Сегодня я хочу поговорить о том, как мы говорим о любви. И особенно о том, что мы делаем неправильно, говоря о ней. Вероятно, большинство из нас влюблялось не раз в течение жизни, и в английском языке метафора «падение в любовь» [falling in love] — это основной способ выразить такого рода опыт. Не знаю, как вы, но когда я размышляю над этой метафорой, то буквально представляю себе картинку из мультфильма — вот мужчина, он идёт по тротуару, и, не понимая, что проходит над открытым люком, просто падает вниз в канализацию. Я представляю это именно так, потому что падение не прыжок. Падение происходит случайно, бесконтрольно. Это то, что происходит с нами без нашего согласия. И это... это то, как мы описываем начало новых отношений. Я писатель, а также учитель английского языка, то есть я зарабатываю на жизнь, думая о словах. Вы можете сказать, что мне платят за доказательство значимости нашего языка, и я готова доказать, что многие метафоры, посвящённые любви, возможно, львиная их доля, представляют собой проблему. Итак, в любовь мы падаем. Мы поражены. Разбиты. Теряем голову. Сгораем от страсти. Любовь сводит нас с ума и делает больными. Наше сердце ноет, а потом разбивается. Такие метафоры уравнивают переживание кем-то влюблённости с крайними формами насилия и состоянием болезни. (Смех) Да, уравнивают. И выставляют нас жертвами непредвиденных и неизбежных обстоятельств. Моё любимейшее из этих сравнений — «сражённый», причастие от глагола «сразить». Если вы посмотрите на это слово в словаре... (Смех) то увидите, что оно означает как «тяжёлый недуг», так и «быть очень сильно влюблённым». Я взялась проанализировать слово «сразить» в определённом контексте, а именно в Ветхом Завете. Только в Книге Исхода встречается более 16 упоминаний слова «сразить», и его же используют в Библии для обозначения мести разъярённого Бога. (Смех) Так мы и делаем: говорим о любви, используя то же слово, которым можно объяснить нашествие саранчи. (Смех) Верно? Так как же это вышло? Почему мы стали отождествлять любовь с непереносимой болью и страданием? Почему о таком заведомо приятном переживании мы говорим, словно пострадавшие? Это непростые вопросы, но кое-какие ответы у меня есть. Рассуждая об этом, хочу остановиться подробнее на одной метафоре, сравнивающей любовь с безумием. Когда я взялась за исследование романтической любви, то увидела, что метафора о безумии встречается повсюду. Если проследить историю западной культуры, то она пестрит описаниями, где любовь отождествляется с психической болезнью. Вот лишь несколько примеров этого. Уильям Шекспир: «Любовь — лишь безумие», из «Как вам это понравится». Фридрих Ницше: «Любви всегда присуща доля безумия». «Схожу с ума, схожу с ума от любви...», — (Смех) это цитата величайшего философа, Бейонсе Ноулз. (Смех) Я впервые влюбилась, когда мне было 20 лет, и с самого начала это были весьма бурные отношения. За первые пару лет был пройден долгий путь, на котором я то воспаряла к высотам, то падала в самый низ. Отчётливо помню один момент: я сижу на кровати в хостеле в Южной Америке и смотрю на любимого человека, выходящего за дверь. Было поздно, почти полночь, мы поругались за ужином и когда вернулись в номер, он собрал свои вещи и хлопнул дверью. Я даже не могу вспомнить, о чём был спор, но отлично помню, чтó я чувствовала, когда он уходил. Мне было 22 года, это был мой первый визит в развивающуюся страну, и я оказалась абсолютно одна. До отлёта домой была ещё неделя, я знала название городка, где я остановилась, и название города, в который мне надо было попасть, чтобы улететь, но вот как это сделать — я не имела ни малейшего понятия. У меня не было ни путеводителя, ни достаточного количества денег, и я не говорила по-испански. Наверное кто-то более отважный увидел бы в этом шанс проявить себя, я же просто застыла. Я не двигалась с места. А потом разревелась. Но несмотря на панику, я услышала слабый внутренний голос, сказавший: «Надо же, какая трагедия. Значит, я не ошибалась насчёт такой штуки, как любовь». (Смех) Потому что часть меня хотела чувствовать себя несчастной в любви. И сейчас это звучит для меня странно, но тогда, в 22 года, мне хотелось пережить драму, и в тот момент я была безрассудна, разъярена, опустошена, и, как ни странно, я думала, что каким-то образом имею право чувствовать себя так, поскольку меня бросил парень. Где-то мне казалось, что я хотела чувствовать себя слегка безумной, потому что думала, что вот так любовь и выглядит. И в этом нет ничего удивительного, если заглянете в Википедию, то найдёте там 8 фильмов, 14 песен, два альбома и один роман, которые называются «Безумная любовь». Через полчаса он вернулся в наш номер. Мы помирились и провели ещё одну чудесную неделю, путешествуя вместе. А потом, вернувшись домой, я подумала: «Это было так ужасно и так классно. Должно быть это — настоящая любовь». Я ожидала, что моя первая любовь будет похожа на безумие, и, конечно, мои ожидания полностью оправдались. Но любить кого-то так, как если бы всё моё существование зависело от его взаимности, было не так уж хорошо ни для меня, ни для него. Но, полагаю, подобное любовное переживание не является чем-то необычным. Многие из нас чувствуют лёгкое безумие на начальном этапе любовных отношений. Исследования подтверждают, что это довольно нормально, потому что на нейрохимическом уровне романтическая любовь и психическая болезнь отличаются не так уж сильно. Это правда. В 1999 году было проведено исследование образцов крови, подтвердившее, что у недавно влюбившихся примерно тот же уровень серотонина, что и у людей с обсессивно-компульсивным расстройством личности. (Смех) Да, и низкий уровень серотонина так же является признаком сезонного аффективного расстройства и депрессии. Есть свидетельства того, что любовь связана с переменами в настроении и поведении. Существуют и другие исследования, подтверждающие, что большинство отношений начинается по такому сценарию. Исследователи полагают, что низкий уровень серотонина связан с навязчивыми мыслями об объекте любви, будто кто-то поселился у вас в голове. Большинство из нас переживает подобное, влюбившись впервые. Но есть и положительный момент: это иногда длится не уж так долго, обычно от нескольких месяцев до пары лет. Вернувшись из того путешествия по Южной Америке, я провела много времени в одиночестве, постоянно проверяя имейлы, отчаянно ожидая весточки от любимого человека. Я решила, что если друзья не разделяют моего ужасного горя, значит, мне с ними не по пути. С большинством из них я перестала общаться. Наверное, это был самый несчастный год в моей жизни. Но я свято была уверена, что должна была страдать, потому что именно страдание служило доказательством истинности моих чувств к нему. Если бы я cмогла доказать это, мы в конце концов оказались бы вместе. Это — настоящее безумие, потому что нет такого закона во Вселенной, по которому за великое страдание полагается достойная награда, но о любви мы судим так, будто такой закон есть. Мы переживаем любовь в двух аспектах: биологическом и культурном. На биологическом уровне мы понимаем, что любовь — благо, потому что активируется участок удовольствия в нашем мозге, и чувствуем, что любовь причиняет боль во время ссоры или расставания, потому что это нейрохимическое вознаграждение пропадает. На самом деле — может, вы об этом уже слышали — на нейрохимическом уровне переживание разрыва сравнимо с синдромом отмены кокаина, и уверяю вас — это так. (Смех) Потом наша культура использует такой язык, чтобы оформить и усилить эти представления о любви. Тут мы оперируем метафорами, связанными с болью, аддикцией и безумием. Получается что-то вроде замкнутого круга. Любовь делает нас могущественными, но в то же время — причиняет боль, и мы выражаем это в наших словах и историях, но затем даже ожидаем, чтобы любовь была могущественной и мучительной. Для меня в этом