Что с нами, белые люди?

(Смех)

Последние несколько лет
я много об этом думал,

и, уверен, не только я один.

Слушайте, я понимаю —

цветные люди веками
задаются этим вопросом.

Но, я думаю, всё больше
белых людей тоже,

особенно в свете всего того,
что происходило

в нашей стране.

Заметьте, я сказал
«Что с нами, белые люди?»,

потому что я сейчас говорю
не о тех белых

в капюшонах, со свастикой 
и факелами в руках.

Они представляют угрозу для общества.

Они — главный источник
терроризма в нашей стране,

и вы, жители Шарлотсвилла,
знаете это лучше других.

Но сейчас я имею в виду
кое-что более масштабное.

Я говорю обо всех нас,

о белых людях в целом.

И, наверное, больше всего
о людях вроде меня,

считающих себя прогрессивными,

не желающих быть расистами.

Хороших белых людях.

(Смех)

Есть в зале хорошие белые люди?

(Смех)

Меня воспитали именно таким человеком.

Моё детство выпало на 60-е и 70-е годы.

Чтобы вы поняли, из какой я семьи:

согласно опросам общественного
мнения того времени

только меньшинство, около
20 процентов белых американцев,

поддерживали идеи,
изложенные в работе

Мартина Лютера Кинга о гражданских правах,

когда тот ещё был жив.

Я горжусь тем, что мои родители
относились к этой группе.

С нами разговаривали о расах.

А как только по телевизору
показывали что-то на эту тему,

родители обязательно
усаживали нас смотреть:

фильмы с участием Сидни Пуатье, «Корни»...

Посыл был очевиден,

и я его усвоил:

расизм — это неправильно; 
расисты — плохие люди.

Но в то же время

мы жили в Миннесоте,
где нас окружали только белые.

И я скажу только за себя,

но думаю, что поэтому я стал думать,
что все те белые расисты с телеэкрана

телепортированы из
какого-то другого места.

Это было совсем не про нас.

Я не чувствовал себя причастным.

Даже сейчас, кажется, я все ещё
не до конца избавился от этого ощущения.

Я стал журналистом

отчасти потому, что мне небезразличны
такие вещи как равенство и справедливость.

Долгое время расизм
оставался для меня загадкой.

Почему он до сих пор существует,
если это явно неправильно?

Почему он настолько «живучий»?

Возможно, я не понимал этого потому,
что смотрел не туда

и задавал не те вопросы.

Вы когда-нибудь замечали,

что, когда люди в нашем, по большей части
«белом» медиапространстве

делают репортаж о расовых проблемах,

о том, что мы считаем расовыми проблемами,

это обычно сводится к наведению камер,

микрофонов и взглядов

на цветных людей

и вопросам вроде

«Как поживают чёрные люди, коренные 
американцы, латиноамериканцы

или американцы азиатского происхождения?»

в контексте какого-то сообщества
или какой-либо проблемы —

экономики, образования.

Я тоже вносил свой вклад
в такого рода журналистику

в течение многих лет.

Но потом Джордж Циммерман
убил Трейвона Мартина,

и началась нескончаемая цепочка
громких случаев стрельбы полицейских

по безоружным чёрным,

возникло движение Black Lives Matter,

потом был Дилан Руф
и массовое убийство в Чарльстоне,

#OscarsSoWhite —

все эти будничные инциденты
американской жизни,

откровенно расистские инциденты,

стали получать огласку
благодаря съёмке на смартфоны

и репостам в Интернете.

Это видимая верхушка айсберга,

под ней — неопровержимые данные

и исследования, обнаруживающие
систематический расизм в каждом институте:

жилищная сегрегация,
профессиональная дискриминация,

расовое неравенство,
укоренившееся в наших школах,

и криминальная юридическая система.

Больше всего меня поразило —

и я знаю, что не одинок в этом, —

популярность Дональда Трампа

и тот факт, что подавляющее
большинство белых американцев

приветствуют или по меньшей мере допускают

столь неприкрытую и жестокую
политику белой идентичности.

Как человека меня всё это коробило.

А как журналист я сместил фокус,

в моей голове закрутились мысли:

«А ведь о белых есть, что рассказать.

Белая раса — это отдельный сюжет».

А ещё: «Смогу ли я это сделать?

Как будет звучать серия
подкастов о "белизне"?»

(Смех)

«Ой, кстати, кому-то эта тема
покажется неприятной».

На моей памяти журналистика
никогда глубоко не изучала белую расу,

хотя, конечно, цветные люди
и особенно чернокожие интеллектуалы

резко критиковали
культуру белого превосходства

на протяжении столетий,

и я знал, что за последние
два–три десятилетия

были проведены интересные исследования,

в которых расовые вопросы
рассматриваются через призму «белизны»:

что это такое, с чего всё началось,
как это действует в мире.

