Как медленное чтение научило меня писать

Медленное чтение, когда, несмотря на запреты учителей, Жаклин Вудсон водила пальцем по строчкам слов, вырастило в ней писателя. В этом лирическом выступлении она призывает нас замедлиться и выразить признательность историям, существующим там, где мы никогда не думали побывать, и знакомящим нас с героями, с которыми мы никогда не думали встретиться. И она говорит: «Ведь дело в том, чтобы в конце концов найти способ не чувствовать себя одиноким или понять, что вы оставили след в этом мире, прежде чем покинули его».

Давным-давно жил на свете Великан,

Великан-эгоист, в чьих владениях находился
самый великолепный сад на земле.

Однажды вечером Великан вернулся домой

и увидел детей, играющих в его саду.

Это привело Великана в бешенство.

«Мой сад — это мой сад!» —

крикнул Великан.

И он обнёс свой сад высокой стеной.

Оскар Уайльд написал сказку
«Великан-эгоист» в 1888 году.

Почти сто лет спустя этот Великан
поселился в моём бруклинском детстве,

где он и остался.

Я воспитывалась в религиозной семье

на Библии и Коране.

Часы, проведённые за чтением
религиозной и развлекательной литературы

намного превосходили время,
потраченное на просмотр телевизора.

Заглянув к нам в гости в любой день,
вы увидите членов моей семьи,

которые, свернувшись калачиком,
читают где-то в квартире,

иногда с грустью,

потому что, например, летом в Нью-Йорке
сорвали пожарный гидрант,

и к нашей превеликой зависти
мы слышали, как наши друзья

резвятся в образовавшемся фонтане,

их радостные крики
доносились до нас через открытые окна.

Но со временем я поняла, что
чем сильнее я погружаюсь в книги,

чем дольше осмысляю каждое предложение,

тем меньше я воспринимаю
шум внешнего мира.

Так вот, в отличие от братьев и сестёр,
читающих очень быстро,

я читала медленно,

очень, очень медленно.

Я была тем самым ребёнком, чей палец
не спеша двигался по строчкам,

пока меня не отучили от этой привычки,
сказав, что в моём возрасте так не делают.

В третьем классе нас заставляли читать,
положив ладони на стол,

и отрывать их только затем,
чтобы перелистнуть страницу.

Наша учительница была не слишком строгой.

На дворе были 1970-е,

её задачей было научить нас читать

выше школьного уровня.

Поэтому нас всегда подгоняли
читать быстрее.

Но в тишине собственного дома,
за пределами надзора учителя,

я вновь позволяла пальцу
скользить по строкам.

И Великан-эгоист снова делился
со мной своей историей

и тем, как он чувствовал себя обманутым,
когда дети тайком проникали в его сад.

Как он возвёл эту высокую стену,

которая оградила его сад от детей,

но на сад опустилась безрадостная зима

и всё не желала уходить.

С каждым новым прочтением
я узнавала что-то новое:

о тяжёлых придорожных камнях,
с которыми приходилось играть детям,

когда их выгнали из сада,

о доброте однажды появившегося
маленького мальчика,

даже о самом Великане-эгоисте.

Может, его слова вовсе и не были
воплощением гнева.

Может, они были призывом к состраданию,

к пониманию.

«Мой сад — это мой сад!»

Годы спустя я узнала,
что писатель Джон Гарднер

называет такое состояние «вымышленный мир»

или «мир вымысла».

Я поняла, что представляла себя
героем этой книги,

проводила время с персонажами в мире,
созданном автором,

а затем пригласившем туда и меня.

Будучи ребёнком, я знала,
что нужно насладиться историей,

что истории читаются медленно,

ведь автор потратил месяцы,
может годы на их написание.

И моя задача как читателя,

особенно как читателя, мечтавшего
однажды стать писателем,

заключалась в уважении к рассказу.

Задолго до того, как появились
кабельное ТВ, интернет или даже телефон,

люди делились идеями, информацией
и воспоминаниями с помощью историй.

Это один из ранних способов
поддерживать связь между людьми.

Это история о чём-то лучшем
в низовьях Нила,

что заставило египтян
следовать по течению реки.

История о лучшем способе бальзамирования,

позволившем сохранить останки
фараона Тутанхамона до XXI века.

Более 2 млн лет назад,

когда первые люди начали
создавать инструменты из камня,

кто-то спросил: «А что, если?».

А кто-то другой запомнил эту историю.

И рассказывал её словами,
жестами или рисунками.

Она передавалась, её заучивали,

выбивали молотком или пересказывали.

Мир становится всё более шумным.

Мы прошли путь от бумбоксов

до Walkmen, от портативных CD-плееров

до айподов

и обладания всеми песнями мира.

Мы прошли путь от четырёх
телеканалов в моём детстве

до бесчисленных кабельных каналов.

