Пост-интернет искусство | Ольга Свиблова | TEDxRANEPA

В своём выступлении Ольга задаётся вопросами: что является искусством и как оно изменилось в эпоху интернета? Кто является художником в эпоху пост-интернет искусства и важно ли на самом деле в наше время художнику уметь рисовать, делать что-то руками?

Ольга Свиблова — искусствовед, кинорежиссёр-документалист, доктор искусствоведения, профессор, инициатор создания и директор Мультимедиа Арт Музея, академик РАХ, заслуженный деятель искусств Российской Федерации, член Союза художников России.

Это выступление записано на мероприятии TEDx, независимо организованном местным сообществом с использованием формата конференций TED. Подробнее: http://ted.com/tedx

Если мы говорим об искусстве
в эпоху цифровых технологий,

а они пришли, они — реальность,

то надо подумать,
что такое искусство вообще.

Кто знает ответ, что такое искусство?

В двух словах.

(Из зала) Самовыражение людей,
которым надо что-то сказать.

(Из зала) То, что действует на эмоции.

(Из зала) Процесс.

Кто видел выставку Кабакова?
Руки поднимите, ребят.

Я хочу вам сказать, что искусство —
это не только самовыражение людей,

не только воздействие на эмоции,

потому что когда вы видите
инсталляцию «Мусор» Кабакова,

и где просто на ниточках
висят такие этикеточки,

на которых написаны слова случайные,
которыми мы обмениваемся:

«Маша, ты забыла зонтик»,

«Толя, сядь на место»,

и кусочки мусора, которые после каждого
из нас образуются в огромном количестве.

Мы потребляем и производим мусор,

и этот мусор — это наша память,

и это становится искусством,

дивным, пронзительным у Ильи Кабакова.

И мусор — важнейшая часть
современного искусства вообще.

Откуда всё это появляется?

Если мы вспомним революцию в 1917 году,

во время революции искусство
в общем и целом её не заметило,

потому что, как вы знаете, октябрьский
переворот случился в конце года,

уже как бы холодная осень, —

и по выставке в Третьяковской
Галерее, если кто-то видел,

а там были работы просто 1917 года —

художники как жили, так и жили,

они ещё где-то полгода
тусовались по своим кафе,

делали свои поэтические вечера,

у них были ещё какие-то салоны.

В 1918 году, когда начинается
гражданская война,

добавившая ужасы, которые уже
имела страна к Первой мировой войне,

вот там они спохватились и обнаружили,
что после декретов Ленина,

когда оказалось,
что всё национализировано,

то искусство потеряло заказчика.

И тут искренне или путём
стокгольмского синдрома

искусство обратилось к революции,
к мечтам о революции,

искусство традиционно левое, и наше левое,
и французское левое, оно везде левое.

И тогда русский авангард начинает
как бы оспаривать звание

самого лучшего пролетариата от искусства.

Но в 1917 году произойдёт
главная революция,

которая для искусства нашего
сегодняшнего с вами времени,

а это уже 102 года спустя,

это революция, которая
произошла, когда Дюшан...

Кто-нибудь слышал это имя?

Молодцы.

Поставил в Нью-Йоркском музее что?

Сушилку для тарелок и знаменитый писсуар.

И до сих пор его писсуары стоят
во всех крупнейших музеях мира.

Дюшан доказал простую вещь,

что искусство — это абсолютно
символический объект.

Вот если у нас есть контент музея,

мы приходим в музей,

переключаем с вами выключатель в голове

и начинаем к чему-то относиться
как к объекту музейному,

то есть всё зависит
только от той точки зрения,

которую мы с вами примем.

Мы хотим видеть — мы увидим.

И при этом надо понимать,
что смотреть и видеть — это разные вещи.

Каждый из нас, смотря на искусство,

чувствует и понимает только то,
что есть внутри нас,

только те смыслы, которыми мы можем
наделить этот символический объект.

Вы понимаете, что, когда мы сегодня
восхищаемся Тинторетто или Тьеполо,

мы, конечно, видим совсем не то,
что хотел когда-то сказать художник.

