Ты — это не твоё тело | Жанин Шепард | TEDxKC

Часто мы определяем себя через то, что лежит «на поверхности»: отношения, работу, семью и даже тело. Но что, если жизнь кардинально изменилась, а тело непоправимо повреждено? Кто мы тогда? В этом выступлении объясняется влияние утраты на психику человека, а также даётся ключ к пониманию смысла жизни и собственного предназначения. Только потеряв всё, что дорого, можно понять, кто ты есть на самом деле.

Это выступление записано на мероприятии TEDx, независимо организованном местным сообществом с использованием формата конференций TED. Узнайте больше на http://ted.com/tedx

Жить — значит открывать
возможности и использовать их.

Я всегда мечтала выступить
на Олимпийских играх,

в этом заключалась
моя жизнь и моё счастье.

Готовясь в составе сборной
Австралии по лыжным гонкам

к зимним Олимпийским играм,

я была вместе с командой
на велотренировке.

Мы поднимались на живописные Голубые горы,

что находятся на западе Сиднея.

Стоял прекрасный осенний день.

Солнышко, запах эвкалипта... и мечта.

Жизнь была прекрасна.

Мы ехали уже около пяти с половиной часов,

когда, наконец, начался
мой любимый участок трассы —

холмистый, — а я люблю холмы.

Я приподнялась в седле,

заработала ногами ещё сильнее,
и, втягивая в себя холодный горный воздух,

почувствовала его жжение в лёгких.

Я подставила лицо солнцу...

как вдруг в глазах потемнело.

Где я?

Что случилось?

Тело пронизывала боль.

Меня сбил мчавшийся со всей дури грузовик

всего за десять минут до конца тренировки.

С места аварии меня
на спасательном вертолёте

доставили в крупнейший
спинальный центр Сиднея.

У меня обнаружили серьёзные,
опасные для жизни травмы.

Я сломала шею и спину в шести местах.

Пять левых рёбер, правую руку,

ключицу и кости стоп.

Весь мой правый бок
был вспорот и набит гравием.

Голова была рассечена спереди,

и кожа задралась, обнажая череп.

У меня была травма головы,
внутренние повреждения,

а ещё я потеряла около пяти литров крови —

примерно столько же крови
в теле человека моей комплекции.

Когда мы прилетели
в больницу Принца Уэльского,

моё давление было 40 на ноль.

Так себе денёк выдался.

(Смех)

Более десяти дней я перемещалась
между двумя измерениями.

Я ощущала себя

то в собственном теле, то вне его,

зрителем откуда-то сверху,

как будто это всё происходило не со мной.

Зачем мне было возвращаться
в своё изувеченное тело?

Но меня настойчиво звал какой-то голос:
«Останься со мной, ну же».

«Нет, это слишком тяжело».

«Давай, это наш с тобой шанс».

«Нет! Это тело покалечено.
Оно не сможет мне больше служить!»

«Ну же, останься.
Мы сможем. Вместе мы сможем».

Я была на перепутье.

Я понимала, что если не вернусь в тело,
то покину этот мир навсегда.

Это была битва не на жизнь, а на смерть.

Через десять дней
я решила вернуться в своё тело,

и внутреннее кровотечение остановилось.

Дальше встал вопрос, смогу ли я ходить:

вся нижняя часть туловища
была парализована.

Родителям сказали, что перелом шеи
обошёлся без смещения,

но позвоночник полностью раздроблен.

Первый поясничный позвонок
выглядел как орех, который уронили,

а потом ещё и раздавили,
раскрошив на тысячу кусочков.

Нужна была операция.

За мной пришли, положили оперироваться

и разрезали буквально пополам.

У меня остался шрам,
опоясывающий всё тело.

Хирурги постарались по максимуму
убрать осколки кости,

застрявшие в позвоночнике.

Вынули два сломанных ребра
и восстановили поясничный позвонок.

Восстановили его.

Потом вынули ещё одно сломанное ребро.

Соединили два поясничных позвонка
с грудным и зашили меня.

Меня зашивали целый час.

Я проснулась в реанимации.

Врачи радовались успешной операции,

потому что в тот момент я слегка
пошевелила большим пальцем ноги

и подумала: «Класс! Я еду на Олимпиаду!»

