Как нам поддержать эмоциональное благополучие учителей?

Учителя эмоционально поддерживают наших детей, но кто поддерживает учителей? В этом откровенном выступлении педагог Сидни Дженсен рассказывает, как учителя подвергаются риску «вторичной травмы», пропуская через себя эмоциональные проблемы и переживания своих учеников, и показывает, как школы могут творчески поддерживать психическое здоровья и благополучие и учеников, и учителей.

Как и многие учителя,

каждый год в первый учебный день

я провожу «ice-breaker» с учениками.

Я работаю в старшей школе
Линкольна в Небраске,

это одна из самых старых и разноплановых

школ в Небраске.

Насколько мы знаем,

это единственная школа в мире
с талисманом в виде звеньев.

Звеньев цепочки.

(Смех)

Так как это наш талисман,

перед зданием установлена скульптура

из четырёх звеньев,
соединённых в цепочку.

Каждое звено что-то значит.

Наши звенья символизируют традиции,

совершенство, единство и разнообразие.

Поэтому в первый учебный день

я рассказала об этом
новым девятиклассникам

и раздала по листку каждому.

На листочке надо было
написать что-то о себе.

Это могло быть что-то, что они любят,

на что они надеются...

что-то, что характеризует их личность.

Потом я прошлась по классу со степлером

и скрепила все эти листочки,

чтобы получилась цепочка.

Мы, конечно, повесили её
в классе как украшение,

но также как напоминание,
что мы все связаны.

Мы все — звенья.

Что происходит, если одно звено — слабое?

А что происходит, если слабое звено —

это человек со степлером?

Человек, который должен собрать цепочку.

Учитель.

Учителя работают каждый день,

эмоционально, социально и академически

поддерживая учеников,

которые приходят со сложными проблемами.

Как и везде,

некоторые из моих учеников

идут домой, сидят на кухне,

пока родители готовят им полезную еду.

Они воодушевлённо обсуждают рассказы,

прочитанные в школе,

или объясняют законы Ньютона.

Но есть и ученики, которые идут в ночлежки

или в интернат.

Или в машину, где спит их семья.

Они приходят в школу с травмой,

и я ухожу домой с ней же.

Видите ли, это самое
сложное в преподавании.

Не оценки, планы уроков и собрания,

хотя, конечно, и они отнимают много сил.

Самое сложное — это всё,

над чем у тебя нет власти,

всё, что не можешь изменить
для них вне школы.

Мне интересно, всегда ли это было так.

Я вспоминаю своё обучение в университете,

где при обучении методике нам говорили,

что понятие «хороший учитель» изменилось.

Мы не обучаем будущую рабочую силу

для работы на конвейере.

Скорее, эти дети будут работать там,

где нужно уметь общаться,

сотрудничать и решать задачи.

И поэтому отношения ученик-учитель

выросли во что-то более сильное,

чем источник и получатель знаний.

Лекции в тишине просто больше не подходят.

Мы должны уметь строить отношения

с учениками и среди учеников так,

чтобы они чувствовали себя связанными

с миром, где это важно.

Я вспоминаю свой второй год преподавания.

У меня был ученик, назову его Давид.

Я помню, как уверенно чувствовала себя,

преподавая в том году:

«Я не первый год преподаю.

Я знаю, что я делаю».

И в последний учебный день

я пожелала Давиду хорошо провести лето.

Пока он спускался по лестнице,

я подумала,

что даже не знаю, как звучит его голос.

И тогда я поняла,
что я что-то делаю не так.

Тогда я изменила почти всё
в своём преподавании.

Добавила массу возможностей для разговора

со мной и друг с другом,

обмен письменными работами, обсуждения.

Благодаря этим разговорам
я не только услышала их голос,

но и узнала их боль.

Когда Давид зашёл в класс годом позже,

я узнала, что у его отца
не было документов

и его депортировали.

У него начались выходки в школе.

Всё, чего он хотел, —
снова быть со своей семьёй.

Я очень сильно чувствовала его боль.

И мне был нужен кто-то,
чтобы выговориться,

поддержать меня,
чтобы я смогла поддержать его

в том, чего даже не могу себе представить.

