Давным-давно жил на свете Великан,
Великан-эгоист, в чьих владениях находился
самый великолепный сад на земле.
Однажды вечером Великан вернулся домой
и увидел детей, играющих в его саду.
Это привело Великана в бешенство.
«Мой сад — это мой сад!» —
крикнул Великан.
И он обнёс свой сад высокой стеной.
Оскар Уайльд написал сказку
«Великан-эгоист» в 1888 году.
Почти сто лет спустя этот Великан
поселился в моём бруклинском детстве,
где он и остался.
Я воспитывалась в религиозной семье
на Библии и Коране.
Часы, проведённые за чтением
религиозной и развлекательной литературы
намного превосходили время,
потраченное на просмотр телевизора.
Заглянув к нам в гости в любой день,
вы увидите членов моей семьи,
которые, свернувшись калачиком,
читают где-то в квартире,
иногда с грустью,
потому что, например, летом в Нью-Йорке
сорвали пожарный гидрант,
и к нашей превеликой зависти
мы слышали, как наши друзья
резвятся в образовавшемся фонтане,
их радостные крики
доносились до нас через открытые окна.
Но со временем я поняла, что
чем сильнее я погружаюсь в книги,
чем дольше осмысляю каждое предложение,
тем меньше я воспринимаю
шум внешнего мира.
Так вот, в отличие от братьев и сестёр,
читающих очень быстро,
я читала медленно,
очень, очень медленно.
Я была тем самым ребёнком, чей палец
не спеша двигался по строчкам,
пока меня не отучили от этой привычки,
сказав, что в моём возрасте так не делают.
В третьем классе нас заставляли читать,
положив ладони на стол,
и отрывать их только затем,
чтобы перелистнуть страницу.
Наша учительница была не слишком строгой.
На дворе были 1970-е,
её задачей было научить нас читать
выше школьного уровня.
Поэтому нас всегда подгоняли
читать быстрее.
Но в тишине собственного дома,
за пределами надзора учителя,
я вновь позволяла пальцу
скользить по строкам.
И Великан-эгоист снова делился
со мной своей историей
и тем, как он чувствовал себя обманутым,
когда дети тайком проникали в его сад.
Как он возвёл эту высокую стену,
которая оградила его сад от детей,
но на сад опустилась безрадостная зима
и всё не желала уходить.
С каждым новым прочтением
я узнавала что-то новое:
о тяжёлых придорожных камнях,
с которыми приходилось играть детям,
когда их выгнали из сада,
о доброте однажды появившегося
маленького мальчика,
даже о самом Великане-эгоисте.
Может, его слова вовсе и не были
воплощением гнева.
Может, они были призывом к состраданию,
к пониманию.
«Мой сад — это мой сад!»
Годы спустя я узнала,
что писатель Джон Гарднер
называет такое состояние «вымышленный мир»
или «мир вымысла».
Я поняла, что представляла себя
героем этой книги,
проводила время с персонажами в мире,
созданном автором,
а затем пригласившем туда и меня.
Будучи ребёнком, я знала,
что нужно насладиться историей,
что истории читаются медленно,
ведь автор потратил месяцы,
может годы на их написание.
И моя задача как читателя,
особенно как читателя, мечтавшего
однажды стать писателем,
заключалась в уважении к рассказу.
Задолго до того, как появились
кабельное ТВ, интернет или даже телефон,
люди делились идеями, информацией
и воспоминаниями с помощью историй.
Это один из ранних способов
поддерживать связь между людьми.
Это история о чём-то лучшем
в низовьях Нила,
что заставило египтян
следовать по течению реки.
История о лучшем способе бальзамирования,
позволившем сохранить останки
фараона Тутанхамона до XXI века.
Более 2 млн лет назад,
когда первые люди начали
создавать инструменты из камня,
кто-то спросил: «А что, если?».
А кто-то другой запомнил эту историю.
И рассказывал её словами,
жестами или рисунками.
Она передавалась, её заучивали,
выбивали молотком или пересказывали.
Мир становится всё более шумным.
Мы прошли путь от бумбоксов
до Walkmen, от портативных CD-плееров
до айподов
и обладания всеми песнями мира.
Мы прошли путь от четырёх
телеканалов в моём детстве
до бесчисленных кабельных каналов.
Технологии перемещают нас всё
быстрее во времени и пространстве,
и кажется, что они вытесняет историю
как способ повествования.
Но даже когда наше взаимодействие
с историями меняется,
когда они из книги перемещаются в аудио,
в Instagram или в Snapchat,
мы должны помнить про ведение
пальца под словами.
