Почему любопытство — ключ к науке и медицине

Наука — это процесс изучения, который включает в себя экспериментирование, ошибки и пересмотр, и медицинская наука — не исключение. Исследователь проблем рака Кевин Б. Джонс стоит перед глубокой неизвестностью, касающейся вопросов хирургии и медицинского ухода с простым ответом: честностью. Во вдумчивом выступлении о природе знания Джонс показывает, что наука находится на высоте, когда учёные скромно признают, что они всё ещё чего-то не понимают.

Наука.

Это слово у многих из нас вызывает
грустные воспоминания о скуке

в старших классах средней школы
или на уроках физики.

Но позвольте мне уверить вас,
что то, что вы там делали,

имело с наукой мало общего

и по сути состояло из описаний «чего-то».

Это было историей открытий,
сделанных кем-то другим.

Меня же как учёного
больше всего интересуют в науке

ответы на вопрос «как».

Потому что наука — это знание в развитии.

Мы делаем наблюдение,
строим догадки о нём

и делаем предположение,
которое проверяется

с помощью эксперимента
или другого наблюдения.

Вот несколько примеров.

Во-первых, люди заметили,
что Земля — внизу, а небо — вверху,

а Солнце и Луна, кажется,
вращаются вокруг них.

Предположительным объяснением

было то, что Земля должна быть
центром Вселенной.

Предположение: всё должно
вращаться вокруг Земли.

Впервые это было проверено,

когда Галилею попался один
из первых телескопов,

и он смотрел через него
на ночное небо,

где он нашёл то, что оказалось
планетой Юпитер

с четырьмя лунами,
вращающимися вокруг неё.

Потом он использовал эти луны,
чтобы проследить путь Юпитера

и обнаружить, что Юпитер
не вращается вокруг Земли,

но вокруг Солнца.

Таким образом проверка
не подтвердила предположения.

И это повлекло за собой
отказ от теории о том,

что Земля была центром Вселенной.

Другой пример: сэр Исаак Ньютон
видел падающие на Землю предметы.

Предположительным объяснением
для этого была сила тяжести,

предположением —
всё должно падать на Землю.

Но, конечно, не всё падает на Землю.

Посчитали ли мы силу тяжести ошибкой?

Нет. Мы пересмотрели эту теорию
и сказали, что гравитация притягивает

предметы к Земле до тех пор, пока
есть равные противоположные силы.

Это побудило нас к изучению
чего-то нового.

Мы стали обращать больше внимания
на птиц и их крылья,

и только подумайте обо всех
научных открытиях,

сделанных в результате мышления
в этом направлении.

Поэтому неудачные проверки,
исключения, аномалии

учат нас тому, чего мы не знаем,
и приводят нас к чему-то новому.

Так наука движется вперёд,
так наука познаёт.

Иногда в СМИ, и ещё реже

от самих учёных можно услышать,

что то или иное было научно доказано.

Но я надеюсь, вы понимаете,
что наука ничего не доказывает

определённо и навсегда.

Хочется надеяться, что наука остаётся
достаточно любопытной,

чтобы искать,

и достаточно скромной,
чтобы признавать,

что мы нашли

очередную аномалию,

очередное исключение,

которые, как лýны у Юпитера,

учат нас тому, чего мы
на самом деле не знаем.

Здесь мы на секунду отвлечёмся.

Кадуцей, или символ медицины,

обозначает много разного
для разных людей,

но большинство наших рассуждений
о медицине

в действительности превращается
в прикладную проблему.

В залах заседаний Конгресса

и на совещаниях страховых компаний
пытаются понять, как её оплатить.

Этики и эпидемиологи

пытаются найти лучший
способ распространения медицины,

больницы и врачи весьма озабочены

своими протоколами и списками,

пытаясь понять, как наиболее
безопасно применять медицину на практике.

Всё это прекрасно.

Однако все они

так или иначе предполагают,

что учебник по медицине закрыт.

Мы начинаем измерять качество
нашего здравоохранения

по тому, как быстро
мы можем получить к нему доступ.