самое интересное то, что всё это происходит в культурах, где ценятся долгосрочные моногамные отношения. Похоже, что мы хотим двух вещей сразу: переживать любовь как безумие, и чтобы это продолжалось всю жизнь. Звучит ужасно. (Смех) Чтобы привести это к гармонии, нужно изменить либо нашу культуру, либо наши ожидания. Представьте, если бы мы стали менее пассивны в любви. Если бы проявили решительность, открытость и щедрость, и вместо падения в любовь мы бы шагнули к любви. Я понимаю, что прошу слишком многого, но я не первая, кто это предлагает. В книге «Метафоры, которые мы проживаем» лингвисты Марк Джонсон и Джордж Лакофф выдвигают интересное решение этой дилеммы, заключающееся в изменении наших метафор. Они настаивают, что метафоры влияют на то, как мы воспринимаем, познаём мир, и даже могут послужить прообразом для дальнейших действий, подобно неизбежному предсказанию. Джонсон и Лакофф предлагают новую метафору для любви: любовь как совместный труд над шедевром. Мне очень близка такая трактовка любви. Лингвисты говорят, что метафора всегда имеет ограничения, суть которых в стремлении учесть все последствия или толкования, входящие в неё. Джонсон и Лакофф перечисляют всё необходимое для такого сотрудничества: усилия, компромисс, терпение, совместные цели. Эти рассуждения прекрасно вписываются в наш культурный контекст как в случае долгосрочной романтической связи, так и в случае других видов отношений — недолгих, случайных, полиамурных, не моногамных, асексуальных, — потому что эта метафора привносит гораздо более сложный комплекс понятий в сферу любовного опыта. Итак, если понимать любовь как совместный труд над шедевром, тогда можно сказать, что любовь — это эстетическое переживание. Любовь непредсказуема, полна творчества, требует обмена мнениями и дисциплины, она приносит разочарование и требует эмоционального напряжения. В любви присутствуют как радость, так и боль. В конце концов, один случай переживания любви не похож на другой. В молодости я никогда не требовала от любви большего, чем она могла мне предложить. Когда 14-летняя Джульетта впервые встречает Ромео, точнее, когда она не может быть с тем, кого повстречала четыре дня назад, она не чувствует себя разочарованной или встревоженной. И что с ней происходит? Она хочет умереть. Верно? Напомню вам, в этом моменте пьесы, в третьем акте из пяти, Ромео не умирает. Он жив, здоров, его просто выгоняют из города. Я понимаю, что нельзя сравнивать Верону XVI века и Северную Америку, но несмотря на это, когда я впервые прочла эту пьесу, а мне тоже было 14, то страдания Джульетты были мне понятны. Трактуя любовь как нечто создаваемое с кем-то, кем я восхищена, вместо того, чтобы считать её чем-то происходящим самопроизвольно, без моего контроля или согласия, получаешь больше возможностей. Да, это непросто. Временами любовь разрушительна и безумна, и когда я разочарована донельзя, мне приходится напоминать себе: моя задача в этих отношениях сказать партнёру о том, чтó я хочу создавать вместе с ним. Это тоже непросто. Но такой подход гораздо лучше, чем имеющаяся альтернатива, которая приводит к ощущению безумия. При таком подходе к любви нет речи о победителях или проигравших. Здесь требуется доверять партнёру и говорить о непростых вещах, что только звучит просто, а на самом деле представляет собой решительное действие, ведущее к переменам. Это происходит, так как вы перестаёте думать о себе и о том, что вы выиграете или потеряете в ваших отношениях, и вы начинаете думать о том, чтó вы можете предложить. При таком подходе к любви вы говорите вещи вроде: «Что-то у нас не получается ладить, может эти отношения нам не нужны». Или: «Эти отношения прекратились раньше, чем я планировала, но всё было просто прекрасно». Позитивная сторона совместного труда над шедевром — вам не придётся творить в одиночестве. Такой подход к любви позволяет нам самим решать, как это будет выглядеть. Спасибо. (Аплодисменты)