Помните, что история,
независимо от формата,
всегда приводит нас туда,
куда мы и не мечтали попасть.
Знакомит нас с теми, кого мы
никогда не думали повстречать,
и показывает нам миры,
которые мы могли упустить.
И пока мир вокруг становится всё быстрее,
меня радуют вещи неспешные.
Медленное чтение привело к тому,
что я стала писать книги
для людей всех возрастов,
ведь книги нужно читать медленно,
наслаждаясь.
Моё стремление к глубокому
и пристальному взгляду на мир,
к тому, чтобы поместить в него
всё своё «я» и пережить
бесконечное число версий событий,
оказалось подарком для меня,
ведь благодаря книгам и их мирам
я научилась всему,
что следует знать о письме.
А письмо научило меня тому,
что следовало знать о создании миров,
где ты видишь и слышишь
героев будто наяву,
где их опыт воспринимался
как свой собственный,
и где моя история, прочитанная
или услышанная другим человеком,
вдохновила его и создала связь между нами,
некий диалог.
И всё это ради того,
чтобы в конце концов найти способ
не чувствовать себя одиноким
или понять, что вы оставили след
в этом мире, прежде чем покинули его.
Камень и топор, человек и мумия,
идея и история — всё это взаимосвязано.
Иногда мы читаем, чтобы понять будущее.
А иногда — чтобы понять прошлое.
Мы читаем, чтобы забыть тяжёлое время,
в котором мы живём,
и мы читаем, чтобы вспоминать тех,
кто был до нас,
кто пережил что-то тяжёлое.
Я пишу по тем же самым причинам.
До приезда в Бруклин моя семья
жила в Гринвилле, Южная Каролина,
в районе Николтаун,
изолированном по расовому признаку.
Все мы были потомками тех,
кому запрещено было
учиться читать и писать.
Только представьте:
страх понимания того,
как буквы формируются в слова,
боязнь самих слов,
а также грамотных людей и их историй.
Но даже под страхом смерти
мы продолжали делиться историями,
они не были забыты,
за каждой историей скрывается ещё одна.
Так это всегда и работало.
Пока мы беседуем друг с другом,
мы накладываем историю на историю,
и за каждой историей
всегда есть и ещё одна.
Этот механизм позволял историям
выживать и продолжаться в веках.
Когда я начала соединять точки,
я научилась писать
и научилась читать,
я почувствовала незримую связь с предками
и поняла, что моя история стала
больше, старше и глубже,
чем я сама.
Поэтому она будет продолжаться.
Среди безмолвных людей были те,
кто так и не научился читать.
Их потомки и следующие поколения,
свободные от запретов,
при хорошем достатке,
шли в колледж, в аспирантуру и дальше.
Некоторые, как моя бабушка и братья
с сёстрами, умеют читать с рождения,
такова их история.
Некоторые, например, моя мама,
поддавшись порыву перемен,
срываются с насиженных мест.
Прощай, Юг!
Одна история тянет за собой другую:
те, кто ушёл, и те, кто остался,
передающие потомкам историю об этом,
в глубине души понимали,
что даже незаписанная история будет жить.
Они знали, что в конце
долгого дня сядут на крыльцо
и расскажут сказку своим детям.
Знали, что могут петь истории,
собирая в жару хлопок
или табак,
что могут делать из историй проповеди
и вышивать их на лоскутных одеялах,
превращая самые тяжёлые из них в смешные,
и смех этот дышит историей страны,
которая снова и снова пыталась
завладеть их телами,
покорить их дух
и лишить истории.
В детстве я научилась представлять
себе невидимый палец,
ведущий меня от слова к слову,
от предложения к предложению,
от незнания к пониманию.
И хоть технологии продолжают развиваться,
я продолжаю читать медленно,
понимая, что отдаю дань уважения
творчеству автора
и неиссякаемой силе сюжета.
Читаю медленно, чтобы заглушать шум
и вспомнить тех, кто был до меня,
кто был первым, кто
научился управлять огнём
и передал нам силу пламени,
света и тепла.
Я медленно читаю, чтобы
помнить Великана-эгоиста,
как он, наконец, снёс ту стену
и позволил детям свободно
бегать по своему саду.
Я медленно читаю, чтобы отдать дань
уважения моим предкам,
которым запрещали читать.
Думаю, и они сидели вокруг костра,
рассказывая о своих мечтах,
надеждах и будущем.
Каждый раз, когда мы читаем,
пишем или рассказываем историю,
мы открываем их мир,
и он остаётся неизменным.
И история продолжает жить.
Спасибо.
(Аплодисменты)