Скрытое сокровище | Вера Полозкова | TEDxSadovoeRingWomen

Творческое самовыражение — важнейшая человеческая потребность, от которой болезненнее всего отказаться. Моменты озарения мы не готовы обменять ни на что. При этом любой художник раним и рискует, прислушиваясь и серьёзно воспринимая мнение общества, превратиться в простого ремесленника. Общество же заключает с художником или поэтом жестокий и лукавый контракт. У него уже есть вполне чёткий план в тот момент, когда автор снял свою первую картину или написал свою первую книжку. Оно уже примерно знает, что хочет дальше видеть. И это невероятно тяжело. Вместе с первым признанием и похвалой автора одаривают и практически невыносимым грузом ожиданий. В своём выступлении Вера Полозкова говорит о том, что нас учили не доверять себе и сомневаться в своем успехе, но правда в том, что только вы знаете, как происходит ваш творческий процесс и куда он должен прийти. У любого художника настоящий контракт должен быть только с собственной глубиной и внутренней правдой.

Вера Полозкова — поэт, актриса, флагман вольных интернет-поэтов.

Это выступление записано на мероприятии TEDx, независимо организованном местным сообществом с использованием формата конференций TED. Узнайте больше на http://ted.com/tedx

В авраамических религиях,

к которым традиционно принято относить
ислам, иудаизм, христианство,

есть общий постулат о том,

что Господь создал человека
по образу и подобию своему.

Это цитируется, повторяется
по тысяче разных поводов и причин.

Например, при объяснении детям,
как Бог может выглядеть,

или при объяснении взрослым,

зачем они так себя ненавидят —
это необязательно,

потому что Бог создал их всё-таки
по образу и подобию своему.

Но немногие задавали себе вопрос,
в том числе и богословы,

зачем ему это понадобилось;

зачем ему самому нужно было
поступить именно так.

И суфии объясняют это таким образом:

Бог сам о себе ничего не знает,

и для того, чтобы увидеть себя со стороны,
как-то себя осознать,

ему нужен другой, чтобы в нём отразиться.

И есть притча о пророке Давиде,
который спросил однажды у Бога,

зачем он создал мир, и тот ответил:

«Я был скрытым сокровищем,

и я захотел стать явным».

В хадисе это звучит так:

«От века сущий, он творит, любя,
Глаза и уши, чтоб познать себя».

Мне представляется это невероятно ясным,

лаконичным и чудесным объяснением нашей
собственной неотступной тяги к творчеству.

Мы тоже знаем, что внутри нас
такое количество тайн,

такое количество секретов,
требующих объяснения, ждущих своего часа,

что это такая же точно потребность,
а иногда и сильнее, —

мы знаем, что в периоды лишений
люди отказываются от всего,

но от творчества болезненнее
всего отказаться —

люди и в блокаду рисовали,
и в лагерях писали,

потому что это одно из самых
необходимых из всего, что нам дано.

Между нами и временем, этой эпохой,

между нами и любовью,

между нами и нашим ремеслом,
нашей работой,

между нами и нашей будущей смертью
непрерывно ведутся напряжённые переговоры,

и они требуют расшифровки.

Момент, когда мы это освобождаем,
когда мы это отпускаем,

когда то, что скрыто, что терзало,
что мучило и требовало выхода,

наконец становится зримо,
становится воплощено

и освобождает нашу голову, —
это момент такого ледяного счастья...

Я думаю, что вы все с этим
когда-нибудь сталкивались.

Это могут быть очень простые вещи:

момент оглушительно ясной,
чудесной формулировки,

которая вдруг пришла и вам
самим объяснила, что происходит,

или момент острой ревности,

когда вы встречаете
свою собственную мысль в чужом тексте,

и вдруг вы чувствуете это озарение,

это единственно важное в процессе
чтения сотворчество, которое нам явлено.

Будучи узнанным и названным,
то скрытое, что требует выхода,

может оказаться страшным,
может совсем не облегчать нам жизнь,

наоборот, сталкивать нас с чем-то
довольно невыносимым.