Неудивительно, что в такой обстановке

многие из наших учреждений здравоохранения

начинают жутко смахивать на автосервис.

(Смех)

Единственная проблема в том,
что когда я заканчивал медколледж,

нам не выдавали таких приборчиков,

которые ваш механик вставляет в машину

и находит, что именно с ней не так,

потому что учебник по медицине

ещё не закрыт.

Медицина — это наука.

Медицина — это знание в развитии.

Мы делаем наблюдение,

мы строим догадки
об этом наблюдении,

мы делаем предположение,
которое можно проверить.

Так, основание для проверки
большинства догадок в медицине —

это население.

И вы, может быть, вспомните
из скучных дней в классе биологии,

что население имеет
тенденцию распределяться

примерно посередине,

как кривая Гаусса
или нормальная кривая.

Таким образом в медицине,

после того, как мы сделаем прогноз,
исходящий из предположений,

мы проверяем это на населении.

Это означает, что то,
что мы знаем о медицине,

наши знания и наши методы

происходят от населения,

но простираются только

до очередной аномалии,

очередного исключения,

которое, как лýны Юпитера,

научит нас тому, о чём мы не знаем.

Так вот, я хирург,

который занимается пациентами,
больными саркомой.

Саркома — это редкая форма рака.

Это рак тканей и костей.

И я хочу сказать, что каждый
мой пациент — это аномалия,

исключение.

Среди всех когда-либо проведённых
мной операций для таких пациентов,

ни в одной я не руководствовался
контрольными клиническими тестами,

считающимися лучшим основанием
пригодности для населения в медицине.

Люди говорят о выходе за рамки
привычного мышления,

но у нас его нет в случае с саркомой.

Что мы реально имеем,
купаясь в неизвестности

и незнании, и исключениях,
и аномалиях, связанных с саркомой,

так это лёгкий доступ к двум,
на мой взгляд, важнейшим ценностям

любой науки:

скромности и любопытству.

Потому что если я скромен и любопытен,

то когда пациент задаёт мне вопрос,

а я не знаю ответа,

я спрошу коллегу,

у которого есть похожий,
но другой пациент с саркомой.

Мы даже установим
международное сотрудничество.

Эти пациенты начнут общаться
друг с другом через чаты

и группы поддержки.

Это тот вид скромно-любопытного общения,

посредством которого мы начинаем
узнавать новые вещи.

В качестве примера: это мой пациент,

у которого рак возле колена.

По причине этого
скромно-любопытного общения

в процессе международного сотрудничества

мы узнали, что можем приспособить
лодыжку в качестве колена,

когда мы вынуждены удалить
поражённое колено.

Он может потом носить
протез, прыгать и играть.

Эта возможность была доступна для него

благодаря международному сотрудничеству.

Это было для него привлекательно,

потому что он общался с другими
пациентами, пережившими это.

И поэтому исключения
и аномалии в медицине

учат нас тому, чего мы не знаем,
но также ведут к новому мышлению.

И что очень важно,

всё новое мышление в медицине,
к которому ведут аномалии

и исключения, применимо
не только к этим самым случаям.

Мы не только учимся
у больных саркомой,

как лечить этих пациентов.

Иногда аномалии

и исключения

учат нас тому, что важно
для всего населения.

Так же, как и дерево, стоящее вне леса,

аномалии и исключения
привлекают наше внимание

и ведут нас к гораздо большему
пониманию того, что такое дерево.

Мы часто повторяем,
что не видим лéса за деревьями,

но так же можно не заметить

и дéрева в лесу.

Но дерево, стоя само по себе,

устанавливает связи,
которые определяют дерево,

связи между стволом, корнями и ветвями,

более видимые связи.

Даже если дерево изогнутое

или если у этого дерева
очень необычные связи

между стволом, корнями и ветвями,

оно, тем не менее,
привлекает наше внимание

и позволяет делать наблюдения,

которые мы можем проверить
на общей популяции.

Я говорил, что саркома редка.

