Уроки от приговорённых к смертной казни | Дэвид Р. Доу | TEDxAustin

Что происходит перед убийством? В поиске путей снижения количества смертных приговоров адвокат Дэвид Р. Доу обнаружил, что огромное число приговорённых к смертной казни заключённых имели схожие биографии. В своём выступлении он предлагает хорошо продуманный план, предотвращающий преступления.

Это выступление записано на мероприятии TEDx, независимо организованном местным сообществом с использованием формата конференций TED. Узнайте больше на http://ted.com/tedx

Доброе утро всем!

Две недели назад я сидел
за кухонным столом с моей женой Катей,

и мы обсуждали то, о чём я
собираюсь говорить сегодня.

У нас есть 11-летний сын,
его зовут Линкольн.

Он сидел за тем же столом, делая
домашнее задание по математике.

И во время паузы в разговоре с Катей

я взглянул на Линкольна

и внезапно был ошеломлён

воспоминанием об одном моём клиенте.

Моим клиентом был парень по имени Уилл,

он был из Северного Техаса.

Он едва знал своего отца,

потому что тот оставил его маму,
когда она была им беременна.

Ему было суждено
воспитываться матерью-одиночкой,

что могло бы быть не так плохо,

только эта мать-одиночка оказалась
параноидальным шизофреником,

и когда Уиллу было пять лет,

она пыталась убить его ножом для мяса.

Власти забрали её и поместили
в психиатрическую лечебницу,

поэтому следующие несколько лет
Уилл жил со старшим братом,

пока тот не покончил с собой,
выстрелив себе в сердце.

После этого Уилл кочевал
от одного члена семьи к другому,

пока, начиная с девятилетнего возраста,
ему не пришлось жить самостоятельно.

В то утро, когда я сидел
с Катей и Линкольном,

я посмотрел на своего сына и осознал,
что в его возрасте мой клиент Уилл

жил один уже два года.

В конце концов Уилл вступил в банду

и совершил несколько
очень серьёзных преступлений,

включая наиболее тяжкое из всех:

ужасное, трагическое убийство.

В конце концов Уилл был казнён
за это преступление.

Но сегодня я не хочу говорить
о нравственности наказаний через казнь.

Я уверен в том, что мой клиент
не заслуживал казни,

но всё же сегодня я хочу говорить

о смертных приговорах так,
как ещё никогда не говорил.

Я хочу поговорить о смертных приговорах

с другой точки зрения,
совершенно непротиворечивой.

Думаю, что это возможно,

потому что в спорах о смертных
приговорах есть один момент,

возможно, самый важный момент,

с которым соглашаются все,

в котором самые пылкие
сторонники смертных приговоров

и самые горластые сторонники
их отмены сходятся в одном мнении.

Этот момент я и хочу исследовать.

Но перед этим я хочу потратить пару минут,

рассказав вам, как разворачивается
дело со смертным приговором.

А затем я хочу рассказать о двух уроках,

которые усвоил за последние 20 лет как
адвокат по делам со смертным приговором,

наблюдая за течением процессов
более сотни таких дел.

Дело со смертным приговором можно
представить, как историю в четырёх частях.

Первая часть каждого дела
одинакова, и это трагично.

Всё начинается с убийства
невинного человека,

после чего следует суд,

где убийца признаётся виновным
и приговаривается к смерти,

и этот смертный приговор затем
поддерживает апелляционный суд.

Вторая часть состоит
из сложного судебного процесса,

известного как апелляция
хабеус корпус в штате.

Третья часть является ещё более
сложным судебным процессом,

известном, как федеральная
апелляция хабеус корпус.

А в четвёртой части
может произойти что угодно.

Адвокаты могут подать
прошение о помиловании,

могут начать ещё более сложную тяжбу

или могут не делать вообще ничего.

Но та четвёртая часть
всегда заканчивается казнью.

Когда более 20 лет назад я начал
представлять приговорённых к смерти,

такие заключённые
не имели права на адвоката

ни во второй, ни в четвёртой
частях этой истории.

Они были предоставлены сами себе.