Эта проблема актуальна для полицейских,

увидевших ужасное преступление,

для медработников,
у которых умер пациент.

Но в отношении учителей и учеников

эта проблема не признаётся.

Я считаю, что безумно важно

учителям и ученикам,

администраторам и вообще
всем работникам школы

иметь лёгкий и быстрый доступ
к службам психологической помощи.

Мы постоянно работаем для других,

часто для 25–125 учеников в день,

нам постоянно приходиться использовать
свои эмоциональные резервы.

Через какое-то время
они истощаются настолько,

что мы просто так больше не можем.

Это называется «вторичная травма»
или «усталость от сострадания».

Мы пропускаем через себя всю боль,
которой с нами делятся ученики.

Через какое-то время

мы ломаемся под тяжестью
чужих травм.

Институт Баффетта в университете
Небраски недавно обнаружил,

что большинство учителей,

86% работающих с детьми,

испытали синдромы депрессии
в течение предыдущей недели.

Было обнаружено, что
примерно один из 10 учителей

испытывает серьёзные симптомы
клинической депрессии.

Мой личный опыт и опыт моих коллег

подсказывает мне,
что идёт какая-то вселенская битва

во всех классах.

Что же мы упускаем?

Как мы можем разорвать эту цепь
и собрать её заново?

За свою карьеру

я столкнулась с самоубийствами
двух учеников

и одного потрясающего учителя,

который любил этих учеников.

огромным количеством бездомных учеников,

судимых и заключённых детей.

Когда такое случается,

протокол говорит: «Если вам
нужно с кем-то поговорить, то..."

Но я говорю, что этого мало.

Мне очень повезло.

У меня отличная школа
и потрясающее руководство.

В нашем большом районе

школе помогают много
общественных организаций.

Нам регулярно присылают
в помощь всё больше и больше

школьных консультантов и психотерапевтов,

они поддерживают персонал школы
и помогают ученикам.

Персоналу даже предоставляются
бесплатные психологические консультации,

они входят в наш план занятости.

Но многие маленькие районы,
да даже некоторые большие

просто не могут
оплачивать счета самостоятельно.

(Выдох)

Мало того, что каждой школе
нужны специалисты, оказывающие

социальную и эмоциональную поддержку
и координирующие потребности школы:

не отдельно учеников
и отдельно учителей, а всех вместе,

нам также нужны специалисты,

которые замечают людей, близких
к получению психологической травмы,

и проверяют, как у них идут дела.

Многие школы делают, что могут,

чтобы заполнить пробелы,

начиная с признания того, что наша работа

откровенно сложна.

Другая средняя школа в Линкольне

проводит «Среды здоровья».

Они приглашают в свой район
тренеров по йоге,

спонсируют прогулки по району
во время обеденного перерыва,

проводят разные мероприятия

для того, чтобы объединять людей.

Начальная школа Закари в Луизиане

проводит «Встречу на неделе»,

где учителя обедают вместе

и говорят о том, что удаётся,

и о том, что тяжёлым грузом
лежит на сердце.

Эти школы организовывают пространства
для разговоров о том, что важно.

Наконец, моя подруга и коллега
Джейн Хайстрит

находит каждый день пять минут,

чтобы написать подбадривающую
записку коллегам,

говоря им, что она видит их трудную работу

и большое и доброе сердце,
которое помогает другим.

Она знает, что эти пять минут могут

иметь бесценный и
мощный волнообразный эффект

в нашей школе.

Цепочка, висящая в моем классе, —
гораздо больше, чем просто украшение.

Эти звенья висят над головами

целых четыре года,
пока к нам ходят ученики.

И каждый год

выпускники приходят ко мне, в кабинет 340,

и они легко могут показать
своё звено в той цепочке.

Они помнят, что они там написали.

Они до сих пор чувствуют себя
частью чего-то, чувствуют поддержку.

И у всех них есть надежда.

Не это ли то, что всем нам нужно?

Что кто-то протянет руку и убедится,
что у нас все хорошо.

Кто поинтересуется, как у нас дела,

и напомнит нам, что мы — звено цепочки.

Периодически нам всем просто
нужно немного помочь,

пока мы держим степлер.

Спасибо.

(Аплодисменты)