Двадцать лет назад, когда я работал адвокатом и правозащитником в одной юридической фирме в Лондоне, а заседания верховного суда, как некоторые скажут, спасибо одному историческому событию, ещё проводились в этом здании, я познакомился с одним молодым человеком, который только что уволился из МИД Великобритании. Когда я спросил его: «Почему ты ушёл?», он рассказал мне такую историю. Однажды утром он пришёл в кабинет начальника и сказал: «Давайте что-то делать с нарушениями прав человека в Китае». Начальник ответил ему: «Мы ничего не можем сделать с нарушениями прав человека в Китае, потому что мы в торговых отношениях с этой страной». Мой друг ушёл с поджатым хвостом, а полгода спустя он снова пришёл к начальнику, на этот раз со словами: «Давайте что-то делать с нарушением прав человека в Бирме». Тогда ещё она называлась так. Немного помедлив, его начальник ответил: «Мы ничего не можем сделать с нарушением прав человека в Бирме, потому что у нас нет с ней торговых отношений». (Смех) И в этот момент он понял, что пришло время увольняться. И не из-за одного лишь лицемерия. Просто правительство его страны не желало быть вовлечённым в конфликт с другими государствами, вести напряжённые переговоры, в то время как невинные люди продолжали испытывать трудности. Нам постоянно твердили, что конфликт — это плохо, а компромисс — хорошо, что борьба мнений — плохо, а единодушие — хорошо, что противоречие — плохо, а сотрудничество — хорошо. Но я считаю, что это слишком примитивный взгляд на мир. Мы не можем знать, действительно ли конфликт не желателен, пока не узнаем, кто в нём участвует, почему стороны противостоят друг другу и как они это делают. И компромисс может быть совершенно никчёмным, если он причиняет вред людям, не сидящим за столом переговоров, беспомощным и уязвимым, людям, которых мы обязаны защищать. Вы, конечно, можете скептически отнестись к адвокату, спорящему о преимуществах конфликта и чинящему препятствия в достижении компромисса, но я также специалист по урегулированию споров и в последнее время выступаю с бесплатными лекциями по этике. И если верить моему банковскому менеджеру, я «скоро обнищаю». Но если вы примите мой аргумент, это повлечёт изменения не только в нашей личной жизни, которую я пока оставлю в стороне, но и изменит взгляд на главные проблемы общественного здравоохранения и окружающей среды. Позвольте объяснить. Каждого ученика средней школы США, включая и мою 12-летнюю дочь, учат, что существует три ветви власти: законодательная, исполнительная и судебная. Джеймс Мэдисон писал: «Если и есть более священный принцип в нашей Конституции, да и в любой другой свободной конституции, чем какой-либо другой, так это принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную». Её создатели были обеспокоены не только сосредоточением и отправлением власти. Они также осознавали риски, связанные с оказанием влияния. Судьи не могут определить конституционность законов, если они участвуют в принятии этих законов, не могут они и призывать к ответственности в других ветвях власти, если они с ними сотрудничают или вступают в более тесные отношения. Конституция, как заметил один известный учёный, — это «приглашение к войне». И мы призваны служить народу, когда эти ветви начинают соперничать друг с другом. Сегодня мы осознаём важность этой борьбы не только в государственном секторе между ветвями власти. Мы также знаем, что это характерно и для частного сектора, для взаимоотношений между корпорациями. Представьте, что две американские авиакомпании договорились не снижать цены на билеты эконом-класса ниже 250$ за билет. Это сотрудничество, кое-кто может назвать его тайным сговором, не является конкуренцией, и мы, люди, пострадаем от этого, потому что заплатим за билеты больше. Представьте также такое общение двух авиакомпании: «Слушай, авиакомпания А, мы сделаем рейс из Лос-Анджелеса в Чикаго». Авиакомпания Б ответит: «А мы — из Чикаго в Вашингтон, так мы не будем конкурировать». И снова мы видим сотрудничество, или сговор, вместо соревнования, и страдаем при этом мы, пассажиры. Мы осознаём важность борьбы, касающейся взаимодействия между ветвями власти, в государственном секторе. Мы также понимаем важность конфликта, когда речь идёт о взаимоотношениях между компаниями, в частном секторе. Но почему мы забываем о ней в том, что касается отношений между частной и государственной сферами. Во всех странах мира правительства сотрудничают с промышленным сектором в целях решения проблем здравоохранения и охраны окружающей среды и зачастую взаимодействуют с теми же компаниями, которые стали причиной возникновения или усугубления этих проблем. Говорят, что эти взаимоотношения беспроигрышные. Но что, если кто-то при этом проигрывает? Позвольте привести несколько примеров. Агентство ООН решило рассмотреть серьёзную проблему: плохие санитарные условия в школах в сельских районах Индии. Они сделали это не только в сотрудничестве с национальными и местными властями, но и с телевизионной компанией и крупной международной компанией по производству прохладительных напитков. В обмен на менее чем один миллион долларов эта корпорация получила месячную рекламную кампанию, включая 12-часовой телемарафон с возможностью использования своего фирменного стиля. Это была договорённость, абсолютно естественная с точки зрения самой корпорации. Это работает на повышение репутации компании и способствует лояльности к бренду и продуктам марки. Но с моей точки зрения, это весьма сложный момент для межправительственного учреждения, задачей которого является улучшение качества жизни. С точки зрения здравоохранения и охраны окружающей среды, необоснованно повышать производство сахаросодержащих напитков в пластиковых бутылках, используя скудные запасы чистой питьевой воды, в стране, население которой