На самом деле так было
до конца 1980-х годов,

когда они получили право на адвоката
на третьей стадии дела.

Таким заключённым оставалось лишь
надеяться на адвоката-добровольца,

который возьмёт их дело.

Проблема была в том,
что приговорённых к смерти

было гораздо больше, чем адвокатов,

имевших как интерес, так и знания
для работы с такими делами.

И поэтому неизбежно,

что к адвокатам такие дела
попадали уже на четвёртой стадии,

что логично, конечно:

это наиболее срочные дела,

это заключённые, стоящие на пороге казни.

Некоторые адвокаты были успешными,

они добивались новых судов
для своих клиентов.

Некоторым удавалось
продлить жизнь клиентам

иногда на годы, иногда на месяцы.

Но чего никогда не случалось,

так это серьёзного и устойчивого снижения

количества ежегодных казней в Техасе.

Фактически, как видно на этом графике,

с тех пор, как процедура казни
в Техасе стала действенной

в середине и конце 1990-х годов,

была только пара лет,

когда число ежегодных казней
оказывалось ниже 20.

В типичный год в Техасе

казнят примерно двух человек в месяц.

В некоторые годы в Техасе
число казней доходило почти до 40

в течение одного года,

и это число никогда значительно
не снижалось за последние 15 лет.

И в то же время,
хотя мы продолжаем казнить

примерно то же число людей каждый год,

количество тех, кого мы
ежегодно приговариваем к смерти,

довольно резко упало.

Так что налицо парадокс:

число ежегодных казней остаётся высоким,

но число приговорённых к смерти снижается.

Почему так происходит?

Это не может быть объяснено
снижением числа убийств,

потому что уровень убийств
не снижался так резко,

как красная линия на этом графике.

Но вместо этого произошло то,

что судьи начали приговаривать
больше и больше людей

к пожизненному тюремному заключению
без права досрочного освобождения,

вместо того чтобы посылать
их на электрический стул.

Почему это произошло?

Это произошло не из-за уменьшения

числа сторонников смертных приговоров.

Противники смертных приговоров
находят большое утешение в том,

что поддержка казней
в Техасе всегда была низкой.

Вы знаете, что значит низкая в Техасе?

Это значит на уровне 60 процентов.

Это хорошо по сравнению
с серединой 1980-х годов,

когда уровень достигал 80 процентов,

но мы не можем объяснить
снижение смертных приговоров

и рост пожизненных заключений
без права освобождения

снижением уровня поддержки казней,

потому что люди всё ещё их поддерживают.

Так что же вызвало этот феномен?

Произошло то, что адвокаты
приговорённых к смерти заключённых

сосредоточили внимание
на более и более ранних стадиях

дел со смертными приговорами.

Итак, 25 лет назад они
фокусировались на четвёртой стадии.

И они перешли от четвёртой
стадии 25 лет назад

к третьей стадии в конце 1980-х годов.

А от третьей стадии в конце
1980-х годов они перешли

ко второй стадии в середине 1990-х годов.

И начиная с середины и конца 1990-х годов,

они начали работать
с делами на первой стадии.

Теперь вы можете подумать:
снижение смертных приговоров

и рост пожизненных заключений —

это хорошо или плохо?

Но я не хочу говорить об этом сегодня.

А вот что я хочу вам сказать:
это произошло потому,

что адвокаты по делам
со смертными приговорами поняли,

что чем раньше ты берёшь дело,

тем больше вероятность,
что ты спасёшь своему клиенту жизнь.

Это первое, что я усвоил.

А второе, что я понял:

мой клиент Уилл не был
исключением из правила,

он был правилом.

Иногда я говорю, что если вы скажете
мне имя заключённого смертника,

неважно, в каком он штате,

неважно, встречал ли я его раньше,

я напишу вам его биографию.

В восьми из 10 случаев

детали биографии более или менее совпадут.

И причина в том, что 80 процентов
людей, приговорённых к смерти,

выросли в таких же
неблагополучных семьях, как и Уилл.

80 процентов ожидающих казни людей

подвергались воздействию
ювенальной системы правосудия.