(Смех)

Ах, если бы.

Такое всегда случается с кем-то другим.

Только не с тобой.

И тут подходит ко мне врач и говорит:

«Жанин, операция прошла успешно,

мы удалили, насколько смогли,
осколки кости из позвоночника,

но повреждения необратимы.

Центральную нервную систему
вылечить нельзя.

У тебя теперь частичный паралич

со всеми симптомами.

Твои нижние конечности
потеряли чувствительность,

и вероятность её вернуть —
10–20% максимум.

Ты останешься с внутренними
повреждениями на всю жизнь.

Тебе придётся до конца
жизни носить катетер

и ходить со скобами и тростью —
если, конечно, ты сможешь ходить».

Потом она добавляет: «Жанин,
тебе придётся переосмыслить жизнь,

потому что ты больше не сможешь
заниматься тем, чем раньше».

Я пыталась осознать её слова.

Я была спортсменкой.
Это всё, что я знала и умела.

Чем я смогу заниматься помимо спорта?

«Кто я без спорта?» — подумала я.

Из реанимации меня переложили
в палату для спинальников.

Я лежала на жёсткой больничной койке.
У меня не двигались ноги.

На них были компрессионные чулки
для предотвращения тромбов.

Одна рука была в гипсе,
другая под капельницей.

Шею поддерживал корсет,
голову — мешки с песком,

и я могла смотреть только в зеркало,

которое висело над головой.

Кроме меня в палате было ещё пять человек,

и самым поразительным было то,

что лёжа в палате парализованными,

мы не знали, кто из нас как выглядит.

Поразительно ведь?

Как часто мы выбираем друзей непредвзято,

лишь по душевным качествам?

Наши разговоры не были поверхностными.

Мы обменивались своими самыми
сокровенными мыслями, страхами

и надеждами на будущее после выписки.

Хорошо помню, как однажды вечером
в палату вошёл медбрат, Джонатан,

держа упаковку пластиковых соломинок.

Он высыпал каждому по горсти и сказал:

«Скрутите их вместе».

В палате было особо нечем заняться,
и мы начали скручивать.

Когда мы закончили, он молча обошёл палату

и стал соединять все соломинки,

пока не получилась громадная
петля размером с палату.

Тогда он сказал: «А теперь
возьмитесь каждый за свой кусочек.

И мы взялись.

Тогда он сказал: «Молодцы.
Теперь мы все связаны».

Держась за соломинки и дыша, все как один,

мы знали, что не одиноки.

Даже лёжа парализованной
в спинальном отделении,

можно настолько глубоко
и полно чувствовать,

так остро ощущать свою
уникальность и связь с другими,

как мне до этого никогда не доводилось.

Мы знали, что после выписки

уже никогда не станем прежними.

Спустя шесть месяцев меня выписали.

Я помню, как папа выкатил меня на улицу,
сидящую в инвалидном кресле

и с головы до ног обёрнутую в гипс.

В первый раз за долгое время
мне в лицо светило солнце.

Я нежилась в его лучах и думала:

«И как я раньше могла
принимать это как должное?»

Я почувствовала прилив
благодарности за свою жизнь.

Но перед моим отъездом
старшая медсестра предупредила меня:

«Жанин, тебе нужно быть
морально готовой к тому,

что случится по возвращении домой».

Я спросила: «К чему?»

Она ответила: «Ты впадёшь в депрессию».

Я возразила: «Ну нет, кто угодно
только не машина-Жанин», —

у меня было такое прозвище.

Она ответила: «Да-да, впадёшь.
Знаешь, это случается со всеми.

Здесь ты чувствуешь себя обыкновенной.

Все в инвалидных креслах, как и ты.

Но, как только вернёшься домой,
ты увидишь, как жизнь поменялась».

И вот я вернулась, и это произошло.

Я поняла, что сестра Сэм была права.

Я таки впала в депрессию.

Я была прикована к инвалидному креслу
и не чувствовала нижней половины туловища,

была подключена к катетеру
и не могла ходить.

В больнице я так похудела,
что весила около 36 килограммов.

Мне хотелось сдаться.

Я хотела только одного —

надеть кроссовки и выбежать за дверь.

Я хотела вернуть свою
прежнюю жизнь и прежнее тело.