Но вряд ли кто обменяет этот момент
прозрения и озарения на то,

чтобы ничего не знать, ничего не говорить,
ничего в итоге не увидеть.

Потому что, как мне представляется,

у общества с художником,
с творцом в широком смысле

довольно жёсткий и при этом
невероятно лукавый контракт:

с одной стороны, оно требует
подробнейшего отчёта,

регулярного, постоянного, исчерпывающего

обо всех его исследованиях, поисках,
озарениях и находках внутри самого себя.

Оно жаждет нового,
оно взыскует о себе правды,

оно очень жёстко отчитывает художника
за самоповторы, за компромиссы,

за умолчания, за периоды
долгого бездействия.

Оно к нему невероятно требовательно.

На самом деле никакой правды
о себе оно не хочет.

Оно хочет, чтобы было красиво,

чтобы было утешительно,

чтобы можно было изойти
слезами светлой грусти.

И главное — оно хочет того,
что уже хорошо известно,

на то, что оно уже подписано;

за всё остальное
оно довольно жестоко карает,

поэтому все поиски на творческом пути
связаны с большими опасностями.

Поскольку художник очень
ранимо прислушивается к этому,

у него есть риск,
пойдя на поводу у этих ожиданий,

превратиться со временем в ремесленника,
в торговца открытками со стихами,

художника с Арбата, который рисует
максимально приятные заказчику портреты.

И это вещь, о которой необходимо помнить,

потому что едва заявивший о себе
талантливый человек

практически в любой из областей

вместе с этим признанием,
вместе с первой похвалой

одаривается обществом практически
невыносимым грузом ожиданий.

Они касаются совершенно всего...

Так же, как сегодня прекрасная Алла
рассказывала о том,

какое количество ожиданий
мы имеем по поводу своих детей

и как мы всё за них решаем уже в тот
момент, когда они появляются на свет, —

примерно так же у общества
есть чёткий план уже в тот момент,

когда вы сняли свою первую картину
или написали свою первую книжку.

Оно уже примерно знает,
куда оно вас поставит

и что оно хочет от вас дальше увидеть,

и это невероятно тяжело,

потому что каждым следующим шагом
вы разочаровываете своих главных фанатов,

вы предаёте самого себя,

вы изумляете родителей и друзей,

вы отказываетесь от ярлыков,

вы вообще, если вы настоящий художник,
всё время пересоздаёте самого себя —

это травматичный и непростой процесс.

Моё долгожданное
литературное самоубийство —

так и написано: «долгожданное
литературное самоубийство» —

было первый раз зарегистрировано
в мои 24 года,

когда у меня едва успели выйти
два первых сборника стихов,

и это было очень почётно,
что люди меня литературно похоронили,

потому что я для них
хотя бы литературно родилась.

До этого всё, что я читала о себе,
были очень многословные,

иногда на несколько полос,
иногда в довольно авторитетных изданиях,

пассажи о том, с какой невыносимой
банальщиной, подражательством,

необразованностью, дешёвой славой
у нечитающих подростков

люди вынуждены иметь дело в моём лице.

Поскольку это продолжается
14 лет в моей жизни,

с годами это становится даже трогательно.

Каждый раз, когда ты читаешь,
что ты выскочка, однодневка,

человек, наделённый
случайной дешёвой славой,

в 31 год ты уже благодарен,

потому что ты 10 лет в одном колесе
как минимум, и тебе приятно,

что есть люди, которые ещё
злятся на тебя за то,

что ты так несвоевременно о себе заявил.

Для изрядного количества вполне
уважаемых в «сообществе» людей —

существует некоторая абстракция
литературного сообщества,

как и любого другого
творческого сообщества, —

я всё ещё, например,
исчадие Живого Журнала,

человек, о котором в следующем году
никто не вспомнит,

певец гламурного мира, от которого,
скорее всего, ничего не останется, и т. д.