Это второй урок, который я усвоил.

Сейчас мы пришли к той точке,

в которой все приходят к согласию.

Люди в этой комнате могут спорить

о том, заслуживал ли Уилл казни,

но я думаю, все согласятся,

что самой лучшей версией его истории

была бы история, в которой
убийство не было бы совершено.

Как этого достичь?

Когда наш сын Линкольн две недели назад
решал математическую задачу,

это была большая, сложная проблема.

И он учился тому, что, столкнувшись
с большой сложной проблемой,

иногда её можно решить,
поделив на более мелкие проблемы.

Мы это делаем с большинством проблем

в математике, физике,
даже в социальной политике:

мы делим их на более мелкие,
выполнимые задачи.

Но иногда, как сказал Дуайт Эйзенхауэр,

решить проблему можно, сделав её больше.

И путь к решению данной проблемы

лежит в расширении
вопроса о смертных приговорах.

Мы должны сказать: хорошо,

у нас есть четыре части истории
дела со смертным приговором,

но что происходит до того,
как она начинается?

Как мы можем повлиять на жизнь убийцы

до того, как он станет убийцей?

Как мы можем помочь
столкнуть этого человека с пути,

ведущему к результату, который все —

и сторонники, и противники
смертных приговоров —

считают плохим результатом:

убийство невинного человека?

Знаете, иногда люди говорят о чём-то,
что это не ракетостроение.

При этом они имеют в виду,
что ракетостроение очень сложно,

а проблема, которую мы обсуждаем, проста.

Что ж, вот это — ракетостроение,

это математическое выражение
осевого давления, создаваемого ракетой.

А то, о чём мы говорим сегодня,
также сложно.

То, о чём мы сегодня говорим,
тоже ракетостроение.

Мой клиент Уилл и 80 процентов
людей, ожидающих казни,

имели пять стадий в своей жизни,

которые предшествовали четырём частям
дел о смертном приговоре.

Я думаю об этих пяти стадиях,
как о точках вторжения,

моментах в их жизни,

когда общество могло бы
вмешаться в их жизнь

и столкнуть их с того пути,

который привёл к последствиям,
которые все мы,

сторонники и противники
смертных приговоров,

считаем плохим результатом.

Во время каждой из этих пяти стадий:

когда его мать была им беременна,

в его ранние детские годы,

в начальной школе,

в средних, затем старших классах

и в ювенальной системе правосудия —

на каждой из этих пяти стадий

было много всего,
что могло сделать общество.

Фактически, если только представить,

что есть пять разных способов влияния,

способов, какими могло действовать
общество на каждой из пяти стадий,

и мы можем их как угодно
смешивать и изменять,

получится более 3 000 возможных стратегий,

которые мы могли применить,

чтобы оттолкнуть таких ребят,
как Уилл, с их пути.

Сегодня я не стою здесь
с готовым решением.

Но тот факт, что нам
ещё нужно многое узнать,

не значит, что мы многого не знаем.

По опыту в других штатах мы знаем,

что есть много способов воздействия,

которые можно применить в Техасе

и в любом другом штате,
ещё не применяющем их,

чтобы предотвратить результат,
который все мы считаем плохим.

Я упомяну о нескольких.

Я не буду говорить сегодня
о реформировании системы правосудия.

Вероятно, эту тему

лучше оставить для комнаты,
полной адвокатов и судей.

Лучше давайте поговорим
о паре методов воздействия,

в которых мы все можем участвовать,

потому что это методы воздействия
станут возможными,

когда законодатели и политики,
налогоплательщики и горожане

согласятся с тем, что мы должны делать

и как мы должны тратить наши деньги.

Мы могли бы заботиться о малышах

из экономически неблагополучных
семей и других проблемных детях

и могли бы делать это бесплатно.

И мы могли бы столкнуть таких детей,
как Уилл, с кривой дорожки.

В некоторых других штатах
это делают, но мы не делаем.

Мы могли бы предоставлять
специальные школы

как со старшими, так и со средними

и даже с начальными классами

для неблагополучных детей,
экономически или как-либо ещё,

а особенно для детей, попавших
в ювенальную судебную систему.