Помню, как мама сидела
на краю моей постели

и спрашивала: «Как думаешь,
всё когда-нибудь наладится?»

И я думала: «Каким образом?

Ведь я потеряла всё, что ценила.

Всё, к чему я стремилась... рухнуло».

Я задавала себе только один вопрос:
«Почему именно я?»

И тогда я стала вспоминать своих друзей,

которые всё ещё лежали в больнице.

Чаще всего — Марию.

Она попала в аварию

и проснулась в свой
шестнадцатый день рождения

парализованной до самой шеи,

с повреждёнными голосовыми связками
и не в состоянии говорить.

Мне сказали, что меня положат рядом с ней,

потому что ей так будет лучше.

Я переживала, потому что не знала,
каково мне будет рядом с ней.

Я думала, это будет тяжело,
но лежать рядом с Марией

было одно удовольствие,
ведь она постоянно улыбалась.

Она всё время радовалась,
и, даже когда снова начала говорить,

пусть и неразборчиво,

никогда, ни разу не жаловалась.

Я удивлялась, как ей удалось
до такой степени принять ситуацию?

И тогда я поняла, что дело
не только в моей жизни,

а в жизни в принципе.

Боль чувствую не только я —
её чувствуют все.

Я осознала, что, как и раньше,
у меня есть выбор.

Можно продолжать противиться
ситуации, а можно отпустить гнев

и принять не только своё тело,
но и все жизненные обстоятельства.

И тогда вопрос: «Почему именно я?»,

сменился на: «Если не я, то кто же?»

Я подумала, что, возможно,
оттолкнувшись от самого дна,

можно начать всё сначала.

Никогда раньше я не думала,
что могу творить.

Я — спортсменка, а моё тело — машина.

Но тогда настало время начать
самый творческий проект,

который в принципе возможен.

Заново построить жизнь.

И хотя я понятия не имела,
что делать дальше,

из этой неопределённости
родилось чувство свободы.

Я больше не была привязана
к заданному пути.

Ничто не мешало мне исследовать
безграничные возможности жизни.

Понимание этого изменило мою судьбу.

Сидя дома в инвалидном кресле
и закованная в гипс,

я увидела в окно пролетавший самолёт.

Я посмотрела вверх и подумала:

«Точно! Я не могу ходить,
но, возможно, смогу летать!»

Я сказала: «Мам, я записываюсь
на уроки пилотирования!»

Она ответила: «Хорошо, дорогуша».

(Смех)

Я сказала: «Принеси мне Жёлтые страницы».
[Название телефонного справочника]

Она протянула мне справочник,
я позвонила на курсы пилотов

и записалась со словами:
«Я хочу записаться на полёт».

Они спросили: «Когда вы хотите прийти?»

Я ответила: «За мной должен заехать друг,

потому что я не умею водить,
ахах, да и ходить-то не умею.

Ничего страшного?»

Я записалась, и через несколько
недель мой друг Крис

вместе с мамой привезли меня в аэропорт.

36-килограммовую меня

в гипсе и мешковатом комбинезоне.

Должна признаться, что меня нельзя было

назвать образцовым кандидатом в пилоты.

(Смех)

Я держусь за стойку регистрации,

чтобы не упасть, и говорю:
«Здрасьте! А я к вам на урок!»

Пилоты смотрят на меня
и пытаются сплавить друг другу.

«Ты полетишь с ней!»

«Нет, ты!»

В итоге один из них говорит:

«Привет, я Эндрю, и ты летишь со мной».

А я: «Супер!»

Меня привозят,

отвозят на взлётную полосу,

а там стоит красно-бело-синий самолёт.

Такой красивый!

Меня поднимают в кабину.

Для этого приходится
протащить меня по крылу.

Усадили.

Внутри всё было утыкано кнопками.

Я такая: «Вау! И как в них только
можно не запутаться?»

Инструктор Эндрю садится
спереди, готовится к взлёту

и спрашивает: «Хочешь порулить,
пока мы на земле?»

Можешь понажимать ногами
на педали управления,

регулирующие курс самолёта».

Я отвечаю: «Не, ахах,
я не могу управлять ногами».

Он такой: «Эх».
«Зато у меня руки что надо».

И он: «Тогда ладно».