уже сейчас борется с ожирением. И для того чтобы решить одну из проблем здравоохранения, государственное учреждение создаёт предпосылки для возникновения другой. Это всего лишь один из десятков примеров, с которыми я столкнулся, изучая взаимоотношения между правительством и производственной сферой. Я мог бы также рассказать о мероприятиях, проводимых в парках Лондона и повсюду в Великобритании, с участием той же самой компании, или о создании Британским правительством добровольных обязательств в рамках партнерства с промышленностью вместо регулирования этой отрасли. Эти примеры сотрудничества или партнерства стали эталоном для здравоохранения, и в тоже время они отзываются интересам промышленности. Такой подход позволяет решать проблемы здравоохранения наиболее безобидными методами, большинство которых согласуется с их интересами. Ожирение становится проблемой индивидуального выбора каждого человека, его поведения, его личной ответственности и недостатка физической активности. И представленная таким образом, это уже не проблема всемирной пищевой индустрии, включающей крупнейшие корпорации. Но я не виню промышленный сектор. Промышленность, естественно, задействует стратегии влияния для продвижения своих коммерческих интересов. Правительства же несут ответственность за разработку контрмер для нашей защиты и за обеспечение всеобщего благосостояния. Но ошибка, которую допускают правительства при сотрудничестве с промышленным сектором, заключается в том, что они объединяют общее благосостояние с общими интересами. Когда вы сотрудничаете с промышленностью, то неизбежно отказываетесь от того, чтó может содействовать всеобщему благу, но с чем корпорации не согласятся. Они не согласятся на усиленный контроль, пока не убедятся, что это сдержит более строгое регулирование или, возможно, ликвидирует некоторых конкурентов. Не пойдут компании на такие действия, как например, повышение цены на продукцию, опасную для здоровья, потому что это будет нарушением антимонопольного законодательства, как мы выяснили. Нашим правительствам не следует смешивать общее благосостояние и общие интересы, особенно если эти интересы подразумевают сотрудничество с корпорациями. Приведу другой пример, показывающий не сотрудничество на высоком уровне, а то, что выходит за грань общих интересов и в прямом, и в переносном смысле: речь о случае с гидроразрывом пласта природного газа. Представьте, что вы купили участок земли, не зная, что правá на разработку полезных ископаемых в этом районе проданы. Случилось это до гидроразрыва. Вы построили на участке дом своей мечты и вскоре после этого обнаружили, что газовая компания строит на вашей земле буровую площадку. Так случилось с семьёй Хэллоуич. Спустя небольшой промежуток времени они стали жаловаться на головные боли, першение в горле, зуд в глазах, и это в добавок к беспокоившим их шуму, вибрации, яркому свету от сжигания газа. Сначала они очень активно возмущались, а потом вдруг замолчали. И благодаря питсбургской Post-Gazette, в которой опубликовали это фото, и ещё одной газете, мы узнали причину их молчания. Журналисты пришли в суд и спросили: «Что случилось с семьёй Хэллоуич?» И выяснилось, что Хэллоуичи заключили секретное соглашение с газовой компанией, носившее ультимативный характер. Газовая компания сказала, что они получат шестизначную сумму, чтобы переехать на новое место и начать жизнь заново, в обмен на обязательство никому не рассказывать ни о конфликтах с компанией, ни о разрыве гидравлического пласта, ни о последствиях для здоровья, которые могли бы быть обнаружены при медосмотре. И я не виню семью Хэллоуич за принятие бескомпромиссного решения и переезд в другое место. Можно понять, почему компании хотели бы избавиться от этого «слабого звена». Я хочу обратить ваше внимание на то, что правовая и нормативная система — это система, в которой соглашения, подобные этому, служат, чтобы заставить замолчать людей и скрыть информацию от экспертов в области здравоохранения и эпидемиологов. Система, где контролирующие органы могут не выдать уведомление о нарушении в случае загрязнения окружающей среды, если владелец земли или газовой компании с ним об этом договорится. Это система плоха не только с точки зрения здравоохранения, она представляет опасность для местных семей, не владеющих информацией. Я привёл эти примеры, потому что они взаимосвязаны. Они иллюстрируют проблему, носящую системный характер. Могу поделиться несколькими контрпримерами. Например, один чиновник подал в суд на фармацевтическую компанию за сокрытие того факта, что их антидепрессанты приводят к учащению суицидальных мыслей у подростков. Или случай, когда контролирующий орган вывел на свет информацию о завышении производителем предполагаемой пользы их йогуртов для здоровья. Я могу рассказать о законодателе, который, несмотря на жёсткое лоббирование, «играл за обе команды» и выступал за защиту окружающей среды. Это отдельные примеры, но они — луч света в темноте, указывающий путь всем нам. Иногда мне кажется, что конфликт необходим. Правительства и корпорации должны спорить, бороться, иногда даже конфликтовать друг с другом. И это не потому, что правительства по своей природе хороши, а корпорации — заведомо плохи. Каждый способен принести как пользу, так и вред. Понятно, что корпорации действуют в угоду своим коммерческим интересам и могут как подрывать, так и содействовать всеобщему благосостоянию. На правительстве же лежит ответственность за охрану и поддержание всеобщего благополучия. И мы должны настаивать на том, чтобы они конфликтовали ради этого. Это происходит потому, что правительства являются защитниками общественного здравоохранения и гарантами охраны окружающей среды, и именно они охраняют главные составляющие нашего общего благополучия. Спасибо. (Аплодисменты)