Есть несколько штатов, делающих это,

Техаса среди них нет.

Есть ещё одно, что мы могли бы сделать.

На самом деле таких вещей ещё много,
но я упомяну об одной вещи,

и это будет единственная
противоречивая вещь на сегодня.

Мы могли бы более агрессивно вмешиваться

в опасно неблагоприятные семьи

и забирать оттуда детей до того,

как мать схватит нож для мяса
и начнёт пугать их смертью.

Если мы собираемся это делать,
нужно место, где их размещать.

Даже если мы будем делать всё это,

некоторые дети будут от нас ускользать

и могут оказаться на последней стадии

перед самым убийством

и попасть в ювенальную систему.

Но даже если это произойдёт,
ещё не будет слишком поздно.

Ещё останется время их оттолкнуть,

если мы думаем об отталкивании,
а не о наказании.

На северо-востоке есть два профессора,
один в Йеле, другой в Мэриленде,

которые организовали школу,

прикреплённую к тюрьме
для несовершеннолетних.

Дети находятся в тюрьме, но ходят в школу

с восьми утра до четырёх пополудни.

Это было логистически трудно.

Нужно было нанять учителей,
согласных преподавать в тюрьме,

установить чёткое разделение

между сотрудниками школы
и тюремными властями

и самое сложное —

изобрести новый учебный план,
потому что, знаете что?

Люди не приходят в тюрьму
и не уходят из неё по полугодиям.

(Смех)

Но они всё это сделали.

Что общего у всех этих вещей?

Все эти вещи схожи тем,
что требуют денежных затрат.

Кое-кто в этой аудитории
может быть в том возрасте,

что вспомнит парня
из старой рекламы масляных фильтров.

Он говорил: «Ну, вы можете заплатить
сейчас, или можете заплатить мне позже».

То, что мы делаем в системе
смертных приговоров, —

это платим позже.

Но дело в том, что
на каждые 15 000 долларов,

которые мы потратим, вмешиваясь

в жизни детей из неблагополучных семей

на более ранних стадиях,

мы сэкономим 80 000 долларов
затрат, связанных с преступностью.

Даже если вы не согласны с тем, что есть
нравственная причина для таких действий,

это просто имеет экономический смысл.

Я бы хотел рассказать вам
о нашей с Уиллом последней беседе.

Это был день его казни,

и мы просто разговаривали.

В его случае уже ничего
нельзя было сделать.

И мы говорили о его жизни.

Сначала мы говорили о его отце,
которого он едва знал, который умер,

а потом о его маме, которую
он знал и которая ещё была жива.

И я сказал ему:

«Я знаю, как всё было.

Я читал записи.

Я знаю, что она пыталась убить тебя».

Я сказал: «Но меня всегда интересовало,

действительно ли ты это помнишь?»

Я сказал: «Я вот не помню ничего
из времени, когда мне было пять лет.

Может, ты просто помнишь,
что кто-то рассказал тебе».

Он посмотрел на меня, наклонился вперёд

и сказал: «Профессор», —

он знал меня 12 лет
и всё ещё называл профессором.

Он сказал: «Профессор,
не хочу выразить неуважение,

но когда твоя мама хватает мясницкий нож,

который выглядит больше тебя,

и гоняется за тобой по дому
с криками, что убьёт тебя,

и тебе приходится запереться в ванной

и прислониться к двери,

и молиться о помощи,
пока не приехала полиция», —

он посмотрел на меня и сказал:

«это то, что не забывается».

Я надеюсь, все вы не забудете одного:

за время между вашим приездом сюда утром

и перерывом на обед

в Соединённых Штатах
произойдёт четыре убийства.

Мы выделим огромные общественные ресурсы

на наказание виновных людей,

и это необходимо,

потому что виновные
должны понести наказание.

Но три из этих преступлений
можно предотвратить.

Если мы взглянем шире

и сосредоточим своё внимание
на ранних стадиях,

тогда мы никогда не напишем
первое предложение

в истории со смертным приговором.

Спасибо.

(Аплодисменты)