Он выезжает на взлётную
полосу и даёт газу.

И вот, когда мы начинаем разбег,

колёса отрываются от земли и мы летим,

меня охватывает непередаваемое
чувство свободы.

Когда мы вылетаем за пределы
тренировочной площадки, Эндрю говорит:

«Видишь ту гору?»

Я отвечаю: «Да, а что?»

Он говорит: «А сейчас ты берёшь
штурвал и летишь к ней».

Подняв глаза, я поняла, что он показывает

на Голубые горы —

те самые, откуда всё началось.

Я беру штурвал и лечу.

За моими плечами был долгий путь
от самой больницы.

Тогда я твёрдо решила стать пилотом.

Меня не волновал медосмотр —

не время было о таком париться:
у меня наконец-то появилась мечта!

Я вернулась домой и сразу же завела
дневник тренировок и составила план.

Изо всех сил я стала
заново учиться ходить.

Сначала мне помогали два человека,

потом один,

потом я научилась ходить,
опираясь на мебель —

если она стояла рядом, —

а потом я даже смогла

обойти вокруг дома по стеночке — вот так —

и мама говорит, что ей приходилось
ходить за мной повсюду

и оттирать отпечатки пальцев.

(Смех)

Зато она хотя бы знала, где я.

(Смех)

Пока врачи по частям

продолжали восстанавливать моё тело,

я учила теорию,

а потом каким-то чудом прошла медосмотр.

Теперь путь в небо был для меня открыт.

Каждую свободную минутку я была

на курсах, вне зоны комфорта.

Кругом бравые парни, будущие пилоты

лучшей авиакомпании в стране,
и тут я — попрыгунчик такой.

Сначала в гипсе, а потом со скобками,

в безразмерном комбинезоне хромает
с аптечкой и катетером наперевес.

Они смотрели на меня и думали:

«Она что, серьёзно?
Да у неё никогда ничего не выйдет!»

Да я и сама порой так думала.

Но это не имело значения,

потому что теперь у меня
внутри горел огонь,

пламя которого заглушало боль моих ран.

Медленно, но верно я шла вперёд

и в итоге получила
удостоверение пилота-любителя.

Потом научилась лучше управлять самолётом

и вместе с друзьями облетела Австралию.

Потом научилась летать
на двухмоторном самолёте

и получила лицензию.

Затем смогла летать в любую погоду

и сдала на право полёта по приборам.

Потом получила лицензию
коммерческого пилота.

А потом — пилота-инструктора.

А потом я оказалась в той самой школе,

куда записалась на первый в жизни полёт, —

уже в роли преподавателя.

И это спустя всего полтора года
после того, как меня выписали из больницы.

(Аплодисменты)

Тогда я подумала: «Зачем останавливаться?

А если научиться летать вверх тормашками?»

И я научилась.

Я освоила пилотаж

и стала пилотажным инструктором.

А вот мои родители никогда не были в небе.

(Смех)

Теперь я точно знала: пусть даже
возможности моего тела и ограничены,

сила духа — безгранична.

Мудрец Лао-Цзы однажды сказал:

«Я становлюсь тем, кем могу быть,

освобождаясь от того, кто есть».

Теперь я понимаю, что цепляясь
за привычное представление о себе,

невозможно начать другую, новую жизнь.

Пока я жила по старым правилам,

я не могла жить той жизнью,

которую мне уготовила судьба.

Теперь я понимаю, что моя настоящая
сила всегда была совсем не в теле.

И, хотя физические возможности
заметно изменились,

моя сущность осталась прежней.

Внутри меня, как и у каждого из нас,

по-прежнему сияет свет.

Я уверена: я — это не моё тело,

а вы — не ваше.

Абсолютно неважно,
кто как выглядит, где родился

и чем зарабатывает себе на жизнь.

Важно лишь то, что мы
раздуваем пламя человечности,

посредством своей жизни
раскрываясь и создавая самих себя.

Все мы связаны миллионами соломинок.

И настало время

скрутить их вместе и держаться.

Чтобы прийти к всеобщему счастью,

пора вместо идеального тела
увидеть красоту души.

Поднимите соломинки,
если вы со мной согласны!

(Аплодисменты)

Спасибо!

(Аплодисменты)

Спасибо.

(Аплодисменты)