Она составляет около
одного процента всех случаев рака.

Вы, возможно, знаете, что рак
относят к генетическим заболеваниям.

Под этим мы подразумеваем,
что причина рака — онкогены,

которые при раке активируются,

и гены подавления опухоли,
которые отключаются, вызывая рак.

Вы, возможно, думаете,
что мы знаем об онкогенах

и подавляющих опухоль генах
от обычных случаев

вроде рака груди, простаты

или лёгких,

но вы ошибаетесь.

Мы узнали об онкогенах
и генах, подавляющих опухоль,

в первый раз

от крошечного процента больных саркомой.

В 1966 году Пейтон Роус получил
Нобелевскую премию

за понимание того, что у цыплят

была передающаяся форма саркомы.

Тридцать лет спустя Гарольд Вармус
и Майк Бишоп открыли,

что это был за передающийся элемент.

Это был вирус,

несущий ген,

онкоген src.

Не буду утверждать, что src —
это важнейший онкоген.

Не буду утверждать,

что src — самый часто наблюдаемый
онкоген во всех видах рака.

Но он был первым онкогеном.

Исключение, аномалия

привлекла наше внимание
и привело нас к чему-то,

что научило нас очень важным вещам
во всей остальной биологии.

Теперь TP53 — самый важный ген,
подавляющий опухоль.

Это наиболее часто отключённый
ген подавления опухоли

почти в каждом виде рака.

Но мы не узнали о нём
из обычных видов рака.

Мы узнали о нём,
когда докторá Ли и Фраумени

наблюдали за семьями

и поняли, что в этих семьях

у многих людей была саркома.

Я говорил вам, что саркома редка.

Помните, что это один
на миллион диагнозов,

если он встречается дважды
в одной семье,

это слишком характерно для этой семьи.

Тот факт, что эти случаи редки,

привлекает наше внимание,

приводит нас к новому мышлению.

Многие из вас скажут —

и будут правы, —

что да, Кевин, это здóрово,

но вы не говорите о крыле птицы.

Вы говорите не о лунах, плавающих
вокруг какой-то планеты Юпитер,

Тут человек.

Эта аномалия, исключение
может привести к развитию науки,

но это — человек.

И всё, что я могу сказать,

это то, что мне это
слишком хорошо известно.

Я беседую с пациентами с редкими
и смертельными заболеваниями.

Я пишу об этих беседах.

Эти беседы ужасно пугающие.

Они пугают ужасными фразами

вроде «У меня плохие новости»
или «Мы ничего не можем сделать».

Иногда эти беседы сводятся к одному слову:

«смертельно».

Тишина тоже может быть очень неловкой.

Местá, где в медицине пробелы,

могут быть так же важны,

как слова, которые мы говорим
в этих беседах.

Что такое неизвестности?

Что это за эксперименты,
которые проводятся?

Проделайте это маленькое упражнение.

Там, вверху экрана,
вы видите эту фразу: «no where» [нигде].

Заметьте, где пробел.

Если мы подвинем этот пробел
на один интервал,

то «no where»

превращается в «now here» [теперь здесь] —

в прямо противоположное значение,

передвинув пробел лишь на один интервал.

Я никогда не забуду ночь,

когда я зашёл в палату моего пациента.

Я оперировал тогда целый день,

но я всё ещё хотел зайти к нему.

Это был мальчик, у которого я
обнаружил рак кости пару дней назад.

Он и его мама встречались
с химиотерапевтами

ранее в этот день,

и он был допущен в госпиталь,
чтобы начать химиотерапию.

Была почти полночь,
когда я дошёл до палаты.

Он спал, но я увидел его мать,

читающую с фонариком

рядом с его кроватью.

Она вышла в коридор на несколько
минут поговорить со мной.

Оказалось, что она читала

протокол, который ей дали в тот день

докторá-химиотерапевты.

Она запомнила его.

Она сказала: «Доктор Джонс,
вы сказали мне,

что мы не всегда побеждаем

этот тип рака,

но я изучила этот протокол
и думаю, что смогу это сделать.