Мы не знаем, что Мона Лиза —

это подруга, это жена заказчика

или это просто куртизанка,
которая очень нравилась художнику.

Мы не знаем взаимоотношений
этих персонажей и, как правило,

и сюжеты библейские, которые,
казалось бы, каждому из нас надо знать,

закрыты для нас, людей другого времени,

так же, как, к счастью или несчастью,
люди не помнят декретов Ленина,

которые, между прочим, вызвали
такое количество катастроф,

которые мы до сих пор ещё и не изжили.

Поэтому как мы видим искусство?

Два человека одинаково искусство не видят.

И это совершенно не зависит от того,
специалисты они, не специалисты они.

Наши взгляды меняются,

и сколько бы мы ни знали
о жизни художника,

о том, что нам рассказывают экскурсоводы,

которые всегда повернут наше внимание,
если это хороший гид,

это всегда всего лишь возможность
направить моё внимание.

Куда?

С одной стороны, это символический объект,

а с другой стороны, логика саморазвития
искусства абсолютно железная,

ровно такая же,
как логика саморазвития науки.

И сколько Т. Д. Лысенко
ни пытался отменить генетику,

и он действительно затормозил её развитие,

потому что в области генетики в своё время

в Советском Союзе были большие достижения.

Пришёл Лысенко — это было закрыто.

А генетика всё равно продолжается,

и нам приходится сегодня развивать
генетическую науку, как везде.

Искусство, имея эту логику саморазвития,

чем же оно является кроме того,
что оно — символический объект?

И если до этого большие стили
сменяли друг друга

на протяжении иногда тысячелетий
и потом столетий,

с конца ХХ века всё поехало.

Скорость изменений
исторических увеличивается,

и искусство — это не просто чувства,

оно отражает, оно опережает
эту скорость исторических изменений

и изменений того, что называется
наш с вами стиль жизни.

Начиная с конца XIX века

искусство меняет стиль
не просто десятилетиями,

а, по сути дела, каждый художник
уже в XX столетии становится стилем.

Посмотрите, был импрессионизм,
был экспрессионизм,

был авангард, был модернизм,

и изменение этих стилей
становится чрезвычайно быстрым.

Так что же является искусством?

Мы же отошли от канонов

и, как вы понимаете, каноны Средневековья,
где вообще нет имени художника,

искусство Средневековья
великое, но безымянное,

осталось нам.

Потом идёт Раннее Возрождение,
Позднее Возрождение.

А мы сегодня с вами с чем? С мусором.

И лучший мусор у Ильи Кабакова.

Так что же искусство?

Чем же является искусство?

Искусство является, конечно,
коммуникацией,

символическим объектом и коммуникацией.

Это два вида коммуникации,

это коммуникация
каждого зрителя с самим собой

по поводу произведения искусства.

Искусство — это наше зеркало.

Если мы смотрим в зеркало искусства,
мы заглядываем туда,

в нас в каждом гораздо больше,
чем мы про себя знаем.

И мы вдруг из себя достаём то,
что мы не очень хорошо знаем.

Наверное, поэтому искусство живо,

живо столько тысячелетий.

Возможность искусства быть средством
коммуникации между людьми очень важна.

А теперь мы кратко перейдём к интернету.

У нас сегодня с вами жизни в офлайне
часто меньше, чем в онлайне.

Если мы живём в интернете, то в интернете,
безусловно, происходит коммуникация.

Я не говорю о социальных сетях, где все
сидят и где есть сегодня зависимость.

Мы становимся рабами, получая
колоссальную свободу доступа к информации,

и вместе с этим невероятным преимуществом,

мы перестаём говорить,

мы забываем, что касание
человека к человеку — это не запрет,

а это приятно, нужно,
а для ребёнка это вообще необходимо,

дети не растут без человеческого тепла.

А сегодня им некогда, им не нужно сегодня,

интернет оказывается сегодня
серьёзным конкурентом за то,

что раньше строило
человеческую психологию.

И если коммуникация ушла в интернет,

то, значит, и искусство туда ушло.

И если мы говорим об интернет-арте…

И уходит на наших глазах стремительно,
как мы уходим сами туда.

Первый интернет-арт появляется,
как только появился интернет.

