Современному человеку довольно непросто.
Сегодняшний мир очень сильно меняет
так называемая
«технологическая революция».
Технологии, действительно, мы знаем,
меняют то, как мы общаемся,
меняют наш образ жизни и даже ценности.
А вот физический мир, кажется,
что они меняют несильно,
поэтому очень часто возникают вопросы:
«Собственно, а где эта
технологическая революция?»
Я поэтому раскрою некоторые секреты о том,
что происходит в физическом мире
и что на самом деле в нём меняется.
Есть ряд стереотипов о том,
что архитекторы
действительно создают этот мир.
Они делали это на протяжении
долгого времени,
но сейчас, мне кажется, это иначе.
Архитекторы также очень часто участвовали
в создании таких футурологических видений.
И всё это сформировало один, скажем так,
стереотип — критическое слово
каких-то устойчивых
представлений об этом мире.
И одно из них — о том, что этот мир
очень сильно меняется,
что в какой-то момент мы с вами
все переедем, наконец,
из этих мучительных городов на природу,
будем жить в уникальных капсулах
и, собственно, жить совершенно иначе.
Однако, отчасти это плохая новость,
но пространство, в котором мы живём,
города, в которых мы живём,
они уже построены,
и процент новых городов
чрезвычайно маленький.
Те города, которые сложились,
они сейчас развиваются по такому процессу,
который называется «урбанизм».
То есть города уплотняются,
они становятся насыщенней,
люди стремятся в города, города растут.
Но как структуры они уже сложились,
и сильно пространство этих городов
никогда уже не изменится.
В этой ситуации архитектор
должен работать на других слоях.
Процессы в жизни города
описывают разные данные,
эти данные могут касаться, например,
движения транспорта или пешеходов.
Но также они касаются нашей
культурной жизни, экономики.
Архитектор перемещается на этот уровень
и начинает работать со стратегиями.
Сначала он на большом листе
придумывает новую стратегию,
а уже потом внедряется
в пространство города
и работает на совершенно
мизерных масштабах,
перестраивая, по сути,
какие-то локальные пространства.
То есть сегодня архитектор
вынужден работать в той рамке,
которую ему уже задает город.
Либо на большом масштабе
крупных стратегий,
либо вот на таких акупунктурных решениях,
которые, по сути, перестраивают
какие-то маленькие участочки.
Есть ещё одно представление,
которое отчасти сформировали архитекторы,
но в которое мы тоже с вами верим.
И это ещё подтверждает статистика.
Люди действительно стали жить дольше,
и, соответственно, пожилых
профессионалов становится больше.
Мы ещё считаем, что мы
накапливаем наши знания.
На самом деле в архитектурном мире
сегодня управляют
и создают серьёзную конкуренцию опытным
мэтрам вот такие молодые команды.
Сложно сказать даже иногда,
как они называются.
Здесь не имя правит,
а какой-то коллективный разум.
Что позволяет этим молодым командам
создавать конкуренцию этим опытным мэтрам?
Прежде всего то, что они почти
ничего не знают.
И это какое-то страшное признание,
но на самом деле сегодня невозможно
обладать всей той информацией,
которая существует в этом мире.
Что мы умеем делать, так это искать
информацию и систематизировать её.
И это такой уникальный навык,
который позволяет опять-таки выйти
архитектору из той рамки,
в которой мы привыкли о нём думать,
о вот этом создании некого
архитектурного объекта
на уровень создания
новых пространств и стратегий.
То, что вы видите на экране,
это на самом деле не карта метро,
а карта обмена энергетикой в Европе,
которую создало архитектурное бюро OMA.
Проанализировав тот энергетический ресурс,
который существует в Европе,
они придумали, как можно это взаимоувязать
для более эффективного существования.
Они бы никогда не смогли это сделать,
опираясь только на свои знания,
но они могут понимать и придумывать,
где найти им эти знания
и как их систематизировать.
Вот эти молодые команды
ещё вносят очень важный фактор
в изменение того пространства,
в котором мы с вами живём.
Дело в том, что есть какое-то опять-таки
стереотипное представление о том,
как мы должны вести себя
в пространстве города.
Но на самом деле какие-то очень
маленькие, очень локальные изменения
позволяют полностью изменить отношение
к тому пространству, в котором мы живём.
Например, лестница какого-то
важного учреждения, скорее всего,
не может рассматриваться
как общественное пространство,
в котором вы можете не просто отдохнуть,
но ещё и поработать,
посидеть, провести время.
Однако какое-то простое решение
позволяет это сделать,
и на самом деле эти решения могут носить,
конечно же, разные масштабы.
Представить себе, что такой флешмоб
мог бы происходить
на каком-нибудь Новом Арбате
или Садовом кольце, довольно сложно.
Однако это пространство Таймс-сквер —
когда-то самой загруженной
улицы Нью-Йорка.
И эти решения, действительно, в первую
очередь не меняют само пространство.
Но они меняют отношение к нему.
Есть ещё одна история, которая
нам позволяет увидеть те изменения,
которые происходят сегодня в этом мире.
Индуствиальная эпоха подарила нам
8-часовой рабочий день.
