Не представляйте Африку в ложном свете

Реальную картину изобразить не так просто: Африка — это не страна и не одна сплошная зона бедствия, говорит журналист и исследователь Лесли Додсон. Она призывает журналистов, исследователей и неправительственные организации прекратить изображать целый континент как одну большую трагедию.

Я хочу начать с небольшого
предостережения:

сегодня вечером я приготовила
для вас горькую пилюлю.

Потерпите меня несколько минут
и знайте, что после этого

всё станет лучше.

Давайте начнём.

Думаю, многие из вас слышали
это правило путешественника:

«Уноси с собой только фотографии,
оставляй после себя только следы».

Что ж, хочу сказать,

что этот совет, на мой взгляд,
не так прост и безобиден, как кажется,

особенно для тех из нас, кому по долгу
службы приходится изображать людей

из бедных стран,

из развивающихся стран,

изображать бедных.

Этим занимаются журналисты, исследователи,

работники общественных организаций;

подозреваю, что в этом зале собралось
много представителей этих профессий.

Мы едем за море и привозим назад
фотографии вроде этой:

людей в большой беде,

лишённых крова,

оголодавших,

детей, которые вынуждены работать,

экзотику.

По словам Сьюзен Зонтаг,

фотографии в каком-то смысле определяют,
за чем мы имеем право наблюдать,

но ещё более важно то,

что они определяют этику наблюдения.

Мне кажется, пришло время пересмотреть
наши взгляды на этику наблюдения,

поскольку журналистика, общественная
и исследовательская работа

сегодня меняются до неузнаваемости.

Отчасти это связано с тем,
что сейчас происходит с экономикой.

Но это вынуждает нас
выстраивать новые отношения.

И у этих новых отношений
довольно размытые границы.

Я сталкивалась с этими размытыми
границами во время работы

и хочу поделиться с вами
своими наблюдениями.

Моя этика наблюдения сформирована
25-летним опытом создания репортажей

об экономике развивающихся стран
и международных отношениях.

Я верю в свободную и независимую прессу.

Я верю, что журналистика
приносит обществу пользу.

Но эта работа становится всё труднее,

отчасти из-за массовых увольнений,

поскольку бюджет на международные
репортажи сокращается,

новые технологии и новые площадки
требуют нового контента,

в журналистике появляется
много новых направлений.

Появились журналисты-активисты,
гуманитарная, миротворческая журналистика,

все мы стремимся осветить
важные для нашего времени истории.

Мы ищем возможности для участия
в проектах общественных организаций.

Потому что они делают важную работу
в интересных местах.

Вот один пример:

это проект, над которым я работала
на Голубом Ниле в Эфиопии.

Обещственным организациям
выгодно, чтобы к их командам

присоединялись журналисты.

Им нужна огласка, они находятся
под громадным давлением,

они бьются за сочувствие публики
на крайне переполненном рынке.

Поэтому они нанимают
независимых журналистов,

чтобы те помогли им
с разработкой пиар-материалов

и материалов для СМИ.

Исследователи тоже испытывают давление.

Им нужно популяризовать их науку
за пределами академического круга.

Они сотрудничают с журналистами,
потому что многим исследователям

трудно написать простую
и понятную историю.

Журналистам это тоже выгодно:

освещать полевые исследования —
это классная работа.

Ты делаешь научные репортажи

и знакомишься с интересными учёными,

такими как мой консультант Реви Стерлинг —

она высококлассный исследователь.

Во время одной дискуссии с Реви

я и пришла к теме размытых границ

в работе исследователя и журналиста.

Я сказала ей:

«Мне не терпелось поехать
в развивающиеся страны,

чтобы одновременно исследовать их
и рассказывать истории».

Она сказала: «Не, подружка,
я так не думаю».

Это взаимное замешательство
подтолкнуло нас опубликовать статью

об этическом конфликте
и противоречивых практиках

журналистики и исследовательской работы.

Мы пришли к выводу,

что исследователи и журналисты —
как троюродные братья,

одновременно рассказчики
и социальные аналитики.

Но мы воспринимаем и изображаем
развивающиеся страны по-разному.

Вот типичный пример.
Это Сомали, 1992 год.

Сомали и сегодня может выглядеть так же.

Это стандартная оперативная процедура,

сегодня большинство новостных роликов
и снимков создаются так же:

группу журналистов под эскортом привозят

на место катастрофы,

они снимают видео
и фотоматериалы, берут интервью,

а затем их оттуда увозят.

Это определённо не лучшие
условия для исследования.

Иногда мы работаем над
тематическими репортажами.

Я сфотографировала эту женщину

в деревне Бхонгир,
штат Андхра-Прадеш, в Индии,

на встрече по микрофинансированию.

Это невероятная история.

Она легко узнаваема здесь — это важно.

Вы видите её лицо.

Это тоже не исследовательское фото.

А вот пример исследовательской фотографии.

Вы видите молодых женщин, которые
получили доступ к новым технологиям.

Это фото отражает приметы времени, оно —
часть исследовательской документации.

Но для новостей оно не годится.

Оно мало о чём говорит,
такое фото не продашь.

Но на самом деле различия ещё глубже.

Мы с Реви проанализировали указания,
которые даются исследователям.

Они подчиняются строгим правилам,

введённым исследовательскими
комиссиями их университетов,

когда дело касается содержания
и конфиденциальности.