Я думаю, что могу пройти
через это трудное лечение.

Я собираюсь оставить свою работу,
жить с моими родителями,

я собираюсь обезопасить моего ребёнка».

Я не сказал ей.

Я не остановил её,
чтобы поправить её мысли.

Она доверяла протоколу,

который, даже если его выполнять,

не гарантировал спасение её сына.

Я не сказал ей.

Я не заполнил этот пробел.

Но через полтора года

её мальчик умер от рака.

Должен ли я был ей сказать?

Да, многие из вас скажут: «Ну и что?

У меня нет саркомы.

Ни у кого в моей семье нет саркомы.

И всё это важно и хорошо,

но, возможно,
ничего не значит в моей жизни».

И вы, возможно, правы.

Саркома, может быть, ничего
не значит в вашей жизни.

Но пробелы в медицине

имеют для вас значение.

Я не рассказал вам
неприятную маленькую тайну.

Я говорил, что в медицине,
мы тестируем прогнозы на населении,

но я не сказал вам,

что часто медицина
никогда вам не говорит,

что каждый раз, когда человек

сталкивается с медициной,

даже если он неразрывно
связан с остальным населением,

ни человек, ни врач не знают,

где в этом населении
окажется этот человек.

Поэтому каждая случайная встреча
с медициной —

это эксперимент.

Вы будете испытуемым

в эксперименте.

И итогом будет лучший или
худший результат для вас.

До тех пор, пока медицина
хорошо работает,

нас устраивают быстрое обслуживание,

бравада, полные уверенности беседы.

Но когда дела обстоят не очень,

нам порой хочется чего-то другого.

Мой коллега удалил опухоль
из конечности пациентки.

Его беспокоила эта опухоль.

На медицинских конференциях
мы говорили об этой проблеме,

о том, что такая опухоль

часто снова появляется там же.

Но его беседы с пациенткой

были тем, что пациентка хотела услышать:

уверенениями в успехе.

Он сказал: «Я со всем разделался,
вы можете спокойно идти».

Она и её муж пришли в восторг.

Они ушли, отметили, шикарный ужин,
открыли шампанское.

Только через несколько недель

она начала замечать
другой узелок в той же зоне.

Оказалось, что он разделался не со всем,
и спокойно уходить ей было рано.

Но то, что случилось в этой ситуации,
восхищает меня.

Мой коллега пришёл ко мне и сказал:

«Кевин, можешь ли ты понаблюдать
за ней вместо меня?»

Я сказал: «Но почему, ты знаешь,
что нужно делать так же, как и я.

Ты всё делал правильно».

Он сказал: «Пожалуйста, просто
присмотри за ней вместо меня».

Он был смущён —

не тем, что он сделал,

но той беседой, которая была у него,

той самоуверенностью.

Позже я провёл более инвазивную операцию,

и у меня была совершенно
другая беседа с пациенткой.

Я сказал: «Наиболее вероятно,
я всё удалил,

и вы, скорее всего, можете идти,

но это наш совместный эксперимент.

За этим наблюдать вам.

А за этим буду наблюдать я.

И мы будем работать вместе,
чтобы выяснить, поможет ли операция

избавиться от вашего рака».

Я могу вам гарантировать, она и её муж

не не станут открывать шампанское
после разговора со мной.

Но теперь она учёный,

а не только испытуемая в эксперименте.

И я призываю вас

искать скромность и любопытство

в ваших врачах.

Почти 20 миллиардов раз каждый год

человек заходит к доктору в кабинет

и становится пациентом.

Вы или кто-то, кого вы любите,
очень скоро будет этим пациентом.

Как вы будете говорить с врачами?

Что вы им скажете?

Что они скажут вам?

Они не могут вам сказать

того, чего они не знают,

но они могут сказать,
когда они этого не знают,

если только вы их спрóсите.

Поэтому, пожалуйста,
присоединяйтесь к разговору.

Спасибо.

(Аплодисменты)