Технологии перемещают нас всё
быстрее во времени и пространстве,

и кажется, что они вытесняет историю

как способ повествования.

Но даже когда наше взаимодействие
с историями меняется,

когда они из книги перемещаются в аудио,
в Instagram или в Snapchat,

мы должны помнить про ведение
пальца под словами.

Помните, что история,
независимо от формата,

всегда приводит нас туда,
куда мы и не мечтали попасть.

Знакомит нас с теми, кого мы
никогда не думали повстречать,

и показывает нам миры,
которые мы могли упустить.

И пока мир вокруг становится всё быстрее,

меня радуют вещи неспешные.

Медленное чтение привело к тому,
что я стала писать книги

для людей всех возрастов,

ведь книги нужно читать медленно,

наслаждаясь.

Моё стремление к глубокому
и пристальному взгляду на мир,

к тому, чтобы поместить в него
всё своё «я» и пережить

бесконечное число версий событий,

оказалось подарком для меня,

ведь благодаря книгам и их мирам

я научилась всему,
что следует знать о письме.

А письмо научило меня тому,
что следовало знать о создании миров,

где ты видишь и слышишь
героев будто наяву,

где их опыт воспринимался
как свой собственный,

и где моя история, прочитанная
или услышанная другим человеком,

вдохновила его и создала связь между нами,

некий диалог.

И всё это ради того,

чтобы в конце концов найти способ
не чувствовать себя одиноким

или понять, что вы оставили след
в этом мире, прежде чем покинули его.

Камень и топор, человек и мумия,

идея и история — всё это взаимосвязано.

Иногда мы читаем, чтобы понять будущее.

А иногда — чтобы понять прошлое.

Мы читаем, чтобы забыть тяжёлое время,
в котором мы живём,

и мы читаем, чтобы вспоминать тех,
кто был до нас,

кто пережил что-то тяжёлое.

Я пишу по тем же самым причинам.

До приезда в Бруклин моя семья
жила в Гринвилле, Южная Каролина,

в районе Николтаун,
изолированном по расовому признаку.

Все мы были потомками тех,

кому запрещено было
учиться читать и писать.

Только представьте:

страх понимания того,
как буквы формируются в слова,

боязнь самих слов,

а также грамотных людей и их историй.

Но даже под страхом смерти

мы продолжали делиться историями,

они не были забыты,

за каждой историей скрывается ещё одна.

Так это всегда и работало.

Пока мы беседуем друг с другом,

мы накладываем историю на историю,

и за каждой историей
всегда есть и ещё одна.

Этот механизм позволял историям
выживать и продолжаться в веках.

Когда я начала соединять точки,
я научилась писать

и научилась читать,

я почувствовала незримую связь с предками

и поняла, что моя история стала
больше, старше и глубже,

чем я сама.

Поэтому она будет продолжаться.

Среди безмолвных людей были те,

кто так и не научился читать.

Их потомки и следующие поколения,
свободные от запретов,

при хорошем достатке,

шли в колледж, в аспирантуру и дальше.

Некоторые, как моя бабушка и братья
с сёстрами, умеют читать с рождения,

такова их история.

Некоторые, например, моя мама,
поддавшись порыву перемен,

срываются с насиженных мест.

Прощай, Юг!

Одна история тянет за собой другую:

те, кто ушёл, и те, кто остался,

передающие потомкам историю об этом,

в глубине души понимали,
что даже незаписанная история будет жить.

Они знали, что в конце
долгого дня сядут на крыльцо

и расскажут сказку своим детям.

Знали, что могут петь истории,
собирая в жару хлопок

или табак,

что могут делать из историй проповеди
и вышивать их на лоскутных одеялах,

превращая самые тяжёлые из них в смешные,

и смех этот дышит историей страны,

которая снова и снова пыталась

завладеть их телами,

покорить их дух

и лишить истории.

В детстве я научилась представлять
себе невидимый палец,

ведущий меня от слова к слову,

от предложения к предложению,

от незнания к пониманию.

И хоть технологии продолжают развиваться,

я продолжаю читать медленно,

понимая, что отдаю дань уважения
творчеству автора

и неиссякаемой силе сюжета.

Читаю медленно, чтобы заглушать шум

и вспомнить тех, кто был до меня,

кто был первым, кто
научился управлять огнём

и передал нам силу пламени,

света и тепла.

Я медленно читаю, чтобы
помнить Великана-эгоиста,

как он, наконец, снёс ту стену

и позволил детям свободно
бегать по своему саду.

Я медленно читаю, чтобы отдать дань
уважения моим предкам,

которым запрещали читать.

Думаю, и они сидели вокруг костра,

рассказывая о своих мечтах,

надеждах и будущем.

Каждый раз, когда мы читаем,
пишем или рассказываем историю,

мы открываем их мир,

и он остаётся неизменным.

И история продолжает жить.

Спасибо.

(Аплодисменты)