Исследователи обязаны получать
информированное согласие.

Журналисту достаточно
прикрепить к кому-то микрофон —

вот вам и согласие.

Как журналист я проверяю факты,

но мне не нужна компания,
чтобы написать историю,

в то время как социологи и исследователи,

особенно те, что привлекают
к участию население,

часто работают над созданием
нарратива всем сообществом.

По-разному обстоят дела
и с платой за информацию.

«Журналистика чековой книжки»
серьёзно критикуется,

отчасти из-за тенденциозности,
получаемой таким способом информации.

А социологи платят людям
за потраченное время,

потому что понимают, что время им дорого.

У журналистов есть всё необходимое,

чтобы передать красоту научного поиска

и, я бы добавила, работы
общественных организаций,

но что насчёт их оплошностей?

Что, если исследовательский проект
недостаточно хорошо продуман

или общественная организация
не выполняет своей задачи?

Или что-то ещё идёт не так,

знаете, то, что случается после
наступления темноты и хорошей выпивки.

Исследовательская среда, журналистские
поездки и общественные проекты —

всё это очень тесный круг,

хорошо проделанная работа сближает людей.

Но достаточно бутылочки скотча
в тесном журналистском кругу

после наступления темноты —

и отношения становятся чересчур близкими.

А как быть со странным
и одиозным поведением?

В общем, вы захотите
заранее условиться о том,

что подлежит записи,

а что — нет.

Теперь обратимся к репортажам
общественных организаций,

которые некоторым из вас будут знакомы.

(Видео) Диктор: За 70 центов
можно купить банку газировки,

обычной или диетической.

В Эфиопии на 70 центов в день

можно полноценно накормить
ребёнка, такого как Джамал.

Ещё за 70 центов можно купить чашку кофе.

В Гватемале на 70 центов в день

вы можете помочь ребёнку вроде Вилмы
купить одежду для школы.

Лесли Додсон: это распространённые образы,

они окружают нас уже 40 лет.

Это часть кампании по борьбе с голодом,
организованной Салли Струтерс.

Некоторые из этих образов легко узнаваемы,
например Мадонна с младенцем.

С точки зрения социальных кампаний,
женщины и дети дают хороший эффект.

Эти образы у нас перед
глазами уже очень давно,

многие сотни лет; Мадонна с младенцем.

Это Дуччо ди Буонинсенья,

а это Микеланджело.

И вот что меня беспокоит:
неужели мы не замечаем,

как тесно связаны с гендером наши сюжеты
о нищете в развивающихся странах?

Неужели женщины — жертвы,
а мужчины — только преступники?

Эти парни, вооружённые АК-47,
или мальчики-солдаты?

При таком раскладе
не остаётся места для историй

вроде истории о парне, продающем мороженое
в лагере беженцев в Южном Судане,

где мы работали над проектом,

или истории мужчин, которые строили
мост через Голубой Нил.

Мне интересно,

неужели эти истории
не вписываются в наши сюжеты?

А что насчёт этого сюжета?

[Приложение «Возроди деревню»]

Это коммерческая игра,

её цель — изобразить
развивающиеся страны забавными.

Возникает вопрос: преднамеренно ли
они высмеивают всё это?

Вот ещё несколько вопросов:
какие права есть у этих детей?

Есть ли у них право
на неприкосновенность частной жизни?

Им заплатили?

Должны ли им заплатить?

Принадлежит ли им часть от прибыли?

Это — коммерческая игра.

Они подписывали отказ от претензий?

Я это делаю, когда работаю
с общественными организациями

и режиссёрами документальных
фильмов здесь, в Штатах.

В США люди очень серьёзно относятся
к праву на неприкосновенность

частной жизни.

И что, достаточно дальнего перелёта,

чтобы это право куда-то испарилось?

Но не будем цепляться
к одним только разработчикам игр,

посмотрим на графическое искусство —

оно часто изображает Африку
гомогенной и монолитной

«великой страной».

Но Африка — не страна, это континент.

Там 54 страны и тысячи языков.

Возникает вопрос: приносят ли
эти упрощённые образы пользу

или вред?

Я знаю, что они популярны.

Агентство США по международному развитию
недавно запустило проект Forward,

посвящённый вопросам
голода, войны и засухи.

И, глядя на это, можно подумать,
что это происходит постоянно

по всей Африке.

Но это происходит только
в регионе Африканского Рога.

Я всё ещё пытаюсь открыть для себя
Африку в куске хлеба Wonder Bread.

Меня это занимает.

Жермен Грир задавалась теми же
вопросами, она сказала однажды:

«Мы можем подогреть наш аппетит
перед завтраком или ужином

хорошенькой порцией
ужасов войны, геноцида,

нищеты и болезней».

Она права. Мы подогрели наш аппетит.

Но у нас может прибавиться и понимания.

Войны, восстания и болезни —
это ещё не всё.

Это фото Южного Судана

сделано за пару месяцев
до рождения новой страны.

Я буду и дальше работать в развивающихся
странах как журналист и исследователь,

но буду делать это, вооружившись
другой этикой наблюдения.

Я спрашиваю себя,
поддерживают ли мои снимки

сложившиеся стереотипы,

соответствуют ли эти образы
смыслу сообщения,

мне важно самоутверждение
или сопричастность?

Спасибо.

(Аплодисменты)