасибо. (Аплодисменты)