Я начал читать,

а также обратился к ведущим экспертам
в вопросах расы и расовой истории.

Один из первых моих вопросов был:

«Откуда вообще взялось понятие

белого человека?»

Наука даёт однозначный ответ.

Мы принадлежим к единой
человеческой расе.

Нас связывает родство,

у нас общий предок из Африки.

Некоторые перешли из Африки
в более холодные, тёмные места

и утратили значительную часть меланина,

кто-то больше, кто-то меньше.

(Смех)

Однако на генетическом уровне
мы на 99,9% одинаковы.

Генетическое разнообразие внутри
так называемых расовых групп выше,

чем между этими группами.

Не существует ни гена белого человека,
ни гена чернокожести, ни «азиатскости»,

или чего там ещё придумают.

Тогда что же произошло?

Как мы пришли к этому всему?

Откуда взялся расизм?

Если бы вы попросили меня
поразмыслить об этом

несколько лет назад,
когда я пребывал в неведении,

я бы, вероятно, сказал:

«Что ж, думаю, когда-то давным-давно

разные люди встретились

и показались друг другу странными.

"Твоя кожа другого цвета,
у тебя не такие волосы,

ты чуднó одет.

Наверное, я сразу же могу сделать вывод,

что раз ты другой,

то ты ниже сортом,

и, вероятно, это даёт мне право
жестоко с тобой обращаться"».

Правильно?

Мы все представляем себе или
предполагаем нечто подобное, не так ли?

И в основе такого сценария

лежит огромное, трагическое недоразумение.

Но ничего такого, похоже, не было.

Прежде всего, идея расы возникла недавно.

Всего несколько столетий назад.

Да, до этого люди разделялись

в соответствии с верованиями,
племенной принадлежностью, языком,

как-то так.

Но на протяжении почти всей

человеческой истории
понятия расы не существовало.

Например, древние греки —

я узнал об этом от историка
Нелл Ирвин Пейнтер —

считали, что они лучше других
известных им народов,

но вовсе не благодаря каким-то
врождённым преимуществам.

Они просто считали, что их культура
была самой развитой.

Оглядываясь вокруг себя на эфиопов,

а также на персов и кельтов,

они говорили: «Какие-то они
примитивные по сравнению с нами.

Они просто совсем не греки
в культурном плане».

И да, в древности было много рабства,

но хотя люди порабощали
тех, кто не был на них похож,

нередко в рабов обращали и себе подобных.

Знаете ли вы, что в английском языке
слово «раб» произошло от слова «славянин»?

Потому что славян порабощали
все кому не лень,

включая западноевропейцев,

на протяжении веков.

Рабство никак не было связано с расой,

поскольку тогда никто ещё не придумал рас.

Так кто же это сделал?

Я задал этот вопрос другому
выдающемуся историку,

Ибраму Кенди.

Я не ожидал получить в качестве ответа

имя человека или точную дату,

как если бы речь шла
об изобретении лампочки.

(Смех)

Но получил!

(Смех)

Он сказал мне, что в своём
глубоком исследовании

выявил то, что считает
первым проявлением идей расизма.

И назвал виновного.

Этого парня должны знать

больше людей... или никто.

Его звали Гомеш Эанеш де Зурара.

Португалец.

Он написал книгу в 1450-х гг.,

в которой было то,
чего не было никогда раньше,

по мнению доктора Кенди.

Автор свалил в кучу всех людей Африки —

огромного, многообразного континента —

и описал их как отдельную группу

неполноценных и звероподобных.

Даром что в те доколониальные времена

в Африке жили некоторые из наиболее
культурно развитых народностей мира.

Зачем этому парню утверждать подобное?

Бывает полезным
отследить денежный поток.

Во-первых, Зурару нанял
для написания этой книги

король Португалии,

а всего несколькими годами ранее

работорговцы —

вот и они —

работорговцы под португальской короной

положили начало
трансатлантической работорговле.

Они первыми в Европе стали плавать
напрямую к Чёрной Африке,

похищать и обращать в рабство африканцев.

Таким образом книга о неполноценности
народов из Африки

пришлась как нельзя кстати,

чтобы оправдать новый вид торговли

перед другими людьми, церковью,

перед самими собой.

Одним росчерком пера

Зурара разделил людей на чёрных и белых,

введя само понятие чёрной расы

для описания африканцев в своей работе.

И, как говорит доктор Кенди,

идея чёрной расы бессмысленна
без концепции белой расы.

Другие европейские страны
последовали примеру Португалии

и отправились в Африку для
приобретения и эксплуатации рабов,

приняв на веру миф

об ущербности африканских людей.

Это многое мне объяснило.

Расизм не начался с заблуждения.

Он возник из-за лжи.

Между тем здесь, в колониальной Америке,

люди, называющие себя белыми,
брали эти расистские идеи

и возводили в ранг закона.

