Расскажите своим дочерям про год,

когда мы просыпались, думая о кофе,

но находили лишь трупы 
в заголовках утренних газет,

раскисшие копии наших
сестёр, супруг, наших детей.

Скажи дочери про этот год, 
когда она спросит о нём,

скажи, что было слишком поздно.

Признай, что даже беря взаймы 
свободу, мы не владели ею до конца.

Были законы для того, как нам
использовать свои интимные места,

пока они лапали нас —

они не думали о нашем согласии —

законов для мужчин,
которые их насаждают, нет.

Нас научили уворачиваться,

ждать, сжиматься, прикрываться

и снова ждать, и ждать опять.

Нам сказали молчать.

Расскажи своим дочерям про время войны,

год предыдущий был такой же,

как и два десятилетия назад.

Мы вытерли слёзы с глаз,

мы украсили гробы флагами,

мы убежали с места преступления из клуба,

мы надрывно орали на улице,

мы падали на бетон, 
на очертания тел павших

с криками: 
«Наша жизнь имеет значение», —

мы кричали во имя исчезнувших.

Женщины рыдали в этом году.

Они рыдали.

И в тот же год мы созрели.

В тот год мы сбросили оковы 
и смело двинулись вперёд,

в тот же год мы увидели дуло ружья,

пели о журавлях в небе, 
мы ныряли и парили,

ловили золото в хиджабы,
собирая угрозы убийства,

знали, что мы патриоты,

говорили: «Нам 35, пора остепениться,
найти партнёра».

Мы чертили карты детской радости, 
не стыдясь ничего, кроме страха,

мы называли себя жирными, что означало,

что мы безупречны.

В том году мы были женщинами —

не невестами, не побрякушками,

не второсортным полом —

без поблажек — а женщинами.

Учите своих дочерей.

Напомните им, что прошло время
быть маленькими и покорными.

Некоторые из нас впервые сказали:
«Мы — женщины».

Мы дали эту клятву солидарности всерьёз.

Некоторые из нас рожали детей,
а некоторые нет,

и никто не сомневался, что мы настоящие,

пригодны или честны.

Когда она спросит тебя про этот год:

дочь, или наследница твоего торжества,

живя, когда истории уже успокоилась,
становясь сама женщиной,

она спросит, жадно внимая,

хотя она никогда не поймёт твоей жертвы,

она будет свято чтить твой рассказ,

с любопытством пытая: Где ты была?

Ты боролась? 
Была испугана или боялись тебя?

Во что окрашены стены твоего сожаления?

Что сделала ты для женщин 
в год, когда время настало?

Какие кости пришлось поломать,
чтобы проложить путь для меня?

Ты достаточно сделала?
Ты в порядке, мама?

Ты герой?

Она задаст трудные вопросы.

Ей не будут важны дуги твоих бровей

и вес твоей сумки.

Она не спросит, что о тебе говорили.

Твоя дочь, ради которой ты так 
много уже вынесла, хочет знать,

что ты принесла, какой дар, 
какому огню ты не дала стлеть.

Когда они приходили за жертвами ночью —

ты спала или бдила?

И чего стоило не спать?

В год, когда мы решили, что время вышло, —
что ты сделала со своим преимуществом?

Вкусила чужого убожества?

Смотрела в сторону или прямо в пламя?

Знала свои силы
или они были бременем для тебя?

Одурачили тебя словами 
«непристойно» или «меньше чем»?

Ты учила открытым сердцем
или сжатым кулаком?

Где ты была?

Скажи ей правду. Это наша жизнь.

Признай. Скажи: Доченька, я стояла там,

с лицом как кинжал,

бросалась впёред и назад,

расчищая место для тебя.

Скажи ей правду, как выжила, 
несмотря на жалкие шансы.

Скажи ей, что ты была храброй,

всегда-всегда в компании отваги,

особенно в те дни, когда ты была одна.

Скажи ей, что она родилась, как и ты,

как твои матери и сёстры раньше,

в эпоху легенд, как всегда.

Скажи ей, что она родилась вовремя,

как раз вовремя,

чтобы повести за собой.

(Аплодисменты)