Мы имеем, с одной стороны,

произведение, которое можно
транслировать через интернет,

потому что интернет — это возможность
транслировать всё что угодно.

Мы понимаем, что все музеи
становятся доступны через экран,

мы понимаем, что мы можем смотреть кино,
мы можем смотреть видео,

мы можем смотреть фотографии,
мы можем всё делать,

у интернета удивительная
способность репродуцировать

и давать доступность к любому материалу,
который существует в офлайне.

У интернета есть свои специальные
жанры и специфика —

возьмите фотожабы.

У нас министр культуры ратует
за развитие традиционных искусств,

мы говорим «народное искусство»
и думаем о шкатулках Гжеля,

о вязаных платочках вологодских,

а при этом фотожабы, между прочим,
и есть народное искусство.

Посмотрите, что сегодня
происходит в Инстаграме,

что сегодня происходит на Ютубе.

Видео — это шедевры!

И мы пользуемся интернетом всего лишь
как facilities [англ. приспособлением],

как когда-то люди пользовались
телеграфом или телефоном.

И где-то лет 12–14 назад

возникает желание определить,
что же такое интернет-арт,

кроме того, что там можно
набрать материалы

и работать с этими кирпичиками,
найденными в интернете.

Я курировала Русский павильон
дважды на Венецианской Биеннале

в 2007 и в 2009 году.

И в 2007 году мы показывали работу
молодой художницы Юлии Мильнер,

которая сегодня стала
классикой интернет-арта.

Она называлась «Click I Hope»,
и это была действительно революция,

потому что Web 2.0 как технология —

я думаю, что такое Web 2.0,
вы понимаете лучше, чем я,

я вот тогда это открыла —

Web 2.0 как интерактивная технология
только появилась.

Это был экран, на экране чисто,
как в Гугле-поисковике.

Было написано выражение
«I hope» — «Я надеюсь».

Это было 50 языков мира.

И люди должны были кликать.

Когда художница ко мне пришла, я говорю:

«Почему они будут кликать?
Как они найдут?»

Она говорит: «Найдут».

Я говорю: «Давайте сделаем
прототип. Я не верю».

Я помню, как я сидела в 5 утра, в 4 утра,

думаю: «Так, — ещё не было ботов, —

днём можно накликать,
друзья помогут, но ночью кто будет?»

И я смотрю, люди кликают.

Люди кликали, люди находили.

Мы не понимаем, как сегодня работает
эта невероятная совершенно

автокоммуницирующая система.

И когда люди кликают, у тебя два счётчика:

сколько людей вообще активны
и какой язык ведущий.

Мы не понимаем, почему люди
кликают на русский, на английский.

Ну естественно, английский ведёт,

потом вёл испанский,
потом русские подсоединились.

Первый раз Венеция
была соединена со всем миром.

Но каждый может открыть и кликнуть.

Что это было? Был ли это арт?

Где в интернете, как найти поле,
где мы игру будем воспринимать

как произведение искусства?

Перформансы мы же воспринимаем
как искусство, уже научились?

И тут приходит замечательная история.

Тут приходит доменное имя .art —

доменное имя, которое
каждый художник, каждый музей —

а сегодня большинство крупных музеев
перешло до доменное имя .art —

это международный домен,

который помогает нам отделить

what it means “art”?
[англ. что есть «искусство»?]

Если Иванов открывает сайт
и ставит свои фотографии, — это одно,

а если он пишет ivanov.art,

то вероятность поиска того,
что он — художник...

Гораздо быстрее,
гораздо проще его найти.

Является ли он художником?

А мы не знаем.

Вы понимаете, что сотни тысяч
выпускников художественных школ

каждый год выходят с дипломом Artist,

а в истории остаются десятки!

Это нормально.

Но вот в этом офлайне кто художник,
определяют сначала эксперты —

это и коллекционеры, и ньюсмейкеры,

и пресса, и галереи,
и музеи в конце концов —

а потом отбор делает время.

Так как же мы узнаем, где в интернете,
как отличить шедевр в Инстаграме, —

а в Инстаграме бывают
шедевры, их там полно —

как отличить, что это искусство?