Эти законы лишали тех, кого
они называли чёрными, всех прав человека

и превращали их в заложников
особенно жестокой системы рабства.

Эти законы давали преимущества
даже беднейшим среди белых,

в материальном плане
незначительные преимущества,

но хотя бы право не быть
пожизненно порабощённым,

право не видеть, как твоих близких
отрывают от тебя, чтобы продать.

А иногда и осязаемые вещи.

Раздача свободной земли,
как, например, в Вирджинии,

только белым людям

началась задолго до Американской революции

и продолжалась долгое время после.

Я могу себе представить,

что некоторые из тех, что меня слушают —
если они ещё слушают, —

сейчас подумают:

«Ладно, всё это давняя история.
Какое это имеет значение?

Всё поменялось.

Нельзя ли смириться с этим и идти дальше?»

Верно?

Я возражу, что, для меня по крайней мере

знание истории спровоцировало
реальный сдвиг в том,

как я понимаю расизм сегодня.

Подытоживая всё сказанное сегодня,
два ключевых момента:

во-первых, расы не существует
в биологическом плане,

это намеренная выдумка определённых людей;

во-вторых, этот миф создали с целью

оправдать жестокую эксплуатацию
других людей ради наживы.

Я не проходил два этих факта в школе.

Подозреваю, что вы тоже.

Если вы проходили,
то у вас был особенный учитель.

Верно?

Но когда они усвоены,

с одной стороны, становится понятно,

что расизм не является главным образом
проблемой взглядов,

личной нетерпимости.

Нет, это инструмент.

Инструмент для раскола людей
и поддержания системы:

экономической, политической
и социальной систем,

дающих преимущества одним людям
и ущемляющих других.

Это также способ убедить
многих белых людей,

не обязательно имеющих выгодное положение
в нашем весьма расслоённом обществе,

поддерживать статус-кво.

«Могло быть и хуже. Я хотя бы белый».

Стоило мне разобраться с истоками расизма,

как я перестал удивляться тому,
что он всё ещё с нами.

Знаете, мне теперь кажется,

я считал расизм чем-то вроде
гипотезы плоской Земли —

всего лишь ошибочной, устаревшей идеи,
которая изживёт себя

в ближайшее время.

Но нет, этот инструмент белой идеологии

продолжает выполнять свои
первоначальные функции.

Каждый день влиятельные люди
идут на работу,

привлекая и подкрепляя это старое средство

в кулуарах власти,

в некоторых студиях вещания,
не будем называть имён...

Не стоит копаться в том,

верят ли эти люди в то, что говорят,

действительно ли они расисты.

Речь не об этом.

Речь о кошельках и власти.

В конце концов, я думаю,
вот самый главный урок —

позвольте сейчас обратиться
именно к белым людям —

уяснив однажды, что люди,
которые были похожи на нас,

придумали само понятие расы,

чтобы наделить определёнными
преимуществами себя и нас,

не легче ли признать,
что это наша проблема и нам её решать?

Это проблема белых людей.

Мне стыдно признаться, что долгое время

я считал борьбу с расизмом
делом чернокожих,

вроде тех людей,
которых я видел по телевизору в детстве.

Или как если бы я был зрителем
на спортивном соревновании,

с одной стороны небелые люди,

напротив них те настоящие расисты,

шерифы южных штатов,

люди в капюшонах.

И в этой борьбе я искренне болел
за цветных людей.

Но нет.

Нет никаких зрительских мест.

Мы все на поле.

Мы все причастны.

И если я не принимаю участие
в борьбе за ликвидацию системы,

которая меня привилегирует,

то я соучастник.

Я не говорю о чувстве стыда или вины.

Чувство вины белых людей ничего не меняет,

и, честно говоря, у меня его почти нет.

История — не моя и не ваша вина.

Но у меня есть повышенное
чувство ответственности за то,

что можно предпринять.

Всё это изменило мой подход
и моё восприятие собственной работы

в качестве документалиста

и преподавателя.

Но что это значит в более широком смысле?

Что это значит для каждого из нас?

Что мы поддерживаем кандидатов,

которые настаивают на теме
восстановления равновесия?

В нашем городе

находим ли мы людей, которые работают
над искоренением несправедливости,

и поддерживаем ли мы их работу?

На работе

отношусь ли я к белым сотрудникам,
неохотно участвующим

в собраниях по вопросам
диверсификации и равенства,

или я стараюсь быть заодно

с коллегами другого цвета кожи?

Мне кажется, что бы мы ни делали,

мы должны проявлять смирение,
осознание собственной уязвимости

и готовность сложить с себя власть,
которую мы не заслужили.

Я убеждён, что мы только выиграем,

если сможем создать общество,

которое не будет построено
на эксплуатации или угнетении кого-либо.

В конце концов, мы должны это сделать,

мы должны действовать,

придумать, как именно.

Потому что это правильно.

Спасибо.

(Аплодисменты)