И хочется целовать этих людей,
которые до сих пор пишут эти комментарии,

потому что на фоне, например,
следующего поколения

«поэтов из соцсетей» так называемых,
«молодых львов»,

которые пришли стереть нас с лица Земли,
как пел Борис Борисович,

я уже настолько седой, низкий и старый
северный мох, неприметный,

что если они столкнутся вот с ними,
то я боюсь за их душевное здоровье

по-настоящему.

Разные эпохи отводили художнику,
а, если уточнить,

то человеку моей профессии —
поэту, художнику — разные роли.

Вот он мудрец и хранитель опыта поколений,

вокруг него испытывающие
глубокий трепет и уважение ученики.

Вот он пророк, миротворец —
это в романтическую эпоху, —

противопоставленный невежественной,
гневной, тёмной, дремучей толпе,

которая ничего не понимает
в его святом ремесле.

Вот он смиренный свидетель
и очевидец потрясений, переворотов,

который почти не имеет права
на личную оценку.

Он только свидетельствует.

Вот он бунтарь, скоморох, юродивый,
вокруг него растерянные горожане,

мещане и филистеры, которые не знают,
как его толковать, что он имеет в виду,

и ведут по этому поводу
ожесточённые споры друг с другом,

и становится признанным поэтом он только
лет через 50 после того, как уйдёт.

Вот, наконец, он частное лицо —

концепция, которая воцарилась
сравнительно недавно, —

он частное лицо, совершенно
никто, человек в плаще,

который сидит у себя в кабинете
и мучительно анализирует,

как меняет его эпоха,
как меняет его одиночество,

как меняет его место,
как меняет его ремесло.

И это почти научный труд —
это человек, который исследует самого себя

в любых возможных ракурсах.

«Так, по выпуклому лицу
памяти всеми пятью скребя,

ваше сегодня, подстать слепцу,
опознаёт себя». — Бродский.

Есть скверная новость в этом:
пока вы живы, вряд ли кто

озаботится отстаиванием вашего
действительного места в иерархии.

Пока вы наличествуете,
пока вы злитесь, пока вы отвечаете,

пока вы требуете внимания,
пока вы живой,

вряд ли кто с Земли разглядит
истинный масштаб,

ваше действительное место в общей системе.

Пока вы здесь и с вами можно поспорить,

можно трактовать ваши слова
в любую сторону.

Живых вообще не очень принято беречь.

Всё станет ясно только с вашим уходом —
вы сразу же переместитесь —

буквально те же самые люди,
которые писали о том,

как стыдно быть вами,
каждую минуту вашей жизни,

изойдут сладкими слезами по поводу того,
что вы были в их жизни

и какой вы великий человек.

Я наблюдаю это,
поскольку интересуюсь этим.

Невероятное, поразительное
великодушие проявляют люди,

только что ставившие вас на место,
как только вы покидаете этот мир.

Поэтому у меня только одно сообщение —

когда мне понадобилось сформулировать
какое-то только одно сообщение,

мне сказали: «Как будто завтра у вас

не будет шанса его передать людям
внимательным и небезразличным,

которые хотели бы именно от вас
что-то услышать, что бы вы им сказали?»

Помните, пожалуйста, что кажется,
что профессиональная экспертиза,

внешняя оценка — вам кажется,
что это важная часть вашей работы,

вы должны с этим соотноситься,
вы должны каждую минуту проверять,

что там на другом конце этой струны —
на самом деле нет.

Нас учили не доверять себе ни в чём
и сомневаться в каждом своём успехе,

но правда в том, что только вы знаете,

куда идёт ваш творческий процесс
и к чему он должен прийти.

Что происходит внутри вас
и что ищет выхода,

и почему оно таково, и, строго говоря,
вы вступаете в настоящие отношения,

у вас настоящий контракт только с этим —

со внутренней глубиной
и внутренней правдой.

Ваша цель, строго говоря, только одна —

из скрытого сокровища
стать явным сокровищем.

И чтобы ничто на этом пути не смогло вас

отвлечь, сбить и переубедить,

что только вы этим
скрытым сокровищем являетесь.

Спасибо.

(Аплодисменты)