Отличить очень просто.

Если человек, который свой Инстаграм
создаёт как Artist, ставит .art,

если у него есть метка .art —

он говорит: «Я вам не просто снял,
как я вчера на рыбалку ездил,

я вам шедевр снял — искусство фотографии.

Посмотрите, пожалуйста».

И кому-то понравится, а кому-то нет.

Но он делает это сознательно,
вот это самое «как скажем, так и будет».

Потому что давным-давно нету этого самого
зелёного берета бархатного и кисточек.

Ушёл образ художника Возрождения, ушёл.

Мы знаем, что в концептуальном искусстве
часто вообще не бывает изображения.

О том, что такое «Чёрный квадрат»,
мы спорим до сих пор.

Поэтому это всё — плывущая субстанция.

Но если человек относится
к тому, что он создал, —

неважно из какого сора, неважно как, —

но если он относится к этому
как к искусству,

нам в этой онлайн-реальности
нужна только метка:

узнать у него, что он так хочет.

А дальше? А дальше как бы
время покажет, кто будет важнее.

Будут ли рейтинги,

потому что, вы понимаете,
как только мы в онлайне, мы в рейтингах,

а у рейтинга нет плюса и минуса,

у рейтинга есть число.

Это кардинальное изменение нашего мира,

потому что мир до этого жил в понятиях
«верх» и «низ», «рай» и «ад»,

плюс и минус был всегда.

А сегодня у нас нет ни правово-левого,
мужского и женского, ни плюса и минуса.

У рейтинга есть число.

Ты ничего с этим не сделаешь.
Вот здесь пойдёт рейтинг.

Если мы как бы подумаем
о глубине проблем,

то, безусловно, это всё поменяем.

Но, может быть, появятся экспертные
сообщества, они уже есть.

И кто окажется сильнее —
рейтинги или экспертные сообщества?

Если начинающийся сегодня процесс —

а процесс дот лайна,
который просто начинается сейчас

и уже подходит к тому,
чтобы стать лавиной, идущей с горы, —

действительно пойдёт дальше,

то мы можем иметь

совершенно по-другому
маркированное поле онлайна,

где есть развлечения, где есть информация,
где есть коммуникация.

Мы получим там не только
возможность людей представлять то,

что они там уже представляют
как искусство,

и относиться к себе как к художникам,
и создавать новые формы творчества,

потому что, безусловно, онлайн
для этого даёт возможности.

Вообще, я думаю,
что как только учёные осознают,

что они могут поставить к себе .art,
с ними вообще будет интереснее.

Потому что то, каким образом мечтают,
думают парадоксально учёные,

с ними многие художники,
которые умеют нарисовать ворону, —

я помню, что для меня это была
неразрешимая задача в детстве,

вот так, чтобы в объёме и с тенью —

это просто несравнимо.

И когда мы говорим о искусстве и науке,

это не просто художник, который
приходит к учёному и спрашивает,

что такое нанотехнологии, и потом
пытается это изобразить и визуализировать.

Нет, гораздо интереснее,
когда это совместное творчество,

но, по правде говоря,
я боюсь открыть секрет,

учёные овладевают
дискурсом концептуальным,

а современное искусство всё концептуально,

там без мозгов руками сегодня
сделать ничего нельзя,

а руки можно всегда найти.

Ты найдёшь людей,
которые сварят, выпилят, нарисуют.

Вопрос — что?

Сегодня мир вступил
в концептуальную гонку.

И я думаю, что

учёные овладевают этой логикой
художественного дискурса часто быстрее,

чем художники вообще пытаются
сориентироваться в новых технологиях.

Нужно ли сегодня заканчивать
Академию художеств?

Это вопрос.

Но если мы не знаем, когда мы хотим
быть в искусстве, что было до нас,

то мы рискуем не получить
Нобелевскую премию,

как её сегодня не получит тот,

кто изобретёт, условно говоря,
25-колёсный велосипед.

Но это открывает огромные возможности,
и это открывает нам глаза.

И там очень много всего происходит,

и там можно производить самому
разные возбуждения,

если мы серьёзно думаем о том,
как наше слово отзовётся.