Мы пять дней в неделю работаем,
два — отдыхаем и считаем,
что, в общем-то, в будущем, поскольку всё
автоматизируется, роботы придут,
технологии нам помогут,
мы будем всё меньше и меньше работать
и больше отдыхать.
По собственному архитектурному опыту
могу сказать, что сегодня мы работаем
в 2 раза больше, а на самом деле 24 часа,
потому что, работая с городом,
мы на самом деле работаем
с такими комплексными структурами,
которые требуют от нас
всё бóльших и новых навыков.
Например, теперь архитектор
не просто сидит чертит в своём бюро,
а он вынужден взаимодействовать
с горожанами и, собственно,
осваивать навыки коммуникации,
навыки так называемого «вовлечения»,
чтобы собирать ту информацию,
которой обладают, собственно,
наши непосредственные пользователи,
и применять их на своих проектах.
Это довольно сложно.
И, по сути, мы должны 24 часа находиться
в контакте с этим внешним миром,
чтобы наши решения не обладали какой-то
такой абстрактной, фантазийной системой,
а были действительно ориентированы на те
запросы, которые существуют в этом городе.
Есть ещё один важный стереотип,
который нам не даёт принять или заметить,
что этот мир такой, какой он есть,
и, в общем-то, не должен меняться.
Это представление о том,
что мир должен быть красив.
И очень часто мы экстраполируем эту
красоту вот до таких классических стилей.
Но XX век доказал, что стиль —
понятие относительное,
что красота может быть любой.
Но самое главное знание,
которое он нам подарил, —
это то, что на самом деле эстетика
не управляет этим пространством —
управляет жизнь.
И вот такие несовершенные пространства
для нас становятся более привлекательными,
чем какой-то идеальный, вылизанный проект.
В целом можно сказать, что есть какой-то
набор представлений, который изменился,
и вот архитектурная практика
это подтверждает.
Есть ещё кое-что, что изменилось
в работе архитектора.
Перед вами обнажённый Ле Корбюзье,
который любил заниматься живописью.
Сегодня, к сожалению, архитекторы
почти не занимаются живописью.
И можно, конечно, расстраиваться
по этому поводу, но можно увидеть,
какие другие навыки мы сегодня применяем,
и сделать кое-какие выводы об этом мире.
Архитекторы на протяжении всего XX века
пытались создать идеальное поселение.
И в этом идеальном поселении
вы видите слева город-сад, а справа —
такую типичную индустриальную застройку.
Нам так и не удалось это сделать.
По сути, можно признаться,
что идеального поселения не существует.
Мы также пытались создать
в этом идеальном поселении некий
идеальный микрорайон,
и многие из вас в нём живут.
Оказалось, что наш комфорт, наше счастье,
конечно, не определяют вот эти 500 метров
от подъезда до школы
и совершенно ничего не гарантируют.
Мы вынуждены сегодня отказаться
от огромных проектов.
По сути, мы не можем построить ничего
масштабного потому, что, как я говорила,
пространство этого города сложилось.
Зато мы признали право существования
временных, скажем так, объектов,
которые могут прийти и уйти,
не оставив никакого следа.
Мы, по сути, вынуждены были признать,
что временная архитектура имеет такое же
право на существование в городе,
как и монументальная.
Более того, именно временная архитектура
позволяет серьёзно изменить то отношение,
которое уже сложилось к городу,
и тем самым перепрограммировать его.
Но самым главным источником вдохновения
работы сегодня для архитектора
становятся вот эти синие точки.
Синие точки — это мы с вами,
и цифровые технологии позволяют собирать
бесконечное количество данных,
которые описывают
поведение человека в пространстве.
То есть, по сути, мы переходим к тому,
что самым главным и самым сильным
источником работы для нас
становится человек.
Это значит, что мы почти не опираемся
на своё субъективное мнение,
а стараемся его максимально, скажем так,
основывать на вот этой информации,
которую мы получаем извне.
Грустная новость для архитектора,
и, в общем-то, для всех нас, —
что этот мир построен, и кажется,
что он, в общем-то, уже не изменится.
Однако, если посмотреть, то вот этот
построенный, сложившийся мир
даёт нам гораздо больше возможностей.
И в этих возможностях впервые
учитывается тот факт, что этот мир
на самом деле не идеален, что его можно
допридумывать, что у нас есть шанс
сделать его лучше, хотя стремление
к идеалу почти невозможно.
И жизнь современного человека,
которому вот так трудно в этой ситуации,
очень похожа на работу
современного архитектора.
Много вещей, которые существуют,
существуют как данность.
Например, такая последовательность
почти неоспоримая:
школа, институт, работа, семья.
Мы видим, как эти вещи меняются.
Когда мы видим, что они меняются,
мы, конечно, теряем почву под ногами.
Мы не знаем, что нам делать.
И я уверена, что человек будущего так же,
как и архитектор, будет, собственно,
создавать проект собственной жизни,
выбирая для себя, каким путём пойдёт,
какая будет его собственная стратегия,
каким сделать этот мир,
что усовершенствовать,
что взять с собой, а что перепридумывать.
Будущий человек — это человек-архитектор,
который каждый будет создавать
проект своей жизни.
(Аплодисменты)